Петер Гостони - Битва за Берлин. В воспоминаниях очевидцев. 1944-1945
– Они хотят пробиться на север, – сообщает Вейдлинг. – На них моя власть не распространяется.
Соколовский:
– Отдайте приказ о полной капитуляции… Чтобы и на отдельных участках не сопротивлялись.
– У нас нет боеприпасов. Поэтому сопротивление долго продолжаться не может.
Соколовский:
– Это мы знаем. Напишите приказ о полной капитуляции, и у вас совесть будет чиста.
Вейдлинг набрасывает проект приказа. Я бросил взгляд на часы: они показывали 7 часов 50 минут. <…>
Немцы советуются друг с другом [Вейдлинг с начальником штаба германского корпуса]. Вейдлинг хватается за голову, но пишет. <…>
Вейдлинг молча вручает мне бумагу. Читаем… Формулировки, может быть, и не все хороши. Но ему сейчас, конечно, не до четкости формулировок. Вот что он написал:
«30 апреля 1945 года фюрер покончил с собой и, таким образом, оставил нас, присягавших ему на верность, одних. По приказу фюрера мы, германские войска, должны были еще драться за Берлин, несмотря на то что иссякли боеприпасы и несмотря на общую обстановку, которая делает бессмысленным наше дальнейшее сопротивление.
Приказываю: немедленно прекратить сопротивление.
Вейдлинг, генерал артиллерии, бывший комендант округа обороны Берлина.
– Не надо «бывший», вы еще комендант, – поправляет его Соколовский.
– Нужны ли формулировки о присяге? – сомневается генерал Пожарский.
– Не надо переделывать, – сказал я, – это его собственный приказ.
Вейдлинг в затруднении, не знает, как озаглавить: призыв или приказ?
– Приказ, – говорю я. <…>
Подали чай. Немцев отвели в отдельную комнату и там кормят. Мы – Соколовский, Ткаченко, Пронин, Вайнруб, Пожарский и я – вновь и вновь комментируем события последних дней и часов.
– У Вейдлинга нервный припадок, заметили? – спросил я.
– А ведь ему трудно! – заметил Соколовский.
– Разумеется, – согласился с ним Пронин. – Но приказ хитрый. Он умело подчеркнул и присягу, и обязательства… Он вне правительства – просто «вывеска»…
Докладывают, что приказ отпечатан. Говорю начальнику штаба армии генералу Белявскому:
– На машину посадить одного нашего офицера и одного немца, дать им приказ в руки, пусть ездят по улицам и оглашают его войскам и населению.
Утро серое, прохладное. Вспоминаем о Сталинграде, шутим, курим».
В ночь с 1 на 2 мая многие немецкие солдаты маленькими или более крупными группами пытались прорваться сквозь русское кольцо окружения на север или на запад. Обитатели рейхсканцелярии, которые образовали несколько групп прорыва, начали с короткими интервалами покидать свой бункер. Эрих Кемпка, который еще накануне помогал сжигать труп Гитлера, рассказывает о своей попытке прорыва:
«Стало совсем темно.
Отдельные группы уже покинули рейхсканцелярию. Наша группа быстро пересекла безлюдную Вильгельмплац. Мы спустились в туннель метро и направились в сторону Фридрихштрассе. Шагая по шпалам и рельсам, примерно через час мы вышли к станции «Фридрихштрассе».
Нашему взору открылась ужасная картина. Вдоль стен, на перроне и на лестницах лежали обессиленные солдаты, раненные, не получающие никакой медицинской помощи, и многочисленные беженцы. Большинство из них потеряли всякую надежду на спасение и с безучастным видом ожидали своей участи.
Сначала я в одиночку покинул станцию метро и осторожно поднялся по лестнице наверх, чтобы разведать возможность прорыва в северном направлении. Согласно полученному мной приказу, я со своей группой, насчитывающей около ста человек, должен был попытаться выйти в район городка Фербеллин (к северо-западу от Берлина). По слухам, там должно было находиться наше крупное воинское соединение, которое вело оборонительный бой против наступавших русских частей.
В нескольких метрах позади моста Вайдендаммер-Брюк-ке находилась противотанковая баррикада. До меня глухо доносились выстрелы. Вся местность вокруг словно вымерла. Несколько наших бойцов, которые держали оборону на баррикаде, сообщили мне, что хотя некоторым группам и удалось здесь прорваться, но другие, понеся тяжелые потери, вынуждены были вернуться назад.
Одного взгляда через Шпре было достаточно, чтобы убедиться в том, что они говорили правду. На улице, словно темные тени, лежали убитые и раненые. Картина была ужасной.
