Элла Задорожнюк - От крушения Пражской весны к триумфу «бархатной» революции. Из истории оппозиционного движения в Чехословакии (август 1968 – ноябрь 1989 г.)
Впрочем, далеко не все студенты были довольны итогами встречи. Это, в частности, отразилось в тексте Соглашения о солидарности студентов, профессоров и работников вузов, подготовленном через два дня после беседы с лидерами государства Союзом студентов Чехии и Моравии 15 ноября 1968 г.[102]. Более того, уже ближайшие дни показали, что диалог с властью оказался всего лишь очередной иллюзией столь необходимого для общества консенсуса и вовсе не студенческая позиция послужила детонатором разраставшегося конфликта.
14–17 ноября 1968 г. прошел пленум ЦК КПЧ. Руководство и Дубчек настроились на серьезные усилия по выработке приемлемой для всех фракций КПЧ платформы. Подготовку проекта резолюции поручили Й. Шпачеку и З. Млынаржу, которые предприняли «последнюю попытку очертить рамки, в пределах которых сохранялась бы хоть какая-то возможность проводить реформаторский курс». Однако подготовленный ими текст в цельном виде в окончательную версию резолюции так и не вошел. Накануне пленума, в ночь с 15 на 16 ноября, Дубчек, Гусак и Черник, не поставив в известность остальных членов ЦК, отправились из Праги в Варшаву на консультацию к Брежневу, который в те дни в качестве гостя присутствовал на V съезде ПОРП. В результате из проекта резолюции исчезли фрагменты текста, которые могли хоть как-то поставить под сомнение «обоснованность» военной интервенции, и добавлены фразы об опасности «правого оппортунизма» в рядах КПЧ[103].
После бурных дебатов пленум принял резолюцию, которую А. Дубчек считал «выходом из критической ситуации, возникшей после августа». «Я убежден, – писал А. Дубчек в октябре 1974 г. – что ноябрьская резолюция 68‑го года, в отличие от выводов январского, апрельского и майского пленумов ЦК КПЧ, которая возникла как следствие августа, была ближе всего к возможности политического объединения абсолютного большинства партии и общества и давала возможность вывести партию из нового кризиса, который вызвали, как это сегодня уже ясно, фракционеры, желающие с помощью военного вмешательства аннулировать сами основы январской политики ЦК КПЧ (курсив в оригинале. – Э. З.)»[104].
Резолюция, называемая Я. Каваном и Я. Даниелом «компромиссной»[105], не оправдывала вторжение иностранных войск в ЧССР, но и не признавала существование контрреволюции, критиковала догматические сектантские силы, которые пытались повернуть развитие вспять, к периоду до января 1968 г. Вместе с тем она признавала наличие антисоциалистических элементов, которые якобы были обнаружены в печати, клубах и различных организациях. Она еще поддерживала Программу действий, но уже назвала ее «рабочим документом»[106].
Пленум санкционировал учреждение нового временного органа – исполкома Президиума ЦК КПЧ, а также образование Бюро ЦК по Чешским землям во главе с Л. Штроугалом, которое, по словам Я. Мехиржа, явилось одним из главных инструментов первой фазы «нормализации». В начале 1970‑х гг. Бюро руководило проведением чисток рядов КПЧ, так наз. «проверок»[107].
Появление чешского партийного Бюро, как представляется, явилось частичным ответом на раздававшиеся все громче в обществе требования создания чешской компартии и, надо полагать, одним из демонстративно-формальных шагов на пути его реализации.
Любопытна оценка ноябрьской резолюции чешских издателей многотомной публикации документов. «Если московский протокол, – пишут Й. Вондрова и Я. Навратил, – как прямой продукт вторжения вынужден был в своей окончательной версии учесть спонтанное сопротивление чехословацкого народа оккупации, сохранив тем самым определенное пространство для политического маневра, то ноябрьский пленум ЦК КПЧ, проходивший под впечатлением от заключенного в октябре чехословацко-советского договора о пребывании определенного контингента советских войск на территории Чехословакии „в течение неопределенного времени“, а также принятая на нем резолюция – после предшествующей ревизии советского генерального секретаря – свели это мнимое пространство практически к минимуму»[108]. В этом выводе смущает, пожалуй, одно: «сведение к минимуму» политического пространства, которое сами же авторы называют «мнимым».
