Анатолий Иванов - Вечный зов (Том 1)
- Куда же?
- Тебе я откроюсь, ежели ты мне откроешься. И возьмешь меня с собой. А?
- Там видно будет, - неопределенно проговорил Андрейка.
Витька поколебался.
- Ладно, я тебе верю. Там, на краю деревни, тетка такая грудастая живет, по фамилии Огородникова. Ты ее не знаешь. Макар с Ленькой Гвоздевым ночью все перетащили к ней, машину угнали и бросили где-то... У нее и сейчас, может, полный чердак всяких материалов костюмных да сапог с ботинками. Вот... Знал, а не сказал.
- Так ты просто Макара боялся.
- Не-ет, - качнул головой в драной бараньей шапке Кашкаров. - Макар - это одно дело. А второе, главное, - они доверились мне. Хотя бы и жулики, а раз доверились по-человечески, хочешь не хочешь, а молчать обязан. Если бы как-то сразу, с самого начала, я сумел не принять ихнего доверия, тогда конечно... А я не сумел. В этом я сильно виноватый. Да попробуй не прими, не послушайся Макарку! Если бы кто знал, как он меня... - И Витька опять захлюпал носом.
Савельев хмуро молчал, серьезно собирал на лбу едва приметные морщинки.
- Значит, ты от Макара хочешь... уехать от него?
- Ну да! Ну да! - воскликнул Кашкаров, взмахнул рукой с зажатой в ней лыжной палкой. - Именно... Он ведь опять будет заставлять меня, как из тюрьмы придет...
Шантара, придавленная толстыми, заснеженными крышами, мерцала вдалеке тусклыми огоньками, небо над ней было темным, лишь в одном углу, там, где находился завод, стояло жиденькое зарево. Казалось, дунет слабый ветерок потушит и зарево, и все робкие, тоскливые в этой темени огоньки.
- Пропаду я иначе, Андрюха, - еле слышно сказал Витька.
Савельев по голосу догадался, что губы у Витьки дрожат, и подумал, что он и в самом деле пропадет.
- А может, сказать, где барахло-то спрятано?
- Что?! - крикнул Витька испуганно. - Я слово дал...
- Кому ты его дал-то? Подумаешь...
- Все равно, - упрямо повторил Кашкаров. - Я же толкую тебе: не в том дело - кому, а в том, что дал. Как ты не поймешь?
Кашкаров все больше удивлял Андрейку. Ему нравилось, что он такое значение придает данному слову, и в то же время все маленькое Андрейкино существо возмущалось чем-то.
- Эдак ты и любому можешь довериться и слово дать, - сказал он. подумав. На фронте всякое может случиться. К примеру, поймают тебя фашисты, ты их напугаешься, как Макара, и тоже...
Под Витькой скрипнули лыжи, он покачнулся, и Савельеву показалось, что Кашкаров сейчас размахнется и ударит лыжной палкой, а потом, рассвирепев окончательно, повалит его в снег, будет молотить молча, долго, безжалостно... Но он не ударил, он только еще раз переступил лыжинами и тихо произнес в два приема, будто задыхаясь:
- Эх... ты...
И пошел прочь, в темноту, маленький, жалкий, беспомощный.
- Витька! Вить...
Андрейка понял, что смертельно обидел товарища. Он побежал за ним, прося остановиться, но Кашкаров только прибавлял ходу. Тогда Андрейка собрал все свои силенки и, поравнявшись, схватил его за руку, остановил.
- Па-ашел ты... - Витька рванул руку.
Из-за Звенигоры выплыл осколок луны, покатился над землей, не очень высоко. Светлее от этого не стало, только синевато заблестели крыши домов в Шан-таре да колючими искрами вспыхнули макушки холмов, с которых недавно катались ребятишки.
Такие же искорки, как на снегу, разве чуть покрупнее, подрагивали на Витькиных ресницах.
- Ты хороший, Вить, я знаю, - виновато проговорил Андрейка. - Ладно, Витя. Только как сейчас до фронта доберешься? Никак это невозможно. Зима... Придется лета ждать. Понимаешь?
- Не глупый...
- А поближе к весне все обтолкуем.
- Значит, берешь?
- Обтолкуем, говорю, - солидно проговорил Андрейка. - Но гляди - ни гугу...
- Немцев-то, по радио говорят, погнали уже.
- Ничего... Семка считает - война долго еще будет, - успокоил его Андрейка. - И я по карте глядел - много они нашей земли заняли. Не так-то легко их выбить теперь.
Ущербная луна все выше забиралась на небо, скользила в холодной, темной пустоте, уныло смотрела на землю.
- А Макар этот, проклятый, вовсе и не брат мне, - неожиданно проговорил Витька. - Мать всегда говорила, что брат, а он не брат. Макар с Ленькой сидели за столом, водку пили, разговаривали, а я на печке лежал и все слышал. А тебе... тебе вот он родной дядя.
- Это с какой же стороны? - Андрейка подумал, что Кашкаров шутит. - У меня всего два дядьки есть - дядя Иван, что в Михайловке, и дядя Антон, который директор завода.
