Джон Норвич - Расцвет и закат Сицилийского королевства. Нормандцы в Сицилии. 1130–1194
Первый год царствования оказался особенно тяжелым для короля Танкреда. Мусульманское восстание набирало силу – один хронист оценивает число участников в сто тысяч, – и, хотя он не позволил ему перекинуться с запада острова на другие области, порядок был восстановлен только к концу 1190 г. Тем временем на материке враги Танкреда собирались. Приверженцы Рожера из Андрии, в число которых входили почти все крупные бароны Апулии и Кампании, были оскорблены избранием Танкреда и не собирались признавать его своим законным сувереном. В этом они объединялись с легитимистами, которые изначально поддерживали Констанцию и Генриха, и фаталистами – эта последняя группа теперь быстро роста, поскольку распространились слухи о том, что Генрих готовится к походу. Весной большая часть полуострова взбунтовалась. Рожер из Андрии собрал под свои знамена всех недовольных, а в мае маленькая германская армия под командованием Генриха из Калдена пересекла границу около Риети и направилась к Адриатическому побережью Апулии.
Но Танкред также действовал быстро. Мусульманское восстание и его собственное шаткое положение не позволили ему самому покинуть Сицилию или хотя бы отправить на материк большую армию, но он послал брату своей жены графу Ришару из Ачерры крупную сумму, чтобы тот собрал армию на месте и, если потребуется, за пределами королевства. Ришар великолепно справился с возложенной на него задачей. Летом он успешно предотвратил соединение сил графа Андрии и Генриха из Калдена с мятежниками Кампании – где Капуя и Аверса уже выступили против Танкреда – и удерживал позиции до сентября, когда по неизвестной причине германская армия отступила на имперскую территорию. Затем он прогнал приунывших мятежников обратно в Апулию, где в ходе быстрой победоносной военной кампании устроил засаду графу Андрии и взял его в плен.
К концу 1190 г. стало ясно, что в значительной степени благодаря своему шурину Танкред выиграл первый раунд. Имперская армия, посланная против него, вернулась на родину, мятежники и на Сицилии, и на континенте покорились ему. Два его главных врага внутри королевства отошли в мир иной – Рожера из Андрии Танкред казнил за участие в мятеже, а Уолтер из Милля еще раньше умер своей смертью, передав архиепископскую кафедру Палермо своему брату Бартоломью.
Было приятно написать пару теплых слов о соотечественнике, который так долго играл столь важную роль в истории страны, ставшей его второй родиной. Однако прискорбный факт состоит в том, что из всех англичан, чьи имена время от времени появляются на страницах этой книги, Уолтер из Милля сыграл самую зловещую роль в истории королевства. Он не был, насколько можно судить, злодеем, но принадлежал к числу тех прелатов, пустых, амбициозных и суетных, которых мы встречаем во множестве в средневековой Европе. Его не за что любить. За четверть века, в течение которых он являлся архиепископом и первым советником Вильгельма II, он не сделал ни одного конструктивного шага, чтобы улучшить положение Сицилии или обеспечить ее будущее.
В критический момент, когда решался вопрос о браке Констанции, он, объединившись с Маттео из Аджелло, мог уговорить Вильгельма отказаться от предложения императора. Вместо этого он поощрял своего государя к тому, чтобы отдать королевство императору. Будучи приспособленцем, он позднее без колебаний возложил корону на голову Танкреда, но это не помешало ему начать интриги против нового короля в ближайшие недели, если не дни после коронации.
Итак, за отсутствием каких-либо более убедительных заслуг, главным памятником Уолтеру из Милля следует счесть собор в Палермо, где его могилу и сейчас можно видеть в склепе. Хотя здание необыкновенно напоминает своего создателя – импозантное, но неряшливое, помпезное, высокопарное, однако пустое и по сути лицемерное, – в действительности Уолтер не ответствен за его нынешний вид; собор столько раз перестраивали и реставрировали, что в его внешних очертаниях можно уловить лишь несколько случайно сохранившихся деталей первоначального замысла – восточная часть, с богато украшенной апсидой – бледное подобие Монреале – и длинный ряд окон на южной стене над боковыми приделами. Даже здесь ничто не привлекает особенно взгляд, работа XIV в. кое-где напоминает поделку XIX столетия. Но верхом надругательства – буквально и фигурально – стало то, что в XVIII в. флорентийский архитектор Фернандо Фуга нахлобучил на собор нелепый и абсолютно неподходящий купол, разобрал боковые стены, чтобы сделать четырнадцать часовен, убрал деревянный потолок, заменив его низким сводом, и побелил собор изнутри – мозаики в апсиде были уничтожены двумя веками раньше, придав всему зданию до неприличия барочный вид. Ныне самое мудрое, что можно сделать, – это не ходить в Палермский собор вовсе – разве что вам захочется посмотреть на королевские могилы. Но о них речь впереди.
