Римская империя. Рассказы о повседневной жизни - Коллектив авторов
– Напиши сейчас же ответ Кафиду, – сказал он секретарю, – и передай в письме мое удивление, как это Кафид не понимает, что на кифаре играет не тот, кто сердит, а тот, кто весел. Значит, бог мне охотно разрешает брать то, что необходимо для пользы римского народа. Когда напишешь, дай мне подписать.
Сулла снова откинулся на своем ложе и велел мальчику читать. Но скоро опять его потревожили: какой-то солдат из отряда, посланного рубить деревья для машин, просил доступа к вождю. Он принес толстый, пыльный книжный свиток.
– Славный, блаженный полководец! Меня прислал военный трибун передать тебе эту книгу, которую мы нашли в Академии. Я не знаю, что это. Но трибун говорит, что тебе это будет приятно.
Сулла взял книжный свиток, медленно развернул и долго внимательно смотрел. Вдруг глаза его блеснули радостью. Сняв с пальца одно из золотых колец с синим камнем, он протянул его солдату:
– Возьми, – сказал он, – за то, что ты принес мне. Клянусь своей счастливой судьбой, клянусь Беллоной, матерью богов, это труды Аристотеля! Это то, что я тщетно хотел приобрести в Риме вот уж много лет! Это тот самый Аристотель, на которого ссылаются все писатели, но которого никто в Риме не читал!
Всю ночь до рассвета Сулла с упоением читал Аристотеля. Читал о «государстве Афинском», о том, как шаг за шагом развивалась свобода в старых Афинах. Издали доносились звуки топора. Эго рубили сады Академии.
На следующий день доложили Сулле о прибытии послов от Аристиона для переговоров. Сулла велел ввести их. Вошло несколько царедворцев в златотканых одеждах. Подняв руки, начали они по очереди говорить гордым тоном, исполненным достоинства. Они говорили о Тесее, о времени Персидских войн, о былых победах Афин, о мудрецах и художниках, прославивших город. Голоса их патетически дрожали и звенели, длинные риторические фигуры, как узоры вышивки, обвивали их речь, но их смущало то, что лицо Суллы ничего не выражало. Он смотрел не то на них, не то куда-то в пространство. Это мешало им подыскивать нужные слова, они запинались и, наконец, замолкли. Сулла молчал, точно не заметил, что они кончили. Потом, будто спохватившись, что ведь надо же что-нибудь ответить, он сказал: «Идите, друзья мои, домой и не забудьте захватить с собой свои речи. Римский народ прислал меня в Афины не учиться, а смирить бунтовщиков».
Вскоре к Сулле явился лазутчик. Он был в городе и слышал, как там старики бранили тирана за то, что он оставляет без защиты то место, где легче всего взобраться на стену. Сулла в тот же вечер отправился сам осмотреть это место и тотчас же дал сигнал к атаке. В полночь войска уже были на стенах. Военные крики, рев рогов и труб разбудили спящих афинян. Как загнанные звери, метались они, падая под ударами солдат. К утру улицы залиты были кровью. По всем домам шел грабеж. Солдаты врывались в храмы и тащили оттуда великолепные статуи: они обрывали с них золотые покровы, ломали слоновую кость с их рук и лиц, бросая мрамор и бронзу с пренебрежением. Афинские старцы лежали ниц перед Суллой, умоляя о пощаде. Они указывали ему, что все равно город уже взят, никто не сопротивляется; кому нужна излишняя жестокость? Сулла ничего не отвечал и только поглядывал на солдат, как бы говоря: они для того и служат, чтобы в случае победы иметь возможность обогатиться.
2
Сулла торопился окончить войну: вести из Рима не давали ему покоя; он решил разгромить марианцев вконец. Победив Митридата, он спешно заключил с ним мир и тронулся в обратный путь. Сын Мария, Цинна и другие марианцы готовились к бою. Между тем многие сенаторы, услышав, что Сулла уже высадился в Италии, тайно покинули Рим и примкнули к нему. При Сулле образовался как бы свой сенат. Началась война, жестокая, беспощадная. Вырезали населения целых городов, без пощады избивали пленников. Обе стороны одинаково зверствовали. Против Суллы выступил новый консул Сципион – бездарный потомок великого полководца. Сулла вступил с ним в переговоры. Пока полководцы переговаривались между собой, солдаты Сципиона вступали в беседы с солдатами Суллы. Сулланцы угощали их вином, хвастались своей удачей, своим веселым и привольным житьем, богатой добычей, полученной в Азии и Греции, и бесконечной щедростью своего полководца. Войско Сципиона с восхищением и завистью глядело на их разгульную, сытую и пьяную жизнь и кончило тем, что предало своего полководца и целиком перешло на сторону Суллы.
Решительный бой разыгрался возле самого Рима, у Коллинских ворот. Целую ночь бился Сулла с марианцами. Обе стороны не уступали ни шагу, клянясь лучше погибнуть, чем бежать. Но наутро Сулла одолел. Рим был в руках Суллы. Несколько тысяч пленников было загнано в цирк.
По городу побежали вестники, от имени Суллы приказывавшее сенаторам идти в храм Беллоны на заседание. Сенаторы, одевши тоги с красными каймами, направлялись один за другим в храм богини, которую Сулла считал своей заступницей. Иные из них радовались спасению Рима от марианцев, другие дрожали за будущее.
Явился Сулла и начал говорить: он сначала благодарил богиню Беллону за дарованную победу, потом начал выражать сожаление, что и среди благородных сенаторов иные стояли за Мария.
Сенаторы слушали, притаив дыхание. Но их отвлекали доносившиеся издали, со стороны цирка, крики и стоны, сливающиеся с трубным звуком. Они все росли и росли, пока не перешли в страшный, раздирающий душу вопль, которого не могли заглушить звуки труб.
Сенаторы в смятении переглядывались. Сомнения не было. Это войска избивали пленников в цирке. Ужас охватил сенаторов.
Меж тем Сулла говорил по-прежнему спокойно, деловитым тоном. И только когда возгласы ужаса со стороны некоторых сенаторов прервали его, лицо его недовольно поморщилось:
– Я прошу вас, сенаторы, слушать мою речь внимательно и не развлекаться посторонним. Там по моему приказу учат негодяев. Но это не должно вас отвлекать от моей речи.
И он продолжал говорить о мерах, которые думал принять…
Началось что-то ужасное. Каждый день выставлялись на рострах новые окровавленные головы. Сулланцы врывались в дома, резали женщин, детей, грабили имущество и ходили по улицам в одеждах своих жертв. Гибли не только марианцы, но подчас и те, кто ни к какой партии причастны не были.
Даже среди
