Ричард Львиное Сердце. Король-рыцарь - Жан Флори
Однако Иоанн Солсберийский утверждает, что в его эпоху еще очень многие рыцари восставали против церкви, грабили их, нарушали внутренний порядок христианства. Они забывают, говорит он, о том, что должны служить Церкви, даже если они не давали специальной клятвы, предписывающей им эту обязанность: на самом деле, меч, предварительно положенный на алтарь, должен быть для них символом обязательного послушания Богу и Церкви через послушание государю, который их избрал.
Действующим в рамках этой двойной верности рыцарям обещано спасение души. Иоанн Солсберийский идет еще дальше: если их государь верен (но не им об этом судить), рыцари через него служат Богу и таким образом становятся «святыми»23[669]. Здесь мы видим очень четкое и сильное выражение благословения рыцарства на исполнение своей функции на государственной службе, даже если речь идет о государстве, представленном как община, скорее как географическая и человеческая единица, нежели политическая, управляемая государем, ведомым Богом и наученным церковными властями. Сакрализация «мирского» рыцарства, как королей и правителей, не менее очевидна.
Несколько лет спустя, в 1176 году, Этьен де Фужер, епископ Реннский, напишет на старофранцузском одно из первых «сословий мира», используя традиционную трифункциональную схему24[670]. Как и Иоанн Солсберийский, он подчиняет общество Церкви, заданием епископов которой является управление государями, сопротивление им, если они станут тиранами25[671]. Задача королей заключается в том, чтобы показать пример добродетели, дабы царили мир и справедливость; так внутренние сословия смогут выполнить эту миссию кормилицы и защитницы. Этьен де Фужер в трехстишии обобщает функции трех сословий:
«Священник должен молиться, рыцарь должен защищать и прославлять, а крестьянин должен работать»26[672].
Рыцарство приписало себе возвышенную роль. Как каждый моралист, Этьен де Фужер подчеркивает одновременно древность и благородство этого сословия, а также нынешний моральный упадок, на который повлияли мирские нравы:
«Высоким сословием было рыцарство,
Но в этом и трагедия.
Слишком любят танцевать и развлекаться»27[673].
Рыцарь, отмечает Этьен де Фужер, должен быть свободным, рожденным от свободной матери28[674], перед тем как обрести «сословие»; конечно, слово ordo, на латинском, как и на старофранцузском, обозначает как состояние, так и статус29[675]. Для рыцарей это вопрос о сословии, в которое они попадают посредством церемонии посвящения. Это метка об их вхождении в должность, предполагающую использование меча, чтобы карать преступников и таким образом обеспечивать мир и правосудие:
«Меч дан рыцарям,
Которым караются негодяи,
Которые причинили несчастье работающим»30[676].
Здесь рыцари — помощники государей. Сами они служат Богу не напрямую и могут обеспечить себе спасение, если они верны и не совершают предательства:
«Можно спастись в своем сословии, если нет угрызений совести»31[677].
Чтобы подчеркнуть обязательное подчинение рыцаря Церкви, Этьен де Фужер намекает на меч, взятый с алтаря во время посвящения в рыцари. Для него это возможность изложить в краткой форме миссию рыцаря, функцию, которую он будет выполнять при жизни:
«С алтаря меч нужно взять,
Чтобы людей Христа защищать,
И на алтарь вернуть этот меч, Когда уходишь в мир иной»32[678].
Общий взгляд, который выражает поэт-епископ из Ренна, в глубине очень близок видению Иоанна Солсберийского. Как епископ, глава Церкви, он пытается представить современное христианское общество как единое тело, управляемое государями, располагающими воинской силой, но в первую очередь управляемое духовенством. Конечно, рыцари избраны правителями, которым они служат, но у них также есть обязанность перед Церковью.
Петр Блуаский, современник Ричарда и близкий двору Плантагенетов, вдохновляется работами Иоанна Солсберийский, учеником которого он являлся, также обличает исчезновение военной дисциплины и «неблагородное» поведение многих рыцарей, которые соперничают в гордыне (superbia), не перестают поносить сословие духовенства и глумиться над Церковью. Когда-то, говорит он, новые рыцари клялись, что не сбегут на поле боя, предпочтут общий интерес личной жизни; сегодня они получают свой меч с алтаря, признавая этим ритуалом, что они сыны Церкви и что им надо почитать духовенство,» защищать бедных, наказывать преступников и обеспечивать свободу родины. Но в действительности они делают все наоборот33[679]. Кроме того, здесь еще, как мы видим, глобальная миссия рыцарства соотносится с символикой, связанной с посвящением в рыцари, — посвящением, о котором больше ничего не говорится34[680].
Гелинанд из Фруамона, сначала бывший трувером при дворе Филиппа Августа, уходит из мирской жизни в 1182 года, чтобы стать цистерцианским монахом во Фруамоне. Иногда он повторяет слово в слово Иоанна Солсберийского, чтобы описать рыцарскую миссию и их этику35[681]. Он тоже утверждает моральные обязательства рыцарей перед Церковью, по причине того, что они получили мечи с алтаря. Он впервые упоминает о существовании «в некоторых регионах» ночного бдения накануне серьезного испытания. В церкви, накануне посвящения, будущий рыцарь должен простоять всю ночь, читая молитвы36[682]. Это упоминание свидетельствует о четком усилении религиозного характера церемонии в регионах, где укоренилась эта традиция, хотя Гелинанд не дает больше указаний ни мест, ни случаев этого ритуала.
Таково в общих чертах содержание дидактических документов церковного происхождения, касающихся рыцарства и его функции, которые Ричард мог знать прямо или косвенно благодаря цитатам или устному пересказу. Это, в частности, относится к произведениям, авторы которых были из семей, близких двору Генриха II, т. е. родственниками Алиеноры. Выше уже упоминалась его встреча с Иоахимом Флорским, и спор, который произошел между ними касательно конца света, что Ричард, каким бы светским он ни был, интересовался некоторыми пунктами духовного воспитания. В частности, он мог справиться о манере, в которой моралисты и теологи его времени рассматривали функции правителей и их воинов. Еще более вероятно, что Ричард черпал в литературе на романском языке, а не в латинских произведениях священнослужителей, свою собственную концепцию рыцарства.
Мирской и литературный образ рыцарства
В ту же эпоху
