Владимир Кузнечевский - Сталин: как это было? Феномен XX века
В первом десятилетии XXI века у русских войти в круг избранных на любви не получилось. И мы обиделись. А напрасно, считает Мелихов.
«Европа, а затем и Россия, уже наблюдали нечто подобное более ста лет назад, когда самая продвинутая и энергичная часть молодежи из европейского гетто ринулась в блистающий мир, где ее приняли не настолько ласково, как ей грезилось…
Самым гордым было невыносимо чувствовать себя второсортными пускай в одном, но крайне болезненном пункте — национальном, в котором люди черпают свои важнейшие иллюзии — иллюзии могущества, бессмертия и красоты. Можно было бы, конечно, посоветовать этим гордецам быть поскромнее, но Бог не создал человека скромным, он создал его по своему образу и подобию…
Освободиться от унижения можно было двумя путями: можно было дойти до полной самоотверженности по отношению к тому престижному клубу, куда тебя не принимают, сделаться европейцем из европейцев (русским из русских). Но можно было попытаться и разрушить этот клуб.
Для этого тоже открывались два пути — объединить все народы в один клуб, без России и Латвии (путь коммунизма), или разложить все национальные общности на атомы (путь либерализма), — пассионарные евреи, как известно, отличились на обоих этих путях.
Но был и третий путь — завести свой собственный клуб (сионизм).
И духовный лидер российского сионизма Владимир Жаботинский первоочередной задачей провозгласил пробуждение национальной гордости: нам нужно освободиться от унизительной влюбленности в русскую культуру — влюбленности свинопаса в царскую дочь. Этот третий путь в итоге оказался и самым безопасным для русско-еврейских отношений: отказ от любви оказался отказом от ненависти, и, если бы не стремление двух систем десятилетиями творить друг другу пакости, безвизовый режим в общении между Россией и Израилем мог бы осуществиться и полвека назад».{263}
На мой взгляд, А. Мелихов в этих немногих словах практически выписал всеобщий философский закон: по-настоящему сближаться и создавать прочное сообщество могут только качественно определенные в самих себе сущности, когда при сближении ни одна из этих сущностей не теряет своих качественных характеристик.
Этот закон действует в веках как на бытовом, так и на межгосударственном уровне.
Мне в жизни посчастливилось наблюдать действие этого закона в обеих этих ипостасях.
В 1973 году мне довелось приехать в Литву с курсом лекций и познакомиться со старым коммунистом, немецким евреем, который в 1934 году формировал отправку из Гамбурга нескольких пароходов с евреями в Биробиджан, где Сталин образовал Еврейскую автономную область. В 1973 году Олькису было уже далеко за семь десятков, и он жил в самом центре Вильнюса в шикарной (по советским меркам) трехкомнатной квартире. Я знал, что у него три взрослых, уже женатых, сына, но в квартире он жил вдвоем с женой. Я спросил его, почему он отселил сыновей на собственную жилплощадь? Олькис, как старый мудрый ворон, посмотрел на меня и ответил: «А я сказал сыновьям: если будем жить порознь — на всю жизнь останемся дружить семьями, а вот если будем жить вместе — обязательно рассоримся». Так старый мудрый еврей в нескольких словах сформулировал упомянутый выше закон на бытовом уровне.
Двумя десятилетиями позже мне довелось стоять у истоков российско-белорусского Союзного государства. Как заместителю главного редактора правительственной «Российской газеты», мне довелось организовывать специальное издание газеты «СОЮЗ: Россия—Белоруссия» с тиражом около 1 млн. экземпляров, распространяемой на территории России и Белоруссии. Будучи первым главным редактором этого издания, я на его страницах сформулировал девиз строительства Союзного государства: «Россия—Белоруссия: 1+1».
Белорусская интеллектуальная элита эту формулу приняла сразу, и в течение нескольких лет в «Российской газете» и в газете «Советская Белоруссия» отрабатывалась версия Союзного государства по этой схеме. Но через несколько лет Москва отошла от этой формулы и выдвинула новую: Белоруссия должна войти в состав Российской Федерации в виде семи областей, полностью утратив свою государственную самобытность.