Уолтер из Милля подарил столице еще одну постройку, и она выглядит гораздо более пристойно. Церковь Святого Духа, построенная для цистерцианцев примерно за десять лет до собора, удачно избежала внимания архитекторов и реставраторов и сохранила строгую незапятнанную чистоту нормандской архитектуры в ее лучшем проявлении. Она известна, однако, не столько из-за ее художественных достоинств, сколько из-за связанных с ней исторических событий: именно перед церковью Святого Духа перед началом вечерней службы 31 марта 1282 г. сержант анжуйской армии, оккупировавшей остров, оскорбил сицилийскую женщину и был заколот ее мужем, что послужило толчком к успешному восстанию сицилийцев против Карла Анжуйского, вошедшему в историю под названием «Сицилийская вечерня». Так, одному из двух зданий, построенных архиепископом-англичанином, суждено было стать свидетелем коронации Генриха и Констанции, самого малодушного предательства Сицилии ее собственным народом; а другому – столетие спустя – увидеть самый мощный подъем патриотизма за всю ее историю.
Европейские государи не оставили предложение короля Вильгельма использовать Сицилию в качестве сборного пункта для крестоносных армий без внимания. Фридрих Барбаросса, невзирая на свои не слишком приятные воспоминания о первом путешествии в Палестину более сорока лет назад, решил вновь двигаться по суше – за что вскорости поплатился жизнью, но Филипп Август и новый король Англии Ричард I Львиное Сердце приняли приглашение. В разгар лета 1190 г. эти два короля и их армии встретились в Везеле – хотя тот факт, что они выбрали именно это место, некоторые, вероятно, сочли дурным знаком. Они собирались отправиться в поход вместе не ради компании, а потому, что ни на грош не доверяли друг другу; и действительно, трудно представить себе более непохожую пару. Королю Франции исполнилось всего двадцать пять лет, но он уже успел овдоветь. О его молодости напоминала разве что копна густых, непокорных волос. Десять лет, проведенных на троне Франции, дали ему мудрость и опыт, необычные для столь молодого человека, сделали его подозрительным и научили его скрывать собственные мысли и чувства под маской молчаливой суровости. Он и прежде не блистал красотой, а к этому времени ослеп на один глаз, из-за чего его лицо выглядело немного перекошенным. Ему недоставало мужества на поле битвы и обаяния в обществе. Одним словом, он производил отталкивающее впечатление и знал об этом. Но за этой непритязательной внешностью скрывался ищущий цепкий ум, дополненный четким сознанием моральной и политической ответственности короля. Его часто недооценивали. Но это обходилось дорого.
Однако, невзирая на свои скрытые достоинства, Филипп Август не мог смотреть на английского государя без зависти. Ричард сменил на троне своего отца Генриха II в июле 1189 г., ровно год назад. В свои тридцать три года он был в расцвете сил. Хотя он не отличался крепким здоровьем, благодаря великолепному телосложению и вулканической энергии он производил впечатление человека, которому неведомы болезни. Его красота, личная храбрость и способность вести за собой людей уже стали легендой на двух континентах. От своей матери Элеоноры Ричард унаследовал любовь к поэзии, и многим он сам, должно быть, казался блистательным персонажем рыцарских романов, которые он так любил. Только одной детали недоставало для полноты картины: как ни сладко Ричард пел о радостях и горестях любви, ни одна горюющая девица не могла бы обвинить его в вероломной измене. Но если даже у него были иные вкусы, это никак не затрагивало его блестящую репутацию, отполированную, как его нагрудник, которую он сохранил до самой смерти.
При том тем, кто узнавал Ричарда ближе, вскоре открывались иные, не столь восхитительные свойства его натуры. Наделенный темпераментом еще более буйным, чем у его отца, которого он так ненавидел, он был совершенно не способен к организационной работе – в отличие от Генриха, при всех его ошибках сумевшего сплотить Англию в единую нацию. Его немереные амбиции почти всегда вели к разрушительным последствиям. Сам неспособный к любви, он мог проявлять вероломство и коварство ради достижения своих целей. Ни один английский король не выказал такой жестокости и неразборчивости в средствах, борясь за трон, и ни один не жертвовал с такой готовностью долгом короля ради личной славы. За девять лет, которые ему оставалось прожить, Ричард провел в Англии всего два месяца.
