Леонид Млечин - Осажденная крепость. Нерассказанная история первой холодной войны
Заговор послов
И по сей день ходят слухи о том, что накануне войны Сталин и Гитлер тайно встретились где-то на западной границе. Но взаимопонимания не нашли. Однако этой встречи не было… Считается, что накануне войны два вождя обменивались письмами, пытаясь о чем-то договориться. Вроде бы маршал Жуков об этом рассказывал. Но подтверждений в архивах не найдено.
А вот попытка остановить войну действительно была предпринята в мае сорок первого, за месяц до нападения нацистской Германии на Советский Союз. Об этом известно немногим, потому что главных действующих лиц этой драматической истории казнили.
8 января 1941 года Адольф Гитлер вызвал в свою альпийскую резиденцию, в Бергхоф, военное руководство Третьего рейха. Объявил:
— Нашим решением должно быть: как можно скорее свалить Россию наземь.
«Гитлер дал понять, — записал в дневнике адъютант фюрера Николаус фон Белов, — что этим летом намерен начать войну против России. Присутствующие восприняли заявление Гитлера молча и без возражений. Должен отметить: лица у офицеров были замкнутыми. Похоже, никто из них не считал необходимым вести войну против России. Но высказать свои опасения Гитлеру они не решились…»
3 февраля Гитлер провел длительное, продолжавшееся несколько часов совещание с командованием вооруженных сил. Обсуждались способы завоевания огромного пространства России. В сороковом году, перед французской кампанией, главнокомандующий сухопутными войсками генерал Вальтер фон Браухич и начальник Генерального штаба сухопутных сил генерал Франц Гальдер не раз высказывали свои опасения, возражая против этой войны. Указания Гитлера о войне с Россией они восприняли без единого слова сомнения или сопротивления.
«Мне даже пришла в голову мысль, — вспоминал адъютант фюрера, — что, целиком и полностью осознав неосуществимость этого замысла, они ничего не предприняли, дав фюреру возможность самому загнать себя в гибельную западню…»
После громкой победы на Западе и капитуляции Франции политическая карта Европы переменилась. За несколько недель Германия стала властителем континента. Гитлер казался умелым и удачливым стратегом. Генералы не рисковали ему возражать.
Рискнул только один человек — немецкий посол в Советском Союзе граф Шуленбург. Он провел в Москве семь лет. Да и вся его дипломатическая карьера была связана с нашей страной. Он начинал свою службу, когда еще существовала Российская империя.
Фридриха Вернера графа фон дер Шуленбурга считали хорошим профессионалом и весьма обаятельным человеком. «Граф Шуленбург, — как выразился один из его подчиненных, — имел репутацию дипломата, у которого были только друзья и не было врагов». Посол считал войну с Россией гибельной для Германии. Такого же мнения придерживались его ближайшие сотрудники — Если в слухах о войне есть доля истины, — сказал советник посольства Густав Хильгер исполнявшему обязанности военного атташе полковнику Хансу Кребсу, — тогда ваша обязанность — объяснить Гитлеру, что война против Советского Союза приведет к крушению Германии. Вам известна мощь Красной армии, стойкость русского народа, безграничные просторы страны и неистощимые резервы.
— Я все это отлично понимаю, — ответил полковник Кребс, — но Гитлер нас, офицеров Генерального штаба, больше не слушает — после того, как мы отговаривали его от кампании против Франции и называли линию Мажино непреодолимой. Он одержал победу вопреки всему, и нам пришлось заткнуться, чтобы не потерять свои головы.
А вот посол Шуленбург не терял надежды предотвратить войну. В апреле сорок первого вылетел в Германию, чтобы попасть на прием к Гитлеру.
Предварительно он отправил в Берлин личное послание, в котором пытался в дипломатичной форме предупредить об опасности нападения на Россию. Когда его допустили к Гитлеру, письмо лежало на столе. Но фюрер ни словом не дал понять, читал ли он его. Посол воспринял это как дурной сигнал — Гитлер с ним не согласен.
Гитлер фактически уклонился от разговора со своим послом. Но прежде чем закончить беседу, он вдруг произнес:
— Да, вот еще что — я не собираюсь воевать с Россией!
Шуленбурга не посвящали в тайны высшего руководства Германии, считая его слишком расположенным к России. 30 апреля посол вернулся в Москву из Берлина. В аэропорту его встречал советник Хильгер.
