Андрей Буровский - Евреи, которых не было. Книга 2

После 1945 года этот мир исчез. Дело не только в истреблении евреев нацистами. В Польше евреев уцелело очень много, но мало кто из сорванных войной вернулся в местечки. Кто двинулся в Палестину, кто в большие города… Мир еврейского местечка исчез, и это факт. Конец еврейского периода в истории СССР практически совпал с периодом Холокоста. После 1945 года еврейская Россия уже не имела опоры на Страну ашкенази, на мир местечек-штетлов.

Глава 2

Регенерация по-русски

Нет в России даже дорогих могил.

Может быть, и были — только я забыл.

Нету Петербурга, Киева, Москвы —

Может быть, и были, да забыл, увы!

Ни границ не знаю, ни морей, ни рек,

Знаю — там остался русский человек.

Русский он по сердцу, русский по уму,

Если я с ним встречусь, я его пойму

Сразу, с полуслова… И тогда начну

Различать в тумане и его страну.

Уже в сталинскую эпоху русские туземцы, а уж тем более недорезанные русские европейцы выдвинули множество людей, вполне способных конкурировать с евреями.

Я хотел бы подчеркнуть именно это слово — конкурировать. Власть стремилась вовсе не создать поле честной конкуренции, а заменить на важных для нее должностях евреев русскими, — теми, на кого она больше могла полагаться.

Но и поле конкуренции было, и оно постепенно расширялось, русских становилось все больше в интеллектуальных сферах жизни. В 1935 году этнические русские составляли малую толику советских ученых, вряд ли больше третьей части докторов наук. В 1955 году их было примерно столько же, сколько этнических евреев. К 1975 году евреи составили меньшинство.

Классическая байка в том, что евреев просто не пускали в науку, и верна, и неверна одновременно… Процентная норма была порядка 2 % всех принятых, — попытка тайком, исподтишка сделать так, чтобы евреев в вузах было бы столько же, сколько и в целом по стране.

Но можно подумать, что для воспроизводства интеллектуальной элиты необходимо большое количество людей. На рубеже 1970-х и 1980-х годов по Советскому Союзу ходила байка: советская наука держится на 50 тысячах докторов наук. Во многом так примерно оно и было. Что, трудно было выделить 50… ну, пусть 30 тысяч докторов наук из двух или трех миллионов?!

Приходится признать печальное: что евреи попросту надорвались — в самом простом, популяционном смысле. Одесский период русской культуры блистательно показал, что поголовная грамотность народа еще далеко не означает его поголовной гениальности.

Грамотности вполне достаточно для того, чтобы занять должности писарей, учетчиков, бригадиров, мелких чиновников.

Уже для должностей так называемой «рядовой», или «массовой» интеллигенции — врачей, инженеров, учителей — необходимы и специальные знания, и хоть какие-то способности. Тут уже есть конкуренция по этим качествам.

Для работы научного сотрудника, тем более для работы ведущего специалиста в какой-то области, для того, чтобы прокладывать новые дороги науке и культуре, надо что-то из себя представлять. Тут маловато амбиций.

Уже в сталинских «шарашках», куда стаскивали умных образованных зэков, давали им задания, важные для развития науки и техники, нужна была не чистая анкета, а выдача результата. В этих «шарашках», не к чести советского государства, Туполев, Яковлев и Королев ковали его будущую мощь. Среди этих «ковавших» поразительно мало евреев.

Народ, в 1945 году составлявший не больше 2 миллионов человек, и при самых благоприятных обстоятельствах не смог бы выдвинуть из своей среды эти 50 тысяч докторов наук. А если бы формально и выдвинул… В предвоенное, вернее, в междувоенное время, между 1922 и 1941 годами, так и происходило — занимали должности не самые способные, а самые «достойные» с классовой точки зрения. Но науки они не прославили, эти выдвиженцы, — что выдвиженцы из русского пролетариата, что выдвиженцы из еврейской буржуазии. Не выдвиженцы делают науку.

То есть в процентном отношении, может быть, и больший процент евреев годился в интеллектуальную элиту, чем у русских: должен же как-то сказываться многовековой отбор умников. Но для решения всех встающих в стране задач, для лидирования во всех областях науки и культуры у еврейского народа сил уже не хватало.