В глубине, в районе переулка Цигельгассе, солдаты противника развели огромный костер, чтобы иметь возможность просматривать всю Фридрихштрассе. По рассказу солдат, державших оборону на баррикаде, красноармейцы окопались в домах и руинах Фридрихштрассе. Своими скорострельными автоматами они буквально выкашивали все вокруг.
После того как ко мне присоединилась моя группа, я определил следующим местом постоянного сбора здание гостиницы «Адмирал-Паласт». Каждому бойцу нашей группы была предоставлена возможность во время прорыва присоединяться к другим группам, независимо от действий собственной группы».
Командир правительственной эскадрильи Ганс Баур тоже пытался с небольшой группой осуществить прорыв:
«Был отдан приказ около 21.30 выступать из рейхсканцелярии небольшими группами. Я сам, как и было приказано, остался с рейхсляйтером Борманом. Нас было около пятнадцати человек, когда мы выбрались из бункера через выход на Фоссштрассе. <…> Мы добрались перебежками до входа на станцию метро «Кайзерхоф». Оказалось, что он полностью разрушен взрывом снаряда, а все ступеньки разбиты. Нам пришлось съехать вниз в туннель метро на заднице. Там было совершенно темно, за исключением тех мест, где бомбы и снаряды пробили в потолочном перекрытии сквозные дыры. Мы ничего не могли разглядеть, а карманных фонариков у нас не было. Мы пробежали вдоль перехода, через перекресток Фридрихштрассе, который в темноте совсем не был заметен, и двинулись дальше до площади Жандарменмаркт, где снова вышли наружу. Поскольку вокруг площади все пылало, мы побежали назад к Фридрихштрассе, а оттуда в направлении моста Вайдендаммер-Брюкке. Перед самым мостом находилось противотанковое заграждение, в ста метрах перед ним горели танки – здесь была передняя линия позиций русских.
Русские прекрасно понимали, что все, кто хотел вырваться из Берлина, должны будут воспользоваться этим мостом. Поэтому они держали мост под постоянным перекрестным огнем. Это и являлось причиной огромного количества убитых и раненых на этом месте.
Борман присел на каменную ступеньку лестницы подъезда дома на углу улиц Шиффбауэрдамм и Шоссештрассе, которая является продолжением Фридрихштрассе. Рядом лежал убитый молоденький русский солдат. Я сам несколько раз пытался перебежать на Цигельштрассе, чтобы уже оттуда пробраться к большой пивоварне. Здесь находилось место первого сбора. Но всякий раз вынужден был возвращаться назад.
Борман упрекнул меня: «Да оставайтесь же на месте, Баур, не хватало еще, чтобы вас подстрелили. Вы же видите, сколько раненых возвращается здесь назад. Вы мне еще понадобитесь, оставайтесь здесь!»
Я возразил, что нелепо сидеть и ждать у моря погоды, что мы должны попытаться пробиться вперед, так как ночь коротка, а дорога длинная.
Я снова прошел вперед, в лежавший на противоположной стороне улицы разрушенный дом. Это оказался бывший отель, превращенный в груду развалин. Через него можно было пробраться почти до самого углового дома на перекрестке Шоссештрассе и Цигельштрассе. Было уже около двух часов ночи [2 мая], когда Борман и я помчались на ту сторону. Так как русские держали Шоссештрассе под непрерывным обстрелом, нам пришлось добираться до обнаруженного дома через груды развалин. Мы укрылись в вестибюле и обнаружили, что он и подвал были битком набиты ранеными мужчинами и женщинами. У некоторых из них были тяжелые осколочные ранения в живот. Стоны и вопли были ужасными, но мы не могли им ничем помочь. Я постоянно выходил на улицу, чтобы посмотреть, нельзя ли нам двигаться дальше. На улицах не утихали бои между русскими и немецкими танками. Многие из русских стальных монстров были подбиты фаустпатронами. Я как раз стоял перед немецким танком, когда тот открыл огонь из своей пушки. Задетый воздушной волной, я мгновенно рухнул на землю. Даже месяцы спустя мое лицо оставалось черным от пороховых газов, въевшихся в кожу. Собравшись с силами, я встал и поспешил вернуться назад в дом.
Неожиданно на заднем дворе я услышал интенсивную перестрелку. Я поднялся по лестнице наверх, чтобы выглянуть из окна во двор. В отблесках горящих танков и автомашин я узнал внизу русских, их было там не менее двадцати человек. Со всех ног я бросился вниз к Борману и поспешил сообщить ему, что русским достаточно лишь открыть дверь, чтобы схватить нас. Было самое время исчезнуть отсюда. Через час все равно станет светло, и тогда будет уже слишком поздно.
После этих тяжелых часов Борман, Науман, доктор Штумпфеггер и я все еще держались вместе».
Кемпка и еще несколько человек из его группы натолкнулись на группу Баура:
