Антони Смит - Две горсти песку
Женщина в кружевных перчатках подступила к нам с очередным вопросом на устах, и мы поспешили разойтись. Подойдя к Сулейману, я попросил его объявить в мегафоны, что вылет, к сожалению, переносится на следующий день. После этого я поймал того человека, который с таким знанием дела говорил о веревках, и получил у него исчерпывающую консультацию. Тем временем толпа рассеялась, остались только шестьдесят красных баллонов, шланг, мы да огромный оранжево-серебристый шар, который, тихонько поскрипывая, медленно качался на ветру.
Через двенадцать часов я устроился на ночлег под этим самым шаром. Позади был долгий день, большую часть которого мы провели у Расмуссенов. Так звали нашего специалиста по веревкам, и, поскольку его дом стоял ближе других домов к стартовой площадке, мы устроили здесь своего рода штаб. Нам предложили ленч, но мы не хотели есть. Тогда один из братьев Расмуссен повез нас в город искать новые и более прочные хлопчатобумажные веревки.
- Пощупайте ее,- несколько раз повторил он, когда мы наконец нашли веревку.- Пощупайте. Настоящий индийский хлопок. Хорошая, новая. Вы только посмотрите на пряди, пощупайте их.
Драгоценную веревку отвезли для проверки на электростанцию, где работал другой из братьев. Прочность на разрыв оказалась чуть больше тонны и намного больше того, что нам требовалось. После этого мы принялись сплетать. Но если манильская веревка хорошо сплетается и сизалевая тоже (правда, рукам достается), то с тугой хлопчатобумажной веревкой очень трудно справиться. Чуть зазеваешься - пойдут комки и петли, а от них прочность резко уменьшается. Так как меня заверили, что нет ничего лучше индийского хлопка, мы мучились с ним до позднего вечера и почти не сдвинулись с места. К полуночи из шестнадцати концов (требовалось восемь новых веревок) было готово только пять. Мы решили отложить работу на завтра и попробовать достать манильскую веревку. Расмуссен предложил пойти в порт и обратиться в фирму "Африкен уофидж". Там мы найдем и веревку, и людей, умеющих ее сплетать.
Возле аэростата сидело несколько полицейских, которых Сулейман поставил караулить необычный предмет. После захода солнца газ заметно остыл, и дряблая оболочка хлопала на ветру, правда не слишком сильно. Шестьдесят мешков с песком надежно удерживали аэростат, все было в порядке. Погода оставляла желать лучшего, ночью над материком полыхали молнии, но ветер не усилился, а это было важнее всего. Мы еще раз осмотрели лопнувшие стропы. Да, еще чуть-чуть, и все было бы потеряно... Местные газеты сообщили читателям, что старт пришлось отложить "из-за неисправности снастей". Затем они весьма тактично опубликовали новую версию - дескать, когда наполняли оболочку, мистер Смит обнаружил дефект, который необходимо было устранить. Мы разглядывали обтрепанные концы негодных веревок - эти "дефекты" и "неисправности" - и дивились своему везению.
Дуглас, Ален и Шарль вернулись в пансионат Барвани, а я остался у аэростата. Ночь выдалась отнюдь не спокойная. Я принес с собой спальный мешок, но среди ночи заморосил дождь. И хотя капельки шелестели совсем тихо, дождик действовал мне на нервы, потому что спальный мешок был коротковат. Я перебрался под самый шар и, глядя на зарницы и слушая, как хлопает на ветру оболочка, соображал, что ожидает наполовину закутанного человека, если над ним вспыхнут 750 кубометров водорода. Полиция ревностно несла службу, караул сменялся чуть не каждые пять минут. Что до солдат, то у них явно проходили ночные маневры - взвод за взводом, сопя и отдуваясь, топал через площадку то в одну, то в другую сторону. С великим облегчением встретил я рассвет. Перестал прикидываться, будто сплю, и вскочил на ноги с отнюдь не обычной для столь раннего часа живостью.
В раннем подъеме есть свой недостаток - приходится долго ждать, пока оживут все остальные; об этом знает тот, кого поезд доставлял в город между двумя часами ночи и шестью утра. Расмуссены предупредили нас, что раньше семи не встают, и точно в семь я пришел их будить. Скоро я уже обжег губы отличным кофе, а потом начал наседать на хозяев, чтобы они везли меня в город за веревками. Разумеется, в порт мы прибыли слишком рано, но, как только начался рабочий день, мы отправились в канатный цех. И вот уже бригада африканцев с поразительным искусством сплетает манильскую пеньку. Их пальцы казались железными по сравнению с моими, на которых после вчерашних трудов совсем не осталось кожи. Впрочем, когда через какие-нибудь полчаса веревки были готовы, я живо схватил их своими израненными руками.