- С обыкновенной, - проговорил Витька зло и мстительно. - Макар-то родной брат твоей матери.
- Хе-хе! - нервно рассмеялся Андрейка. - Ври больше! Разве я бы не знал...
- Если Макар врал Леньке, значит, и я вру.
И он, обойдя Андрейку, побежал к мерцающим деревенским огонькам. А Савельев, растерянный, остался на месте, тупо глядел, как удаляющегося Витьку съедает, точно рассасывает, темнота. Но ему казалось, что это не Витька, а сам он, Андрейка, растворяется во мгле, исчезает, превращается в черный ночной туман, в ничто.
* * * *
Федор все сидел на голбчике, задумавшись. Он как-то и не заметил, когда ушел Андрейка, когда появилась Анна, очнулся от запаха парного молока.
В доме было пусто и тихо, покашливал только дед в соседней комнате. Но Федор знал, что сейчас вернутся с работы Марья Фирсовна и Семен, прибегут из школы Ганка с Димкой, дом сразу станет тесным, гулким, чужим, превратится в вокзал.
- Рано ты сегодня, - сказала Анна, разливая по крынкам молоко. - Я ужин еще не состряпала.
Федору было все равно, готов или не готов ужин. Он сидел и думал об Анфисе.
"Я к Анфисе теперь или никогда не пойду, или уйду насовсем", - не так давно, осенью, сказал он напрямую Анне, но до сих пор не знал, как поступить. В душе родилась и жила пустота. Когда и почему она поселилась в нем - не знал, но был рад, что поселилась. Ему как-то безразлично было теперь все - и Антон с Иваном, и Анна с Анфисой, и дети, и работа, и то, что его дом превратился в общежитие. "Черт с ними, пускай думают обо мне что хотят, - усмехался он, вспоминая иногда о том вечере у Антона. - А я буду жить, как мне нравится..."
Но как ему нравится - этого теперь-то он и не знал.
После того вечера он не встречал ни Антона, ни Ивана, ни Кружилина. Анфису иногда видел мельком в окне или на улице где-нибудь, здоровался. Его голос заставлял ее вздрагивать, она пугливо озиралась и поспешно убегала.
И все-таки он чувствовал: эти пустота и успокоение временные, скоро все это кончится, и его опять неудержимо потянет к Анфисе. Если он решится навсегда уйти к ней, она примет его - Федор в этом был абсолютно уверен. Но только как оно все получится потом, где они будут жить? Здесь, рядом с бывшим своим домом, - нельзя. Анна и Семен - черт с ними, а перед младшими, перед Димкой и Андрейкой, ему заранее было как-то неудобно. Ведь каждый день почти он будет сталкиваться с ними на улице. И потом - у Анфисы у самой взрослые дети. Колька так-сяк еще, а Верка готовая баба давно, с Семкой свадьба у них вроде ладилась, да расклеилась что-то. Но если снова склеится, выйдет за Семку, а он с Анфисой, ее матерью, жить станет - что же получится? Его сын, выходит, женится на его же дочери?! Смеху не оберешься.
В общем, было о чем подумать Федору, но думать пока не хотелось, да и не было острой необходимости пока, и он жил, уйдя в себя, жил, как посторонний в своем доме. Анна гремела крынками и кастрюлями, Федор глядел на изогнувшуюся перед печкой жену, на бледно-желтые отсветы пламени, игравшие на ее влажном лице, и вдруг отметил, как бывало не раз, спокойно, равнодушно: "Ладная она все-таки..." Поднялся и вышел во двор.
Вышел он так, без цели, постоял на заснеженном дворе, поглядел, как гаснут на западе последние проблески. "У коровы, что ли, почистить?" Он направился было в коровник, щупая на ходу спички в кармане, чтобы засветить в темном хлеву фонарь. Но увидел неожиданно, как недавно осенью, тень в окошке в доме Инютиных, остановился...
Через минуту он, пригибая голову в дверях, входил к Инютиным. Анфиса стояла у печки, прямая, строгая, и глядела на него жестко, угрожающе подняв голову, как змея. Вера, растрепанная, в старом халате, выглянула из своей комнатушки и стала глядеть не на Федора, а на мать. На губах у нее плавала нехорошая усмешка.
- Мне уйти, что ли?
- Выйди на минутку, - сказала мать, не глядя на нее.
Вера, презрительно сжав губы, накинула полушубок, сдернула с гвоздя шаль.
- Только вы поскорей управляйтесь, - сказала она с грязным смыслом, ободрала Федора взглядом, проходя мимо. - А то мороз на улице, да и Колька вот-вот со школы придет.
Федор взял табурет, поставил к стене, у дверей, сел.
- Зачем пришел? - спросила Анфиса. Глаза ее были черные и холодные.
- Не знаю... - Федор действительно не знал, не понимал, как здесь очутился. - Тоскливо мне.
Она так же стояла у печки.
- Вот я все думаю, Анфиса... Уйду я от Анны.
Анфиса не шелохнулась, только натянулась, как почувствовал Федор, еще туже, ожидая его дальнейших слов. В комнате пахло кислым тестом - Анфиса, видимо, заводила квашню на завтра.
