Андрей Буровский - Евреи, которых не было. Книга 2
С евреями Державин тоже общался, и совершенно незаметно, чтобы относился к ним плохо или как-то свысока. Беседовал он с Ильей Франком, еврейским просветителем, получившим образование в Берлине. Илья Франк посвятил Державина в идеи «берлинеров» о том, что кагальная верхушка исказила истинный смысл вероучения, «ввела строгие законы с целью обособить евреев от других народов», и что в последние века «нравственный характер евреев изменился к худшему». Что надо просвещать евреев, учить их тому же, чему и христиан, и одновременно писать и переводить хорошие книги на иврит.
Другим постоянным собеседником Державина был Нота Хаимович Ноткин, крупный купец из Шклова. Он не соглашался с Франком почти ни в чем, но был сторонником переселения евреев в Новороссию, разведения там овец и хлебопашества.
Чем же так не угодил Гаврила Романович авторам «Еврейской энциклопедии»?! За что ославили человека чуть ли не эсэсовцем из «Анэнэрбэ»?!
Конечно же, в первую очередь — самой активной позицией: «вмешаться!», «переселить!», «запретить!».
Второе — Державин верно оценил мрачную роль кагальной организации. Он «посмел» увидеть, что система поборов внутри еврейства «составляет кагалам ежегодно знатную сумму доходов, несравненно превосходнейшую, нежели с их ревизских душ государственные подати. Кагальные старейшины в ней никому никакого отчета не дают. Бедная их чернь оттого находится в крайнем изнурении и нищете, каковых суть большая часть. Напротив, кагальные богаты и живут в изобилии» [11, с. 283].
Оценка эта ничуть не более жесткая, чем мнения еврейских же историков спустя сто лет, в конце XIX века. Но тогда, в начале XIX века, тронуть кагал означало пойти против всего еврейства вообще. Геволт и кипеж времени того, как видно, непринужденно перенесли в другую эпоху — без критики.
Третья причина в том, что Гаврила Романович посмел не восторгаться абсолютно всеми сторонами жизни евреев. Отмечать хотя бы какие-то скверные стороны иудаизма и еврейского национального характера — верный путь к тому, чтобы сделать врагом хотя бы некоторых евреев. Ну, не в силах они не только прислушаться к любой критике — не в силах даже просто ее слышать. Так было во времена Державина, примерно так есть и сейчас.
А Державин («Антисеми-ии-итт!!») преступно осмелился писать о необходимости «ослабить их фанатизм… истребив в них ненависть к иноверным народам, уничтожить коварные вымыслы к похищению чужого добра» [11, с. 302].
Четвертая и главная причина в том, что Гаврила Романович хотел лишить евреев права заниматься винными откупами, винокурением, продажей водки. Опять же — многие еврейские историки конца XIX — начала XX века приводили гораздо более сильные аргументы в пользу того, чтобы отойти от «позорной» (Гершуни), «постыдной» (Гаркави), «нелепой» (Дубнов) торговли. Но это будет потом, когда общество в целом поумнеет (и еврейское в том числе). Пока же Гаврила Романович вступил с кагалом в непримиримый конфликт, и очень простым, даже изящным способом: он поделился своими проектами с кагалами…
Сразу же (мало ему «оклеветания» от дворян!) полетела в Петербург жалоба на государево имя одной еврейки из Лиозно, что якобы на винокуренном заводе он «смертельно бил ее палкою, от чего она, будучи чреватою, выкинула мертвого младенца».
Державин отвечал, то «быв на том заводе с четверть часа, не токмо никакой жидовки не бил, но ниже в глаза не видел». Позже еврея, который написал это письмо за еврейку, приговорили к тюремному заключению на год. Но Державин «исходатайствовал ему свободу» через 2 или 3 месяца [10, с. 766–767]. Стоило ли тратить время и силы, ходатайствуя за мелкого негодяя, — вопрос особый. Державин вон считал, что стоит (ответной услуги дождался бы? Вряд ли).
По свидетельству Державина, помещик Гурко передал ему письмо от белорусских евреев к их поверенному в Петербурге, где сказано, что на Державина наложен херем, что на подарки «кому надо» собрано ни много ни мало, а миллион рублей, чтобы приложить старания свалить по службе генерал-прокурора Державина, а если не удастся — покуситься на его жизнь.
Причина понятна: кагал панически боялся утраты своего влияния и власти; очень боялся, что судьбу евреев будет решать не он сам. А особенно боялся, что сами евреи будут думать так же, как проницательные и умные гои (Державин, в качестве примера).
Удивительным образом поддерживает кагал А. И. Солженицын, всерьез считая: Державин оставил «свидетельства уникальные и ярко изложенные» и «нашел, что пьянством крестьян пользовались еврейские винокуры» [6, с. 45].
