Андрей Дикий - Неизвращенная история Украины-Руси Том I

В бытовую же сторону жизни, нравы, обычаи переселенцев “московские люди” не вмешивались вообще, не препятствуя им сохранять свой быт, покрой одежды, чубы, усы и “оселедцы”, не заставляя отпустить на московский лад бороды, но и своих бород не брили и чубов не отпускали в угоду переселенцам.

В культурной области также нет никаких свидетельств о “насилях” или о насильственном употреблении “московского” (великорусского) языка. Объяснялись с переселенцами каждый на своем языке и, к общей радости, убеждались, что отлично понимают друг друга.

Суд же (без всяких переводчиков) осуществлялся на основании московских законов, обязательных на всей территории Московского царства, в том числе и на землях, предоставленных для поселения беженцам с Приднепровья.

Сепаратисты и в этом усматривают “насильственное обруссние”, совершенно забывая тот факт, что нигде и никогда, переселенцы в другую страну, не организовывают свой суд по своим законам, а подчиняются законам страны, их принявшей.

В результате всех социальных процессов, административных мероприятий и совместной жизни с великороссами, к концу 18-го столетия, Слободская Украина прочно срастается с остальной Россией, сохраняя в то же время свои украинские бытовые и национальные особенности.

Судьба Правобережья (Киевщина без Киева, Волынь, Подолия) были предопределены “Вечным Миром” (1686 г.), по которому Россия отказалась от притязаний на него, уступив все Правобережье Речи Посполитой Польской.

Религиозно-социально-националыная агрессия, вдохновляемая и руководимая католичеством, снова подняла голову и перешла в решительное наступление с целью окатоличивания и ополячения этой части Украины-Руси.

Правобережное казачество

В начале польский король, Ян Собесский, сделал попытку организовать на Правобережья казачество, которое ему было нужно, как военная сила в его борьбе с Турцией.

В районах южной Киевщины и восточной Брацлавщины было сформировано несколько казацких полков, которые возглавил, утвержденный королем в гетманском звании, Самусь. Его ближайшим сотрудником был, прославленный за свою храбрость и защиту “благочестивой веры” (т. е., православия) полковник фастовский Палий.

Но скоро потребность в казаках, как военной силе при внешних столкновениях, для Польши миновала. Война с Турцией была победоносно закончена, а во внутренней жизни Польши, после смерти короля Собесского (1696 г.), наступила борьба за польскую корону между двумя претендентами: Станиславом Лещинским и курфюрстом Саксонским Августом. Первого из них поддерживала всемогущая тогда Франция, второго – Россия.

Ва внутренней партийной борьбе в Польше казаки были ненадежной силой; они определенно тяготели к России и православию и стремились освободиться из под власти любого польского короля и католической церкви и воссоединиться с Левобережьем.

В это время там полновластно правил Мазепа, не было ни одного польского помещика, ни одного католического храма или монастыря, а за одно только подозрение в симпатии, даже терпимости, к униатам население с подозреваемым расправлялось самосудом.

Ведь, в те времена, по словам Грушевского, “благочестивая вера была единственным признаком национальной жизни” (История стр. 449). В XX веке этот признак был забыт и руководство национальной жизнью украинцев очутилось преимущественно в руках униатов, т. е., католической церкви.

И когда Россия вооруженно интервенировала в Польше в пользу Августа, то Правобережное (малочисленное) казачество охотно приняло в этой интервенции участие, надеясь, что она закончится воссоединением с Левобережьем. Однако надеждам казаков и всего населния Правобережья не суждено было осуществиться.

После Полтавской победы и водворения на польском престоле своего кандидата – Августа, занятый войной со Швецией, ослабленный неудачей Прутского похода 1711 г., Петр не решился предъявить претензии на Правобережье, которе поляки считали исконно своим. Требование его воссоединения с Россией неизбежно бы объединило все польские партии против России и могло толкнуть ее на союз со Швецией.

Поэтому к 1714 году с Правобережья были выведены все русские и левобережные казачьи войска, принимавшие участие в интервенции.

Правобережное казачество тогда уже не представляло собой реальной силы, как вследствие своей несплоченности, так и отсутствия популярных, волевых вождей. Самусь и Палий были уже мертвы, на смену им никто не выдвинулся.

