Горечь войны. Новый взгляд на Первую мировую - Нил Фергюсон
То же самое происходило и в прочих странах. В 1917 году французский суд постановил, что закон 1914 года, запрещающий несанкционированную публикацию военных сведений, можно использовать и против “пораженческих высказываний”{1194}. На основании этого решения пацифистская газета Bonnet Rouge с мая 1916 года по июль 1917 года сталкивалась с цензурными запретами не менее 1076 раз{1195}.
В Германии с 27 по 30 сентября 1914 года была запрещена газета Vorwärts. Выпускать ее разрешили только на том условии, что она будет избегать упоминания “классовой ненависти и классовой борьбы”. Аналогичный запрет был снова наложен на нее в январе 1918 года за призывы к всеобщей забастовке{1196}. Вскоре после начала войны было запрещено иностранное кино, а действующая система киноцензуры была изменена так, чтобы на экраны выходили только фильмы, способные “поддерживать моральный дух и пропагандировать патриотизм”{1197}. В начале 1915 года журналистов предупредили, что им не следует ставить под сомнение “национальные чувства и решимость любого немца”. Что интересно, их также призвали воздержаться от “гнусных… призывов к варварскому поведению на войне и к уничтожению других народов”. В ноябре 1915 года за этим последовал запрет на публичное обсуждение целей ведущейся Германией войны. С 1916 года все интервью с генералами, обсуждение германо-американских отношений и упоминания кайзера перед публикацией должны были одобряться Военным пресс-бюро. Вдобавок местные военные власти издавали собственные распоряжения по своему вкусу{1198}. Например, Berliner Tageblatt пала жертвой политических предрассудков генерала, отвечавшего за цензуру в Пруссии: ее временно запретили за защиту канцлера Бетмана от нападок аннексионистов!{1199}
Впрочем, тотальной цензуры не было ни у одной из континентальных стран. Скажем, французские цензоры разрешили недавно основанной и абсолютно бесшабашной газете L’Oeuvre, девизом которой было: “Идиоты не читают L’Oeuvre”, печатать из номера в номер роман Анри Барбюса “Огонь”{1200}. Не слишком старались цензоры обуздать и сатирический журнал Le Canard enchaîné, выпускавшийся с сентября 1915 года Морисом Марешалем и его друзьями{1201}. В Германии обсуждение целей войны — после того как в ноябре 1916 года запрет на него приостановили — велось шире, чем позволялось во Франции. Еще примечательнее тот факт, что германские цензоры никогда не запрещали публиковать в германской прессе военные сводки Антанты{1202}.
Более того, весь опыт Европы — включая даже Великобританию — бледнеет в сравнении с драконовскими мерами, принимавшимися в Соединенных Штатах и, несомненно, отражавшими неуверенность американских властей в патриотизме многонационального населения страны (в 1914 году 14,5 миллиона из 100 миллионов американцев были рождены за рубежом, а примерно 8 миллионов были выходцами из Германии в первом или втором поколении){1203}. После того как Закон о шпионаже 1917 года был дополнен в мае 1918 года Законом о подрывной агитации, критиковать войну стало опасно даже в гостинице. По этому закону были привлечены к суду более 2500 американцев, причем около ста из них получили тюремные сроки длиной от 10 до 20 лет. Режиссер патриотического фильма под названием “Дух 76-го года” был приговорен к 15 годам тюрьмы, потому что этот фильм — как явствовало из его названия — имел антибританскую направленность{1204}. До такого подавления свободы слова в военное время было далеко даже Англии. Это превращало заявления союзников о том, что они сражаются за свободу, в насмешку.
Структуры для активного управления новостями (особенно тем, как война освещалась в нейтральных странах) пришлось создавать на ходу. Первые британские военные сводки просто зачитывались вслух министрами на закрытых встречах с членами теневого кабинета. Только в сентябре майору Эрнесту Суинтону поручили доносить до прессы коммюнике, которые потом исправно публиковались за подписью Eyewitness — “Очевидец” (для канадских вооруженных сил аналогичные функции исполнял Макс Эйткен). Более подробную информацию получал сэр Джордж Ридделл из Ассоциации владельцев газет, служивший представителем прессы в коридорах власти. Чтобы передавать коллегам издателям и редакторам то, что ему сообщали Асквит, Черчилль и другие, он каждую неделю созывал специальные совещания. В марте 1915 года они получили официальный характер{1205}. Система аккредитованных военных корреспондентов была введена только в ноябре 1918 года. При этом их репортажи жестко контролировались{1206}.
Первые шаги по координации активной британской пропаганды за рубежом были предприняты, когда канцлер герцогства Ланкастерского Чарльз Мастерман пригласил тщательно отобранную группу известных писателей в Веллингтон-Хаус на Бэкингем-гейт (там размещалась Национальная комиссия по страхованию, которую власти сочли удобным “прикрытием”){1207}. До конца 1914 года Веллингтон-Хаус перевел более 20 материалов для распространения в нейтральных странах. К июне 1915 года он напечатал около 2,5 миллиона книг. Он также рассылал информационный бюллетень примерно 360 американским газетам и спонсировал производство ряда фильмов, в основном документальных. Вдобавок спешно созданный Парламентский комитет по целям войны организовал в августе 1915 года Пресс-бюро под руководством юниониста Ф. Э. Смита{1208}.
В 1916 году Ллойд Джордж поручил редактору Daily Chronicle Роберту Дональду оценить деятельность Веллингтон-Хауса. В результате его доклада, выдержанного в критическом тоне, был создан Информационный департамент, руководить которым через два месяца — в феврале 1917 года — поручили юристу, популярному романисту и (периодически) колониальному администратору Джону Бакену{1209}. Когда в июле 1917 года этот департамент стали превращать в полноценное министерство, Бакена формально подчинили сэру Эдварду Карсону, лидеру ольстерских юнионистов. Однако он настолько равнодушно относился к этой работе, что журналистский консультативный комитет при департаменте подал в отставку в знак протеста, и в итоге Ллойд Джорджу пришлось создавать в феврале 1918 года новое Министерство информации во главе с Бивербруком{1210}. Это подтолкнуло министра иностранных дел Бальфура к долгим арьергардным боям с целью удержать контроль над распространением британской пропаганды за границей{1211}. Внутри страны схожую роль параллельно играл созданный в июне 1917 года межпартийный Национальный комитет
