Александр II Освободитель. От России крепостной к революционной - Валерий Евгеньевич Шамбаров
Зато вся Россия праздновала звоном колоколов, благодарственными молебнами, салютами, банкетными или трактирными тостами – что кому ближе. Праздновали сербы, болгары, черногорцы, босняки, славили русских братьев и царя. Впрочем, у Болгарии память оказалась короткой. Но до сих пор день подписания Сан-Стефанского договора остается у нее национальным праздником, Днем освобождения. А в Болгарской Церкви до нынешнего дня на Литургии во время Великого входа оглашают память Александра II и его павших воинов: «Блаженопочиналия наш освободител император Александър Николаевич и всички воини, паднали на бойното поле за вярата и освобождението на нашето отечество, да помене Господ Бог в Царството Си».
Глава 26. Битвы не железных канцлеров
Берлинский конгресс. Художник Антон фон Вернер
Казалось бы, война и конфронтация с Западом должны были сплотить Россию в патриотическом подъеме, как в период польского восстания. Но… единой России с общими ценностями уже не стало! Жандармерия и полиция едва успели выловить тысячи агитаторов, хлынувших «в народ», а в 1875 г. в Москве вскрыли еще один клубок, «Всероссийскую социально-революционную организацию». Она тоже имела заграничные корни, возникла в Швейцарии из обучавшихся там студентов. А из Москвы создавала дочерние центры в Киеве, Туле, Одессе. Она сделала выводы из провалов народников, ввела правила конспирации: поддельные документы, клички, шифры. «Социал-революционеры» развернули агитацию среди рабочих – они были ближе к мужикам, чем интеллигенция, из них намечалось подготовить актив для работы в деревне. Цели ставились те же: свержение самодержавия, политические «свободы».
Едва ликвидировали гнездо в Москве, как в Петербурге возникло «Общество народников», позже название поменялось на старый девиз «Земля и воля». Эта организация тоже ввела конспирацию, а кроме того, централизацию, строгую дисциплину, целью ставила крестьянскую революцию, учреждала филиалы по другим городам, в деревнях устраивала агитаторов на постоянной основе – писарями, учителями, землемерами. Новые структуры вбирали в себя тех, кто ускользнул от прежних арестов или был освобожден при следствии (а жандармы еще и получали втыки от начальства, что нахватали безвинных).
6 декабря 1876 г. «Земля и воля» устроила первую в России политическую демонстрацию. Перед Казанским собором вышли 150 человек, студент Плеханов произнес речь, подняли красное знамя. Полицию с дракой отогнали, она вызвала подкрепления. Часть демонстрантов разбежались, 31 задержали. Квалифицировали как бунт, сопротивление властям. Перед судом предстал 21 человек, троих оправдали, об остальных сам суд ходатайствовал перед царем о смягчении приговора. Трое получили большие сроки каторги, 9 – ссылку в Сибирь, трое рабочих – в монастырь на 5 лет. А революционеры были разочарованы: потери большие, результат нулевой.
У либерального начальника III Отделения Потапова выявилось в это время явное душевное расстройство, царь отправил его в отставку, назначил вместо него умного служаку генерал-лейтенанта Мезенцова. Благодаря ему (и личным напоминаниям государя) наконец-то стали сдвигаться с мертвой точки «зависшие» дела. В начале 1877 г. в Особом Присутствии Сената состоялся «процесс пятидесяти» над московскими «социал-революционерами». Обвинение: «тайное сообщество, задавшееся целью ниспровержения существующего порядка».
Но показательного процесса, который встряхнул бы Россию осознанием опасности, как дело «нечаевцев», больше не получилось. Хорошо поработали адвокаты. А подсудимые превратили суд в трибуну, произносили пламенные речи, и их тиражировали за границей. Преступникам сочувствовала «общественность», в том числе виднейшие деятели культуры Некрасов, Салтыков-Щедрин, Тургенев. Десяток осужденных отправили на каторгу, два с лишним десятка в ссылку, троих оправдали, остальные отделались краткосрочным тюремным заключением.
И лишь в ноябре 1877 г. дошла очередь до агитаторов, ходивших «в народ», подбивая его на восстание в 1874 г. Но большинство арестованных отпустили (и многие уже попадались вторично). 43 человека умерли в тюрьме (туберкулез-чахотка у студентов был повальным явлением, а в заключении быстро погрессировал), 12 покончили с собой, 38 сошли с ума или симулировали помешательство – что красноречиво свидетельствует о психическом состоянии смутьянов. На суд вывели 193, и обвинения были еще серьезные, всероссийский заговор, призывы к восстанию, «перерезать всех чиновников и зажиточных людей».
В эти же дни наши воины самоотверженно дрались под Плевной и Карсом, надрывались в балканских снегах. А в Петербурге подсудимые выступали с зажигательными речами. Публика им симпатизировала, чувствительные дамочки устраивали истерики. В таких условиях решили разбить революционеров на группы, судить за закрытыми дверями. Но 120 обвиняемых объявили, что бойкотируют суд, назвали его «домом терпимости». Невзирая на это, отнеслись к ним крайне мягко. 28 человек приговорили к каторге от 3 до 10 лет, 36 – к ссылке. Прочих оправдали или зачли предварительное заключение (а среди них были будущие предводители террористов Перовская, Желябов, Морозов и др.). Узнав о таком приговоре, Александр II был возмущен. Распорядился в административном порядке выслать 80 оправданных, хотя многих уже след простыл.
Но мало того, на суде всплыло нарушение закона петербургским градоначальником Треповым. Летом он инспектировал тюрьмы, и один из 193-х, Боголюбов, встретил его нарочитой демонстрацией дерзости, не снял шапку, как полагалось по тюремным правилам. Трепов приказал его высечь – однако телесные наказания допускались только для осужденных преступников, а Боголюбов был подследственным. Революционерка Вера Засулич 24 января записалась к градоначальнику на прием и тяжело ранила из револьвера.
А через неделю в Одессе хозяин квартиры на Садовой сообщил в полицию, что у его квартиранток собираются подозрительные, носят какие-то грузы. Там устроила подпольную типографию организация Ковальского – его уже дважды арестовывали, в том числе по «делу 193-х». 30 января жандармы пришли с обыском, а на квартире как раз собрались активисты. Ковальский стал палить из револьвера, его товарищи вооружились ножами. Были ранены несколько жандармов и полицейских, дворник, смутьянов взяли с боем (ранили двоих). Но война еще не закончилась, Одесса находилась на военном положении, и арестованных предали военному суду.
Из столицы примчались лучшие адвокаты, сверкавшие в недавних процессах. Тем не менее Ковальского приговорили к смерти, троих его соратников к каторге, двоих к ссылке. Но в день оглашения приговора оставшиеся на воле сообщники собрали у здания суда огромную толпу молодежи, рабочих, портового сброда. Разгоняли войсками, и зазвучали выстрелы с обеих сторон. Несколько солдат было ранено, двое манифестантов убито. Начались поиски организаторов, а Ковальского расстреляли.
Зато в Петербурге Веру Засулич суд присяжных полностью оправдал. На ее стороне был и председатель суда Кони, один из авторов судебной реформы. Освободили под восторженные овации публики – в зале она не вместилась, множество людей встречало «героиню» на улице. Царь, правительство, правоохранительные органы были в шоке. Сразу же был отдан приказ арестовать террористку, приговор