Очутившись перед непосредственной опасностью возвращения польских порядков, правобережные казаки и население предпочли бросить насиженные места и уйти за Днепр.

Этот стихийный, массовый совершенно добровольный уход, сепаратисты изображают, как насильственный увод, искажая и фальсифицируя этим историю. Они не приводят никаких доказательств насильственности этого переселения и замалчивают сохранившиеся многочисленные свидетельства, что переселение было добровольным – “бегством от ксендзов, униатов и панов”, как пишет в своих воспоминаниях один из участников этого бегства – сотник Мокриевич.

Правобережный Белоцерковский полковник Танский (зять Палия), когда Белая Церковь оставлялась и передавалась Польше, организовал эвакуацию всей территории полка, помогая переселению не только казаков и их семейств, но и всего населения. Впоследствии Танский был полковником Киевского полка (Киев и прилегающие Левобережные области). Эвакуированные области поляки получили почти совершенно безлюдными. Но это безлюдье было недолговечным, т. к. Польша начала заселять эти богатые земли.

Вот как описывает – это заселение Грушевский: “сюда двинулись потомки панских фамилий, которые поудирали из этих краев во времена Хмельниччины, а также другие паны, которые за бесценок покупали у этих потомков права на здешние земли. Они сами или их служащие и факторы начали основывать слободы в этих киевских, брацлавских и подольских пустынях и привлекать сюда людей, обещая долголетнее освобождение от всяких налогов и повинностей; на пятнадцать, двадцать и больше лет. Высылали также своих людей в более густо заселенные края, чтобы оии агитировали людей бежать на вольность в свободы, и такие посланцы действительно многих людей увлекли украинскими льготами и свободой. Как полтораста лет тому назад, массы людей бежали с Волыни, Полесья и более удаленных краев – так и теперь, за несколько десятков лет правобережные пустыни снова густо покрылись селами и, хуторами, среди которых воздвигались панские дворцы, замки и католические монастыри. Начали устраиваться панские фольварки, а когда начал подходить конец обещанным свободам, стали поселенцев принуждать к несению барщины, разных работ и повинностей”.

Картина, нарисованная Грушевским, исторически точная, только нуждается в одном добавлении: с заселением стремительно продвигался и католицизм.

Большинство новых переселенцев шло с северо-запада, где католичество успело уже обратить в унию все население, а потому вслед за переселявшимися крестьянами двигались и их духовные пастыри, подчиненные Риму священники. И, когда они встречали еще кое-где сохранившиеся остатки православия, немедленно его ликвидировали, не стесняясь в выборе средств для обращения в католическую веру. Новые помещики были исключительно поляки-католики. Все это вызывало острое недовольство населения и порождало тяготение на восток – к воссоединению с Россией, Левобережьем.

Киев и прилегающая к нему небольшая территория Правобережья, как мыс, вклинялись в польское Правобережье и сделались центром организации сил сопротивления этой польско-католической агрессии на Правобережьи. На этом мысе была много церковных и монастырских сел и имений, в которых находили себе помощь, защиту и содействие активные элементы населения Правобережья, которые небольшими отрядами вели своего рода партизанскую войну, направлнную по словам Грушевского, “против панов и жидов, которые въедались в народ, как панские помощники и факторы, арендаторы разных панских доходов и монополий” (“История Украины” стр. 445). Не только монахи и население, но, как говорит Грушевский, “даже московские военные” всячески помогали этим партизанам, считая их борцами против польской неволи.

Эти партизаны, называвшиеся “гайдамаками”, уже в 30-х годах (18-го столетия) сделались бытовым явлением польского Правобережья, с которым слабевшая Польша не могла совладать. Кроме Киева и окресностей, их моральными и материальными базами были также Запорожье и все прилегающее к Днепру Левобережье. Не мало было случаев проникнования партизанских небольших “ватаг” (отрядов) и из-за Молдавской границы. Иногда их называли “дейнеками”, но больше они были известны под общим именем “гайдамаков”. Волна “гайдамацких” действий то поднималась, то спадала, но никогда не прекращалась совершенно до самого раздела Польши. Особенно она усилилась в 1733-34 гг. во время безкоролевья в Польше и борьбы за престол между Лещинским и Августом Саксонским, сыном умершего короля Августа.