В любом случае, часть Московского протокола, формулировавшая цель борьбы с «контрреволюцией», едва ли давала какое-либо пространство для политического маневра сторонникам А. Дубчека, оно скорее, предоставлялось «здоровым силам» в рядах высшего эшелона политической власти. И этим пространством для маневра они умело воспользовались на ноябрьском пленуме ЦК КПЧ. Именно под их давлением пленум принял резолюцию, из которой исчезли «программные принципы и цели Программы действий КПЧ – сутью новой политики должна была стать „послеянварская политика“, очищенная от деформаций послеянварского периода»[109].
В дискуссиях в дальнейшем уточнялось и содержание термина «нормализация», которая более уже не связывалась непосредственно с выводом советских войск, а трактовалась как «продолжение послеянварской политики с твердым социалистическим курсом»[110].
Позиции приверженцев Дубчека ослабевали. Одна их часть сблизилась с радикально-демократическим крылом (Смрковский, Шпачек, Млынарж), вторая (Черник, Гусак, Свобода) примкнула к представителям промосковской политики и заняла «реалистическую линию». Дубчеку приходилось постоянно лавировать между ними, но в итоге он постепенно оказывался в изоляции[111].
Таким образом, ноябрьский пленум наглядно продемонстрировал нараставший разлом внутри ЦК КПЧ: в знак протеста против политики уступок ушел со своего поста секретаря ЦК КПЧ З. Млынарж, что, несомненно, значительно ослабляло силы реформаторов. Тем более что в созданный на пленуме исполком президиума ЦК КПЧ вошли Г. Гусак, Ш. Садовский, Л. Свобода, О. Черник, Л. Штроугал, Э. Эрбан и только два сторонника реформ – А. Дубчек и Й. Смрковский.
Компромиссные решения ноябрьского пленума заставили студентов снова инициировать новый политический кризис. Через 24 часа после пленума ЦК КПЧ студенты всех вузов Чехии и некоторых высших учебных заведений Словакии начали забастовку в знак протеста против оккупации[112]. Активность достигла пика 18 ноября 1968 г., когда они объявили о начале трехдневной забастовки, в которой приняли участие десятки тысяч студентов. Студенческая забастовка не выходила за пределы вузов на улицы и не превратилась в манифестацию, не представляя такой угрозы политической стабильности, как события 28 октября. Партии удалось «повлиять на студентов в том плане, чтобы они соблюдали порядок и не допускали каких-либо стихийных действий»[113]. Высокопоставленный работник ЦК КПЧ информировал советских представителей, что «со стороны многих рабочих, особенно на заводах ЧКД в Праге, проявлялись симпатии к студенческой забастовке и дело шло к прямой поддержке студентов. Лишь под большим давлением рабочие заводов ЧКД отказались от своего намерения устроить демонстрацию в Праге в знак солидарности с бастующими студентами»[114].
Требования бастовавших изложены в документе «Десять пунктов» (его называли «Студенческой десяткой»), провозглашенных Союзом студентов вузов Чехии и Моравии[115]. Основой политики в нем провозглашалась Программа действий КПЧ, принятая в апреле 1968 г. (по сути – продолжение реформ Пражской весны), отрицалась «кабинетная политика» и содержалось требование взаимного обмена информацией между обществом и властью (по сегодняшней терминологии – Public Relations). Бастовавшие требовали ограничения полугодием цензуры в СМИ; свободы собраний и объединений; гарантии свободы деятельности в сфере науки, литературы и культуры; соблюдения правовых норм для граждан; продолжения создания заводских советов трудящихся в качестве органов заводского самоуправления; свободы выезда за рубеж; отказа в сфере внешней политики от участия в акциях, противоречивших чувствам чехословацкого народа, Хартии ООН и Всеобщей декларации прав человека; отставки с руководящих постов тех, кто «утратил доверие» и кому «так и не удалось четко и ясно объяснить свою позицию»[116]. Характерно, что призыва к крайне популярному в обществе выводу войск из ЧССР документ не содержал, что, видимо, свидетельствует о следовании наказу, который студенты не так давно получили от Дубчека. Вместе с тем в него было внесено требование о рабочих советах.
В историографии существуют различные оценки этого документа. Так, польская исследовательница М. Колодзей полагает, что участники ноябрьской забастовки позиционировали себя общественно-политической силой и добивались права на участие в политической жизни[117]. Чешский историк Я. Пажоут, напротив, называет эти требования «умеренными»[118]. Действительно, в документе нет прямых протестов против оккупации, не содержатся в нем и призывы к выводу войск. То есть, можно сказать, что он фактически составлялся в русле установок руководства Дубчека, в какой-то мере коррелируя с Московским протоколом. В свою очередь Каван и Даниел называли его «программой-минимум», а забастовку – протестом против оккупации[119].
