Насущный хлеб сражений. Борьба за человеческие и природные ресурсы в ходе гражданской войны в США - Кэшин Джоан Э.

Кроме того, лес был источником лекарственных средств. Белые южане полагались на обширные народные познания о деревьях и кустарниках, накопленные обеими расами. Считалось, что корни некоторых деревьев, в том числе подофилла и черного боярышника, обладают целительными свойствами. В «Руководстве плантатора и семейной книге по медицине» (1848) говорилось, что настойка из листьев рябины помогает от тифа. Некоторые разделяли старинное убеждение в том, что само присутствие деревьев уже полезно для здоровья. Плантатор Томас Дэбни из Миссисипи высадил вокруг своего дома широкую полосу деревьев, чтобы защитить семью от болезней. Большинство южан сходилось на том, что особенно полезны сосновые леса[53].

Такое уважение к лекарственным свойствам деревьев сочеталось с прагматическими знаниями о том, как заработать на лесе. Торговля лесоматериалами могла быть крайне прибыльной. Кипарисовая дранка, напиленная в лесах Северной Каролины, отлично продавалась на Севере; на протяжении почти всей довоенной эпохи в этом штате процветало изготовление скипидара и канифоли. На Юге особенно ценились деревья, росшие у реки, поскольку их можно было легко сплавить по воде или продать пароходным компаниям. Для южанина с предпринимательской жилкой лес был источником богатства. Один юрист приобрел в Кентукки 750 акров белого дуба и подсчитал, что в год сможет зарабатывать на изготовлении реек 10 тысяч долларов[54].

Поскольку леса казались неистощимыми, белые южане иногда относились к древесине легкомысленно. Некоторые плантаторы не срубали на своей земле больные деревья, «обезображивая», по выражению одного алабамца, тем самым сельскую местность. Изготовители скипидара бросали выдолбленные сосновые стволы гнить и рушиться. Представители всех социальных слоев вырубали слишком много леса, и в результате взгляд то и дело натыкался на уродливые пеньки. Неразумная вырубка приводила к эрозиям и истощению почвы. Некоторые белые южане открыто порицали неразумное распоряжение лесом. В округе Ковингтон, Миссисипи, Дункан Маккензи критиковал то, как его соседи обращались с землей и тем, что на ней росло: по его словам, они попусту тратили все «ценное»[55].

И все же многие белые южане высоко ценили деревья. Помимо практической выгоды лес оказывался для человека местом, где можно отдохнуть душой. Зачастую жители Старого Юга занимались ландшафтным дизайном. Сэмюэл У. Леланд, врач из округа Ричланд, Южная Каролина, высадил перед домом аллею из пятнадцати вязов и запретил их срубать. Салли Джейн Хибберд, дочь фермера, любила заросли жимолости и девичий виноград, оплетавший крыльцо в доме ее тети в штате Виргиния. Благодаря старинному обычаю вырезать на стволах деревьев свои имена – так называемые арбоглифы – деревья становятся своеобразным историческим документом. На северо-западе Джорджии местные жители сотнями вырезали свои имена на некоторых деревьях, принадлежавших семейству Биттинг[56].

Лес любили не только богатые люди. Кейт Плэйк, родом из скромной семьи, жившей в округе Бат, Кентукки, любила бродить в зарослях деревьев недалеко от своего дома. Лиззи Джексон Манн, дочь священника, прогуливалась с родственниками в рощах округа Глочестер, Виргиния. Южане разного общественного положения, выросшие среди сосен довоенного Миссисипи, тосковали по ландшафтам своего детства. Некоторые по традиции опасались диких зарослей, однако в целом преобладала более романтическая концепция XIX века, согласно которой лес был царством покоя и красоты[57].

Большинство белых южан верили, что дерева хватит на всех. Иногда они вполне могли вытащить жердь из соседского забора; если путешественнику требовалось починить повозку, он срубал дерево на обочине тракта, не спрашивая разрешения ни у кого. Экипажи пароходов постоянно рубили деревья, росшие у реки, бросая взамен деньги в специальные ящички, прибитые к стволам. Правительство пыталось бороться с практикой «круглых сорока», когда сквоттеры вырубали деревья на общественных землях. Некоторые землевладельцы наказывали браконьеров за рубку леса на их земле, однако многие белые американцы по умолчанию полагали, что древесины очень много и что на доступ к лесам имеет право каждый[58].