С моей точки зрения, это была политическая ошибка. Минск в лице всех, без какого-либо исключения, политических сил (и официальной власти, и оппозиции) лишаться своего суверенитета не захотел. В итоге Россия потеряла в лице Белоруссии верного союзника на международной арене. Потребуется немало времени и усилий, чтобы Москве и Минску вновь вернуться к принципиальной идее создания Союзного государства. Думаю, однако, что возврата к формуле 1994 года уже не будет.
Сталин в этом плане вопросы решал в другом ключе. Не допустив после войны образования Еврейской республики в Крыму в составе СССР (что, на мой взгляд, было с его стороны крупной политической ошибкой), генсек одобрил создание самостоятельного еврейского государства в Палестине, рассчитывая (без достаточных на то оснований) на сохранение там влияния Москвы. Этого не получилось. А евреи, образовав Израиль, получили свое собственное государство, к чему они стремились со времен Иосифа Флавия. Это обстоятельство сразу изменило русских евреев, в психологическом смысле. Кто хотел — тут же уехал в новое государство. Сталин отпустил туда даже Героев Советского Союза. Но гордо подняли голову и те, кто остался. Думаю, что нет ни одного здравомыслящего еврея, который бы не гордился существованием государства Израиль и не поддерживал бы его.
Но сказанное совсем не означает, что живущие в России евреи не воспринимают русскую культуру как свою собственную, а Россию — как свою Родину. Воспринимают. И себя от России не отделяют.
К сожалению, в нашей исторической литературе постоянно присутствуют попытки наособь выделить живущих в России евреев, отделить их от русского народа. Так, автор многостраничной монографии «Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм» Г. Костырченко, претендующий на пальму первенства в открытии темы «антисемитизм Сталина», утверждает, что евреи в России всегда, но в особенности в советское время, жили РЯДОМ с русскими и русской культурой и всегда были ЧУЖАКАМИ в ней{264}.
Уважаемый мною историк и литературный критик Вадим Кожинов посвятил этому вопросу целую главу в одной из своих монографий, назвав ее «Какова была роль евреев в послереволюционной России», где тоже определил эту роль как присутствие «чужаков» «в восстановлении национальной государственности» России{265}. Практически этой же позиции придерживается Жорес Медведев, когда пытается утверждать, что у советских евреев были свои особые «интересы», в необходимости защиты которых была нужда{266}. (Правда, в другом месте этой же книги Ж. Медведев утверждает обратное, но разрешение этого противоречия — это уже проблема самого Ж. Медведева.)
Мне представляется, что проблему эту (взаимоотношения евреев и русских) глубоко и верно отразил А.И. Солженицын, когда опубликовал свою дилогию «200 лет вместе». Цитируя И. Эльдада из его работы «Еврейская аномалия в трех измерениях» (Нью-Йорк, 1982 год), который о своих соплеменниках говорит: «мы дрожжи… наша задача — сбраживать чужое тесто», Александр Исаевич пишет: «И по многим историческим примерам, и по общему живому ощущению, надо признать: это — очень верно схвачено. Еще современнее скажем: катализатор. Катализатора в химической реакции и не должно присутствовать много, а действует он на всю массу вещества.
К этому, — продолжает автор исследования “Двести лет вместе”, — следует добавить не только несомненную подвижность ума, еврейское “доверие к разуму и ощущение, что конструктивными усилиями можно решить все проблемы”, но и — острую чуткость к струям времени. Чутче евреев, я думаю, нет народа во всем человечестве, во всей истории. Еще только первые молекулы тления испускает государственный или общественный организм — уже евреи от него откидываются, хотя были бы доселе привержены, уже — отреклись от него. И едва только где пробился первый росток от будущего могучего ствола — уже евреи видят его, хвалят, пророчат, выстраивают ему защиту»{267}.
В заключительной главе своего исследования под названием «Об ассимиляции» Александр Исаевич высказывает мысль, что в быту еврей никогда не отказывается от своей принадлежности к еврейскому племени, но в культуре — может. «Но и как много было в России евреев таких, кто не боялся (по словам В. Жаботинского) «утонуть в громаде ассимилирующего тела», кто предался русской стихии, русской культуре самозабвенно… Да, очевидно, у ассимиляции — свои, непереходимые пределы; в том и кроется отличие полной духовной ассимиляции от ассимиляции культурной, тем более — от широко разлитой гражданско-бытовой. Еврей — судьбоносно для еврейства — сохраняют себя и при всех внешних признаках ассимиляции, сохраняют “внутренний облик еврея”» (там же, с. 518—519).
