Иван Ле - Хмельницкий (Книга вторая)
- Что же ты предлагаешь? Показывай нам путь, а сам поезжай хоть в Москву, коль не решаешься идти с нами! - выпалил Сулима, тоже выходя из-за стола.
- Больно задел ты, Иван, меня тем, что... не решаюсь. Пока я не вижу просветления на нашем горизонте и не чувствую хотя какой-нибудь поддержки со стороны Москвы. Занимаюсь писарством, ибо сегодня это самое простое, что я могу выполнять по своим способностям, дабы оставаться в стане казаков. Люблю я казацкую семью любовью, привитой мне матерью с детства! И еще думаю... а не помогла бы нам Дунайская война, которой так бредят королевские вояки? Эта война не только собьет спесь с высокомерной шляхты, но и подорвет их военную силу. Ведь помогают же австрийскому цесарю, воюют со шведами. Об этом следует подумать...
6
В светлицу неожиданно вбежал дворовый казак. Второпях он не закрыл дверь, и сразу потянуло холодом.
- Пан Богдан, снова жолнеры! Теперь... вместе со своим полковником! Да и наш полковник с ним, старшины.
Это ошеломило Хмельницкого. Густые брови сошлись у него на переносице, он замер на месте, впившись глазами в казака. Точно молния, промелькнула мысль, пришло решение!
- Проси пана полковника за стол вместе с нашими колядниками! - сказал он на удивление спокойным тоном.
А гости сразу умолкли, словно лишились голоса. Они повскакали из-за стола. Весть, принесенная дворовым казаком, никого не обрадовала. Даже Иван Сулима подошел к скамье, где лежала одежда, и наскоро подпоясался поясом, на котором висела сабля. Проверил, на месте ли пистоли.
- В доме ни к чему пистоли, Иван. Надеть всем сабли! - тихо и властно посоветовал Богдан.
С крыльца донеслась польская речь. Богдан еще раз окинул взглядом гостей. И громко засмеялся, чтобы услышали в сенях его неподдельно веселый, звонкий смех.
- Теперь, хлопцы, за стол! За стол и подымем бокалы с вином! Ну, затягивайте колядку, друзья мои, как пели когда-то наши отцы:
А в нашего пана горилкы пивжбана,
Горох'яни кныши, а в засиках мыши...
Сию, вию пашныцэю,
Роды, божэ, пшеныцэю!..
- "Нэхай пани казяться, що мыши им злазяться..." - завел Карпо Полторалиха свою коляду, которую дружно подхватили сидящие за столом.
Богдан обернулся к незваным гостям. Пошел им навстречу, сопровождаемый дружными голосами:
Горох'яни кныши, а в засиках мыши...
Рядом с Богданом, встречая гостей, стояла хозяйка дома.
- Просим пана полковника! Благодарю за честь, за праздничный визит к нам! - гостеприимно произнес, когда умолкли колядники. - Покойный отец мой был очень высокого мнения о королевской шляхте и твердо убежден, что лучшие представители ее с достойным уважением относятся к праздникам украинского народа. Вижу, что он не ошибся! Блаженный Лойола, кажется, так и пишет в своих "Духовных упражнениях": "Ум в жизни ценится значительно выше, чем самая высокая святость!.." А это, прошу, уважаемый пан воевода, моя жена Ганна, сестра известного переяславского купца...
Каменецкий каштелян Александр Пясочинский растерялся от такого неожиданного приема. Какими переливами звенели шпоры у этого писаря Хмельницкого, а какая у него выправка! Любой мазур позавидовал бы его стройности. К тому же цитата из Лойолы, произнесенная под аккомпанемент колядок схизматов! Растерявшийся и ругавший себя за это позднее посещение полковник терзался еще и тем, что не сможет достойно ответить этому... чигиринскому писарю! Лойолу он должен был бы знать не хуже всякого схизматика.
- Пшепрашам, пшепрашам... [простите, простите... (польск.)] - бормотал полковник, ловя руку хозяйки, протянутую для приветствия, и думая, как ему быть с рукой такой простой, но красивой хозяйки...
В этот момент, очень кстати, его выручил все тот же чигиринский писарь, гостеприимно беря полковника под руку, намереваясь усадить его, как гостя, за стол. За вторую руку его поддерживала хуторская красавица, хозяйка дома. Воевода вздрогнул от мысли, что ему приходится безропотно покориться. Неужели он сядет за стол рядом с этой казацкой молодежью, в походной одежде, при полном боевом снаряжении?.. Вместе с подвыпившими казаками?
- Дзенькую бардзо, пани хозяйка! Но не с праздничным визитом приехали мы со старшинами к вам, - показал он рукой на сопровождавших его командиров.
Богдан отпустил локоть каштеляна, поклонился, давая понять, что готов к деловому разговору.
- В таком случае, панове, проходите в другую комнату. - И, обращаясь к своим гостям, сказал: - А вас, друзья, прошу продолжать встречу Нового года, и, пожалуй, вместо колядок, давайте споем новогоднюю. Воздадим должное обычаям наших отцов и дедов! Ганнуся, оставайся с гостями. Уважаемые панове, надеюсь, простят тебя.