Но в том-то и дело, что исследования Державина показали, на мой взгляд, совсем других виновников голода в Белоруссии. Кстати говоря: а зачем вообще в Белоруссии пшеницу перегоняют на водку? Какая такая острая необходимость? Из пшеницы и ржи вообще много чего можно делать, вовсе не только гнать водку. Способ сохранить урожай? Но это уж и вовсе полный бред: пшеница может храниться по крайней мере десятилетиями, а то и веками. Был случай, когда из пшеницы, найденной при раскопках в Египте, сделали муку и поели из нее хлеба» Эта пшеница хранилась ни много ни мало четыре тысячи лет…
Приходится признать, что традиция перегонять пшеницу на водку и спаивать местных крестьян — затея не такая уж случайная и вряд ли принадлежащая евреям. Если это и заговор с целью «опустить» местное население, держать его в скотской покорности, то заговор это не еврейский, а скорее уж местного польско-литовско-белорусского дворянства. Если вообще слово «заговор» здесь имеет хоть какой-нибудь смысл.
СУДЬБА ИДЕЙ ДЕРЖАВИНА
Павел I не успел принять никаких мер по «Мнению…» Г. Р. Державина. Уже при Александре I созвали Комитет по благоустроению евреев. Действительно, ну как же вершить государственные дела без комитетов, чиновников, совещаний и ведения бумаг? Страшно подумать…
А вошли в состав Комитета Адам Чарторыжский, друг царя и привлеченные им Северин Потоцкий и Валерьян Зубов, последний фаворит Екатерины II. Из этих лиц только В. Зубов был этническим великороссом, но и он имел большие имения в Западной Руси. Чарторыжский же и Потоцкий — совершенно полонизированные, считающие себя поляками потомки русских князей Западной Руси. Все их и деловые, и общественные интересы связаны с помещичьей средой Западной Руси.
Вошли в Комитет и евреи: уже известный нам Ноткин и петербургский откупщик Абрам Перетц, тесно друживший со Сперанским, просветитель Лейба Невахович, богатый купец Мендель Сатановер (Я не виноват! Я ничего не придумал! Это у него фамилия такая! — А.Б.).
Я не сомневаюсь ни в учености, ни в высоких личных качествах всех этих лиц. Невахович даже написал в 1803 году на русском языке «Вопль дщери иудейской», где он заклинал русских смотреть на евреев как на «соотчичей», принимать в свою среду евреев и помнить, что евреи стеснены в правах.
Все прекрасно, но введены они в Комитет усилиями Сперанского — рьяного врага Державина, склонного опираться на кагал. А чрезвычайное собрание кагалов в Минске постановило: «Просить Государя нашего, да возвысится слава его, чтобы сановники не делали никаких нововведений». Кагал даже велел три дня поститься, чтобы Господь взял под свое крылышко кагалы и погубил треклятого Державина (как постились иудеи перед тем как Эсфирь пошла к Артаксерксу — просить крови Амана и других персов).
Естественно, ни Ильи Франка, ни его единомышленников среди евреев-комитетчиков нет. А Нота Ноткин приходил к Державину, «под видом доброжелательства» говорил, что ему других членов Комитета не переубедить, и предлагал «сто, ежели мало, то и двести тысяч рублей, чтобы только был он с прочими членами согласен».
Державин денег кагальных не взял, но прав был Ноткин: все члены Комитета дружно высказались за то, чтобы оставить евреев на прежних местах и в прежнем качестве. Даже предоставление Александру I письма от кагала к его поверенным в Петербурге ничего не дало. Император был очарован Сперанским и находился под его сильным влиянием, Адама Чарторыжского считал своим личным другом, «представители еврейского народа» его устраивали.
Да, идеи Державина были гораздо разумнее и уж, конечно, куда благороднее, чем у его оппонентов. Они, если на то пошло, больше соответствовали духу Российской империи: универсализировать, перемешать подданных, управлять в каждом углу империи так же, как во всех остальных.
И уж, конечно, «…в плане его не было замысла угнетать евреев, напротив: открыть евреям путь к более свободной и производительной жизни» [6, с. 58].
Желания «открыть» что-либо хорошее для евреев не было у польско-русских помещиков, для которых евреи были самыми ловкими из агентов, умевшими извлекать больше денег из их поместий, — и только. Не было таких идей и у кагальной верхушки, которой ведь тоже было, по большому счету, глубоко наплевать на историческую судьбу евреев, на их богатство, на предоставленные им возможности. Лишь бы все оставалось, как есть, лишь бы основная масса евреев подчинялась верхушке кагала.