Евреям не хватало сил… попросту не хватало людей для того, чтобы составить хотя бы значительную, по-настоящему заметную часть интеллигенции.

В 1940 году даже десятилетку оканчивало не так уж много людей, слой интеллигенции, окончившей вузы, оставался довольно тонок. В рядах 3–4 миллионов тогдашних советских интеллигентов были очень заметны евреи. Да к тому же они были образованнее, культурнее русских интеллигентов первого, от силы второго поколений.

К 1980 году только научных работников в Советском Союзе было больше полутора миллионов. Можно закричать, что они были сплошные бездельники (что совершеннейшая неправда). Что «числом поболее, ценою подешевле» — что уже ближе к истине. Но именно в среде этих людей происходила конкуренция за право и возможность выдать какой-то нетривиальный результат. Из этих людей и выходили новые доктора наук, авторы учебников и руководители новых научных направлений.

А инженеров сколько было в СССР? Десять или двадцать миллионов. Плохие инженеры? Были и плохие, но ведь не все же эти миллионы, верно? В космос-то ведь СССР вышел первым, да только где они — еврейские имена среди тех, кто посылал в космическое пространство Белку и Стрелку, а потом и Гагарина?

А учителей сколько? Миллионов пять. В эпоху «перестройки», не к ночи будь помянута, в чем только их, бедных советеких учителей, не обвиняли! А отнесло свежим ветром дурнотный угар, рыночные отношения разогнали сборища завывающих бездельниц на митингах, и как-то незаметно выяснилось — а учителя-то были первоклассные… Куда квалифицированнее, куда лучше даже европейских, а уж тем паче американских.

Врачей? Тоже около пяти миллионов. Причем в ряде областей советская медицина лидировала. И операции на сердце в СССР стали делать раньше, чем в США, и уникальные технологии глазной хирургии и ортопедии разработали.

То же самое могу сказать и про журналистов, художников, писателей… про любую группу интеллигенции. Евреев попросту не хватило на интеллектуальную элиту — силы народа быстро истощились, выдвигать сделалось некого (а для русских это время и по сей день не наступило). В многомиллионных массах интеллигенции, среди толп жителей большой страны евреи все больше терялись, играли все менее заметную роль.

Да, русская интеллигенция того времени оставалась на 80 % интеллигенцией первого-второго поколений, в чем не ее вина, а право же, ее беда. В провинциальных городах даже люди с большой квалификацией порой не знали истории, русской поэзии, не умели себя вести за столом. В чем тоже не вина, но беда. Ведь откуда узнать, кем приходились Романовы Рюриковичам, если об этом нигде ни строчки? Как полюбить Гумилева и Иванова, если они под запретом? Где научиться есть ножом и вилкой, если в доме папы-слесаря таких тонкостей не водилось, а в школе, институте, на любом рабочем месте в столовой ножей и вилок попросту нет, одни ложки?

Но все приходит в свое время, и русская интеллигенция прогрессировала. Медленнее, чем могла бы, но к 1980-м годам выросло третье поколение русской советской интеллигенции, и это было глубоко принципиально…

Есть старая байка про человека, который захотел стать интеллигентом.

— Для этого надо закончить три университета.

— Я закончу!

— Нет. Вы сами должны закончить только один университет. Второй должен закончить ваш отец, а третий — ваш дед.

Есть аналогичная английская поговорка: «Чтобы воспитать настоящую леди, надо начать с ее бабушки».

Не сомневаюсь, что социолог сможет мне возразить, но убежден: новая русская голова отросла к рубежу 1970-х и 1980-х. К этому времени перестала различаться старая интеллигенция, случайно неоторванная часть прежней русской головы, и новая интеллигенция, вышедшая из народа уже при советской власти. Произошло это в полном соответствии с «законом трех поколений» — когда пришло в мир третье поколение выдвиженцев советской эпохи.

И еще… В эти же годы произошел крутой поворот мировоззрения.

Еще в 1960-е годы в СССР почти поголовно господствовало «советское мировоззрение». Старую Россию уже не поносили, по крайней мере официально; не предлагали расплавить памятник Минину и Пожарскому, не ругались словом «патриот». Но иконы еще рубили топорами, а занимались этим артели лихих плотников, не находящих в этом занятии ничего предосудительного.