- Колядники, ха-ха, - засмеялся Пясочинский, наконец обретя равновесие. - Пшепрашам бардзо.
Но, перейдя в другую комнату, Пясочинский отказался сесть.
- Разговор, уважаемый пан Хмельницкий, очень краткий и весьма срочный, - первым произнес чигиринский полковник. - Надеюсь, вы мне разрешите рассказать о цели нашего неожиданного приезда?
Пясочинский кивнул головой, с нескрываемым интересом оглядывая рабочий кабинет полкового писаря. В кабинете на стенах висели рушники, турецкий ковер (недавний подарок наследника крымского хана!) и несколько оригинальных полотен западных мастеров живописи... Вдруг он вспомнил дубовые кресла в покоях Острожского, из благородного рода которого происходит его жена. На столике в углу лежало несколько новых книг в кожаных переплетах - первые печатные издания острожской и львовской типографий. Как бы подчеркивая свое внимание к печатному слову, гость с достоинством потрогал некоторые из книг. Раскрыл одну, перелистал страницы и, не читая, положил на прежнее место. Отдельно на столе лежала старинная книга с пестрым узором арабской письменности. Недавнему польскому послу в Турции Пясочинскому нетрудно было узнать Коран, а рядом латинское издание "Города Солнца" Кампанеллы.
В углу - икона архистратига Михаила, который в стремительном небесном полете рассекал огненным мечом клубящиеся облака. Позолоченная рама на иконе свидетельствовала о глубоком почитании хозяином этого символического образа.
- Это, уважаемый пан полковник, реликвия нашего рода, телохранитель моего отца, архистратиг Михаил... Прошу пана присесть, так будет удобнее вести деловой разговор! - снова настойчиво предложил Богдан.
На этот раз полковник-пацификатор, словно от усталости, упал в удобное, обитое сафьяном кресло. "Очевидно, с удовольствием читает этот богопротивный Коран, как и сумбурные пророчества Кампанеллы!.." - подумал пан Пясочинский.
А в соседней комнате пела и шумела разгулявшаяся молодежь, гости хозяина. Вдруг зазвучала бандура, и голос слепого кобзаря, заглушив пение Карпа, словно из-под земли донесся и в эту уютную комнату:
Та, гэй, кобзо моя, дружынонька моя,
Бандуро мальована, прорэчыстая!..
Степенный пан каштелян вздрагивал, сидя в сафьяновом кресле. По улыбке хозяина понял, что для него появление в доме кобзаря не было неожиданным.
...Гэй, пан! господынэ молодая!
Зажый зиля Хмэля-Хмэльнычэнка:
Та щоб цвив-процвитав,
Над Славутою орлом злитав!..
Но чигиринский полковник и тут пришел на помощь встревоженному каштеляну:
- Пан каштелян не для прогулки приехал сюда с низовий Днепра, побывав на Кодацких порогах, возле которых коронный гетман хотел бы построить самую дальнюю крепость. Речь идет, пан писарь, об объединении казаков в полки.
- Да пни и так объединены в полки, уважаемые панове! Не понимаю, как еще надо объединить их? - спросил Богдан, воспользовавшись короткой паузой чигиринского полковника.
- Не реестры, а воины... воины нужны пану коронному гетману! - не утерпел Пясочинский. - Сколько вооруженных казаков болтается без дела возле Днепра. Речь Посполитая обеспокоена. Московский царь снова подтягивает свои войска к Смоленску. А на Черниговском направлении?! Королевские войска на Дунае помогают австрийскому цесарю. Его величество король болеет. Поэтому пан коронный гетман сам решил собрать двадцать тысяч вооруженных казаков...
- Двадцать тысяч?.. - удивился Богдан, развеселив своего гостя. - Да их, кажется, не больше шести тысяч в реестре! Остальным, как известно, предложено сложить оружие, сжечь чайки и разойтись по домам. Очевидно, уже и разошлись.
- Уважаемый пан писарь, это шутка или хуже?.. - нервничал Пясочинский, прислушиваясь к голосам за стеной и пению кобзаря. - Речь идет о двадцати тысячах вооруженных казаков, а не реестровцев! А разошлись ли нереестровые казаки, уважаемому пану писарю, очевидно, лучше знать, чем мне. Надо навербовать из них, - подчеркнул он, кивнув на дверь, откуда доносились звуки бандуры. - Надо навербовать двадцать тысяч отлично вооруженных воинов.
- Это совсем иное дело, уважаемые паны! - И Богдан пристально посмотрел в окно, за которым чернела пустота. Он видел, как неудобно было одетому пану Пясочинскому сидеть в кожаном кресле, держа саблю на поручнях. - Да разве наберешь их теперь двадцать тысяч? - и кивнул в сторону двери, вызвав этим еще большее оживление гостя. Тот задвигал саблей, точно подгонял Богдана.
