История Израиля. Том 1 : От зарождениения сионизма до наших дней : 1807-1951 - Говард Морли Сакер
Однако самым важным импульсом, толкнувшим десятки тысяч сефардов к бегству, была, конечно, деятельность инквизиции, а затем и декрет 1492 г. об изгнании евреев из Испании. Не менее 8 тыс. сефардов переселилось в Палестину. Это событие совпало с завоеванием Леванта в 1517 г. османскими турками; первое столетие турецкого правления оказалось неожиданно благоприятным для евреев. Затем в Палестину из Средиземноморья устремилась новая волна переселенцев, среди них было множество каббалистов, приверженцев книги Зогар[57] — произведения еврейского мистицизма, в котором предрекалось неминуемое возрождение Божественного присутствия в реальном мире. В испанских событиях каббалисты усмотрели предзнаменование, требующее возвращения на землю предков, где надлежало ожидать прихода Мессии. Многие из них поселились в оставленном крестоносцами городе Цфате. Причиной этого было то, что в окрестности Цфата находилась могила рабби Шимона бар Иохая, считавшегося автором Зогара. В XVII–XVIII в. к ним присоединились новые поселенцы — ашкеназы, евреи из Центральной и Северной Европы (Ашкеназ на иврите — Германия). Большинство среди них составляли хасиды[58]. Как и многие сефарды, хасиды были приверженцами каббалистической литературы и мистиками, хотя более эмоционально-экстатического толка. К началу xviii в. сефардско-ашкеназское население Цфата составляло 16 тыс. человек. Хотя часть переселенцев получала благотворительную помощь из-за границы, большинство жителей зарабатывало на жизнь лудильным и сапожным ремеслом, торговлей пряностями, а иногда и земледелием.
В других районах Палестины еврейское население было значительно малочисленнее. Сефарды попробовали было, заручившись разрешением османского султана, создать общину в древней Тверии (Тиберии), но им не удалось привлечь туда поселенцев. Позднее от подобных попыток пришлось отказаться из-за сопротивления местных арабов, однако и по сей день в этом небольшом городе на берегу озера Кинерет среди сравнительно недавно приехавших еврейских иммигрантов живет небольшое число темнокожих евреев, говорящих по-арабски. Аналогичные попытки создать общину были и в Хевроне, известном тем, что там похоронены еврейские патриархи[59]. Однако даже в 1890 г., во время расцвета еврейской колонизации Хеврона, там едва ли насчитывалось более 1500 человек, в большинстве своем сконцентрированных вокруг трех-четырех религиозных школ. Но основной задачей ишува[60] было еврейское возрождение Иерусалима — города, где некогда находился древний Храм; он считался по праву главным среди других “святых городов” Палестины, куда входили еще Цфат, Хеврон и Тверия. Однако с самого начала все попытки утвердиться в Иерусалиме были почти заведомо обречены. После I в. н. э. в течение трех с половиной столетий римского правления ни одному еврею не было позволено ступить на землю разоренной столицы. В эпоху арабского владычества горстка евреев вернулась туда, и небольшая община существовала даже при крестоносцах. Однако со второго столетия османского господства жизнь евреев и христиан становилась все труднее и труднее. В 1700 г. группа, состоявшая из полутора тысяч ашкеназских евреев под руководством рабби Иегуды Хасида Галеви предприняла героическую попытку поселиться в Иерусалиме. Около 500 из них умерло, так и не достигнув Святого города, а из числа переселившихся через двадцать пять лет сохранилась лишь община из 30 семей. “Сборщики налогов подстерегают нас в засаде и, подобно волкам и львам, готовы пожрать нас”, — писал один из них. Голландский еврей Симон ван Гельдерн, побывавший в Иерусалиме в 1776 г., обнаружил там около 2 тыс. говоривших по-арабски сефардов и марокканских евреев и всего лишь нескольких выходцев из Европы. “Через пятьдесят лет в этой стране не останется ашкеназов”, — писал он.
Ван Гельдерн не преувеличивал. Османская администрация вела себя все более жестоко, и даже некогда процветавшее еврейское население Цфата к 1800 г. сократилось до 3 тыс. человек. С начала xix в. арабские разбойники беспрепятственно хозяйничали в Галилее и периодически устраивали набеги на этот маленький городок в горах. В 1837 г. Цфат пережил сильное землетрясение — самое страшное стихийное бедствие в истории современной Палестины. После этого наиболее энергичные из жителей города переселились в Иерусалим и Хеврон. Две тысячи человек, которые остались в Цфате, были в большинстве своем престарелыми ультрарелигиозными евреями, ничем не отличавшимися от своих соплеменников в Иерусалиме. Всего в четырех “святых городах” в это время жило около 6 тыс. евреев. Доведенные поборами и тиранией властей до последнего предела, они считали покаяние сутью своей мученической жизни.
Палестина и европейская мысль
Если у этих остатков палестинского еврейства в XIX в. и сохранялась какая-то капля надежды, то лишь потому, что Палестина, представления о которой прежде были окутаны туманом легенд, начала вызывать общественный интерес. Вторжение Наполеона в Египет в 1798 г., русская угроза, нависшая над Османской империей на рубеже столетия, завоевание Сирии вице-королем Египта Мухаммадом-Али в 1830-х гг., Крымская война в 1850-х гг.[61], захват Великобританией Кипра в 1878 г. и Египта в 1882 г. — все это превратило Восток в новую и важную арену мировой политики. Подобно другим странам Ближнего Востока, Палестина вновь появилась на глобусе и стала предметом внимания всей Европы — это повлекло за собой улучшение коммуникаций, рост туризма и археологических исследований.
Это развитие совпало по времени с подъемом протестантского евангелизма в Великобритании и даже способствовало ему. Одним из основных моментов в этой разновидности викторианского благочестия был вновь возродившийся интерес к Святой земле. Кроме того, внимание протестантских богословов теперь обратилось на евреев, которые рассматривались уже не как богоубийцы, а как изгнанники из Святой земли, живые свидетели истины Божьей в грешном мире. Характерными для этого направления были взгляды Эдварда Эшли, седьмого графа Шефтсбери. Влиятельный политический деятель середины XIX в., Шефтсбери был увлечен мистической идеей возрождения народа Израиля в Святой земле при помощи Британии. Это возрождение положит начало цепи божественных проявлений, предваряющих Второе Пришествие. Евангелизм получил в это время столь широкое распространение, что Шефтсбери и его последователи отнюдь не воспринимались как отвлеченные мечтатели. Даже к такому страстному поборнику сионистской идеи, как Лоренс Олифант[62], деловые люди