У аэростата меня ждал Ален с новостью, что удалось раздобыть лодку лоцманский катер. Правда, катер развивал всего восемь узлов, но мы и тому были рады. Учитывая его тихий ход (мы полагали, что аэростат полетит вдвое быстрее), условились, что Ален и начальник порта выйдут за час до нашего старта. Я дам им знать, когда будет пора.
Ветер прочно пристрастился к азимуту 180, поэтому, как и вчера, все говорило за то, что лучше стартовать после полудня. И хотя опять начала собираться эта несносная толпа, а солдаты и другие помощники уже явились, мы только без четверти одиннадцать подключили шланг к патрубку. А до тех пор я сходил к Расмуссенам, перекусил и отдохнул на кушетке. Меня терзала тревога. Дурацкая ситуация, и зачем только я все это затеял? Зачем мне вдруг понадобилось лететь на воздушном шаре, и откуда - с Занзибара?! Где я буду через три часа, через шесть, через девять? Куда нас занесет и что нас ожидает? Может быть, волны Индийского океана? Или дебри тропического леса? Выдержат ли веревки? Хватит ли газа? А если случится какая-нибудь ерунда вроде вчерашней? Мой желудок яростно сражался с половиной кекса, которую я проглотил.
Но такого рода отвращение перед тем, что вас ждет, проходит, как только кончается ожидание. Вернувшись в 10.45 к аэростату, я обнаружил, что предстоит еще куча дел, и мы все принялись за работу. Газа нам хватило с избытком. Шар снова принял гордый округлый вид, и мы - на сей раз без всяких затруднений - привязали кольцо к сети, а снизу к нему подвесили гондолу. Новые веревки даже как будто и не натянулись. Оставалось загрузить гондолу всем необходимым для полета. Мы положили якорь - один, гайдроп - один, веревочную лестницу - одну, бутылку шампанского, немного продуктов, хороший запас воды, съемочную аппаратуру, мои приборы, два ножа, запасные веревки и бечевки, гроздь бананов, лемура и карты района,, в который надеялись попасть. Надо всем этим висели старательно притороченная клапанная веревка (для постепенного выпускания газа) и веревка разрывного устройства (для полного выпускания газа). Мы облекли гондолу в резиновый чехол - вдруг придется сесть на море. А сверху укрепили большой флаг Занзибара (ярко-красный), огромный флаг Танганьики (черно-зелено-золотой) и крохотный английский флаг (большего в городе не нашлось).
Три участника перелета заняли места в гондоле, и, поскольку не оставалось сомнений, что мы скоро взлетим,. Ален поспешил в порт, к лодке. Первым в гондолу забрался Шарль (74 килограмма), за ним Дуглас (81 килограмм) и наконец я сам (91 килограмм). Почему-то мы двигались словно роботы. Делали все так, как положено. Никто не острил и не произносил лишних слов. Истекшие сутки поглотили вею нашу избыточную энергию, и мы надели спасательные жилеты так же равнодушно, как служащий после работы надевает свое пальто. Даже погрузка балласта прошла без всяких эмоций. Один за другим мы втаскивали в гондолу мешки с песком и клали на дно у своих ног, пока не добились почти полного равновесия. По моим расчетам, подъемная сила должна была нейтрализовать балласт; только сильные руки солдат удерживали нас на земле.
В эту минуту мне бы, конечно, следовало сказать нашим помощникам что-то подходящее к случаю. Крикнуть всем в мегафон Сулеймана что-нибудь торжественное. Вместо этого я продолжал заниматься стартовой процедурой. Двадцать четыре часа мы с нетерпением ждали вылета. Осталось совсем немного, и от этого наше нетерпение только возросло.
- Отпускай! - крикнул я солдатам.
Они послушались. Аэростат чуть накренился, но не взлетел/
- Держите гондолу и заберите этот мешок!
Солдаты крепко ухватились за край гондолы; один из них сбросил себе под ноги мешок с песком.
- Отпускай! - крикнул я снова. На этот раз мы пролетели несколько метров, прежде чем опять коснулись земли.
- Держите гондолу!
Солдаты подбежали к аэростату, я передал ближайшему из них мешок с песком и попросил высыпать половину. Зажав оставшуюся половину под мышкой, я повторил заветное слово.
- Отпускай! - крикнул я излишне громко и потянул строп аппендикса.
Когда аппендикс открыт, шар перестает быть замкнутым сосудом и газ при расширении может свободно выходить.
И тотчас началось чудо, имя которому - полет воздушного шара. Без малейшего толчка или рывка мы вдруг очутились в воздухе. Никто из нас не говорил ни слова, чтобы не испортить эти волшебные секунды, когда аэростат шел вверх, и люди внизу становились все меньше. Толпа прорвала оцепление и хлынула на зеленое поле. Какими крохотными они нам казались! Какими далекими! И какими недосягаемыми! Рубикон перейден. Словно по сигналу, мы дружно повернулись и устремили взгляд вперед. Что нам готовят случай и рок?..