Жилье

Самым главным строением был жилой дом, в котором видели святилище и убежище. В замкнутом домашнем пространстве, в своем особом мирке, человек, казалось, был защищен от любой угрозы. Именно здесь протекала личная жизнь: родственники собирались на свадьбы, отмечали рождение детей и горевали по усопшим. Здесь бурлила социальная жизнь, когда в гости приезжали друзья и соседи. Для многих белых южан, включая фермеров, дом их детства, по выражению Альберта Блу, нес в себе «священные» ассоциации. Столь же горячо они любили и те дома, в которых жили, став взрослыми. Сара Г. Браун, жена рабовладельца, писала, что, когда она вернулась из путешествия, ее дом в Уилкесборо, Северная Каролина, показался ей еще прекраснее[59].

С точки зрения красоты и пользы для здоровья было важно выбрать для дома подходящее место. Большинство белых южан полагало, что жить на холме полезнее, чем в низине, поэтому богатые семьи предпочитали селиться именно там. Фермеры-йомены, как правило, жили на более дешевых песчаных землях, не дававших богатого урожая. Деревья защищали здание от ветра. Не стоило располагать дом слишком близко к воде, потому что там, как выяснил один житель Южной Каролины, слишком много комаров. Он возвел строение, получившее позднее название «Каприз мистера Б», и всего через три месяца покинул его, потому что расположение этого строения оказалось очень неудачным. Большинство южан имели четкие представления о том, как должен выглядеть двор: там полагалось выращивать деревья, кустарники и цветы[60].

Как правило, дома строили из местных пород дерева, используя традиционные архитектурные решения: двухэтажное здание с двумя комнатами на каждом этаже или два бревенчатых домика, соединенных коридором. Обеспеченные люди нанимали профессиональных архитекторов для того, чтобы те спроектировали им большой дом в федеральном или итальянском стиле, хотя некоторые предпочитали собственные вариации. Коммерсант Э. М. Перин пристроил к своему кирпичному особняку в Кахабе, Алабама, вестибюль с башенкой. Некоторые белые южане сами проектировали свои дома, вкладывая в это немало времени, сил и энергии. Мэри и Уильям Старн решили, что их дом в округе Лаймстоун, Техас, должен быть шестикомнатным, с четырьмя каминами и верандой[61].

Рабовладельцы часто привлекали к строительству своих невольников. Кроме того, можно было нанять белых работников или свободных черных. Дом Мида Карра, обычное каркасное здание 18 на 20 футов в глубинке штата Миссури, построили белые. Иногда рабовладельцы сами выполняли часть работы – например, клали каминные трубы. Йомены, фермеры, ремесленники и учителя строили себе бревенчатые домики на одну-две комнаты и всегда были готовы помочь на стройке родственнику или соседу. Для строительства такого домика требовалось порядка восьмидесяти бревен. Сам процесс, в зависимости от количества его участников, занимал от одного до трех дней. Предполагалось, что на помощь придут другие белые мужчины, и каким бы богатым ни был сосед, его отказ помочь в такой ситуации считался проявлением высокомерия[62].

Самые старые здания на Юге датировались XVIII веком. Некоторые из них были спроектированы в георгианском стиле – например «Беркли», трехэтажный кирпичный особняк, построенный на берегу Джеймс-Ривер в 1726 году. Другие плантаторские дома вели свою историю с начала XIX века: когда-то это были простые бревенчатые домики, к которым впоследствии пристраивали крыльцо и второй этаж, а потом обшивали получившееся строение досками. Некоторые южане очень гордились своими старинными обиталищами. Джон Уайет родился в округе Маршалл, Алабама; к 1861 году его родному дому уже исполнилось сорок лет, и он надеялся, что здание простоит еще не меньше века. Дома могли служить одной и той же семье на протяжении многих поколений: еще один способ сберечь материальные ресурсы. Дункан Блу, фермер и производитель скипидара из округа Камберленд, Северная Каролина, жил в доме, который когда-то принадлежал его деду[63].