Шуленбург отвел его в сторону и обреченно произнес:
— Жребий брошен. Война с Россией — решенное дело!
— Почему вы так считаете, — удивился Хильгер, — если сам Гитлер сказал, что воевать не собирается?
Шуленбург пожал плечами:
— Он мне просто соврал.
Посол не оставлял надежды как-то воздействовать на Берлин. 2 мая Шуленбург телеграфировал в министерство иностранных дел: «Я и высшие сотрудники моего посольства постоянно боремся со слухами о неминуемом немецко-русском военном конфликте… Попытки опровергнуть эти слухи здесь, в Москве, остаются неэффективными, поскольку эти слухи беспрестанно поступают сюда из Германии — каждый прибывающий в Москву или проезжающий через Москву не только привозит эти слухи, но может даже подтвердить их ссылкой на факты».
Телеграмма осталась без ответа. Именно в тот день, 2 мая, командующий 4-й танковой группой вермахта генерал-полковник Эрих Хёпнер, перед которым поставили задачу взять Ленинград, подписал секретный приказ: «Война против России является важнейшей частью борьбы за существование немецкого народа. Это — давняя борьба германцев против славян, защита европейской культуры от москов ско-азиатского нашествия… Эта борьба должна преследовать цель превратить в руины сегодняшнюю Россию, по этому должна вестись с неслыханной жестокостью. Каждый бой должен быть организован и проводиться с железной волей, направленной на безжалостное и полное уничтожение противника…»
И тогда Шуленбургу пришла в голову новая мысль: если невозможно урезонить фюрера, то почему бы не устроить новые переговоры между Москвой и Берлином? Навязать их Гитлеру, заставить его заняться дипломатией и тем самым приостановить подготовку к войне?
«Мир можно спасти, если уговорить советское руководство проявить дипломатическую инициативу и вовлечь Гитлера в переговоры, которые лишили бы его предлога для военных действий против Советского Союза, — считал Густав Хильгер. — Советский посол в Берлине Деканозов как раз в это время находился в Москве. Решили, что нам нужно связаться с ним и открыть ему глаза».
Владимир Георгиевич Деканозов считался у немцев очень влиятельным человеком. Они полагали, что советский посол — чуть ли не личный друг самого Сталина.
«Во время вручения верительных грамот, — докладывал Деканозов в Москву, — Гитлер спросил, происхожу ли я из той местности, где родился Сталин, знаком ли я со Сталиным издавна по совместной революционной работе. Я ответил, что мои родители происходят из той же местности Грузии, где родился Сталин. Сам я родился в Баку, совместную революционную работу в Грузии со Сталиным не вел, объяснив, что мне 42 года, а товарищу Сталину около 61 года. Гитлер сказал, что я самый молодой посол в Берлине. В былые времена раньше 65 лет никто не становился послом, теперь все изменилось…»
Немцы ошибались. Своей карьерой советский посол был обязан не Сталину, а Берии.
Владимир Георгиевич Деканозов родился в Баку в семье контролера нефтяного управления. Окончил Тифлисскую гимназию, два года учился на медицинском факультете Саратовского, затем Бакинского университета. Летом 1921 года Деканозова назначили уполномоченным отдела по борьбе с бандитизмом азербайджанской ЧК, потом заместителем начальника экономического отдела. Там он и познакомился с Берией.
Благодаря Лаврентию Павловичу он быстро делал карьеру. Берия сделал его секретарем ЦК компартии Грузии по транспорту, наркомом пищевой промышленности, председателем республиканского Госплана. Переехав в Москву в 1938 году, Лаврентий Павлович взял с собой надежного соратника.
Решением политбюро комиссар госбезопасности 3-го ранга Деканозов был назначен начальником внешней разведки. «Низенький, плотно сколоченный человек с круглой лысеющей головой и выпученными, белесыми, рачьими глазами, — таким его запомнил помощник. — Держал себя очень самоуверенно, почти развязно». Но разведкой Владимир Георгиевич руководил недолго — ушел на повышение.
Утром 4 мая 1939 года здание Наркомата иностранных дел окружили чекисты. К дипломатам приехали глава правительства Молотов, нарком внутренних дел Берия и секретарь ЦК по кадрам Маленков. Они сказали Максиму Максимовичу Литвинову, который девять лет руководил дипломатическим ведомством, что он больше не нарком. Новым наркомом иностранных дел был назначен Молотов, его заместителем — Деканозов.
