Яков Голосовкер - Сказание о кентавре Хироне
Летал по лесам Пелиона посланцем Аполлона белый ворон. Переносил он с Пелиона вести в Дельфы. И однажды увидел ворон, как встретились Коронида с Исхием-ти-таном в темном бору. Разболтал об этой встрече белый ворон по лесу. Раззвонили рассказ ворона листья листьям, прокатился звон рокотом-покотом по горным ручьям и пошел гулять от горы к горе, по прогалинам и щелям, пока снова не дошел до белого ворона. Как услышал белый ворон то, о чем сам же разболтал по лесу, не узнал он своего рассказа такое услышал он с высокого вяза о встрече Корониды с Исхием. Полетел ворон в Дельфы к Аполлону- пересказать ему слыханно-неслыханное:
Исхию-лапиту предпочла Коронида Аполлона, опасалась, что покинет ее дельфийский бог.
Так стал ворон вестником злосчастья.
Разъярился Дельфиец. Пронесся грозно по Пелиону в поисках Исхия-лапита и поразил его золотой стрелой на пороге обиталища Флегия-титана. Но боя с самим Флегием не принял. Устремился на поиски Ойглы-Корониды. Нашел он ее у Бойбейского озера. Не могла роженица-титанида укрыться от бога. Выбросил Аполлон из колчана свои золотые стрелы на землю, словно частоколом окружил ими Корониду, и от солнечных стрел поднялось вокруг нее пламя.
Запылали травы и вереск, запылали кусты и деревья, высоко взметнулись языки огня и опоясали стеной мать-роженицу. Горела Коронида в Аполлоновом огне, но не сгорала. Была она дочерью Флегия - из огненного рода титанов. И средь пламени родила она в огне младенца.
Сквозь завесу золототканую огня смотрел бог Аполлон на Корониду с новорожденным на коленях - как сидела она среди пламени костра, им самим казнимая, сыном Зевса. Рядом с богом на камне сидел белый ворон-передатчик и тоже смотрел на мать с младенцем,
Тут крикнул белому ворону бог:
"Перенес ты мне черное слово, ворон! Будь же ты и сам отныне черным".
И с той поры стал белый ворон черным.
Подползли языки огня к Корониде. Обняли ее руки и ноги. И уже руки у Корониды огненные, и уже ноги у Корониды огненные. Начал огонь добираться до младенца.
Боги Крониды не знают жалости. Но будто сжалился над младенцем Аполлон. Разделил он надвое пламя костра и вырвал из огня новорожденного.
А сама Коронида превратилась в огонь и с огнем слилась: напоила собою, своей солнечностью, золотые стрелы Аполлона...
Умолкла Окирроэ.
И сказал мальчик-бог речной нимфе:
- Не все боги безжалостны.
Улыбнулась ему нимфа Окирроэ, встала и хотела погрузиться в свой поток. Но удержал ее мальчик-бог, ей и себе на горе. Сказал:
_ Не все песни спела ты мне, Окирроэ. Спой мне еще песню о том, почему не отстоял титан Огненный Флегий мою мать, Ойглу-Корониду.
И снова запела Окирроэ песню:
- Был храбр Флегий-титан, вождь лапитов. А лапи-ты - лесные древолюди. Так отважен был Флегий, что Крониды называли его сыном Арея. Был он крепок титановой правдой, и мятежное жило в нем пламя, словно богом он был лесных пожаров. Потому и Огненным прозвали Флегия лапиты и дриопы - крепкодумов дремучее племя. Был он солнцем, был огнем лапитов, потому ненавистен Аполлону: не терпел Аполлон другие солнца.
И, когда погибла Ойгла-Коронида, столкнулись Аполлон и титан Флегий. Флегий сжег его приют дельфийский, Аполлон метнул стрелы в бор лапитов. Запылали леса Пелиона, загорелись древолюди, муже-сосны, всё Питфеев смоляное племя, а за ними муже-ели - Элатоны, и Дриасы - муже-дубы, и Мелии - ясени-копейщики горели.
Умоляла Зевса богиня облаков Нефела дождем милосердия пролиться над народами лесными Пелиона, угасить пожар, не жечь лапитов.
Но лапиты - титаново племя. Запретил Кронид угрюмым тучам двинуться на Пелион с громами, излить дыханье рек на пепел, чтоб озлилось пламя, закипело, чтоб на пар обменяло клубы дыма и задохлось под влажными парами.
Тогда дал совет Хирон Нефеле: собрать стадо облаков над Пелионом, чтобы в огненные ведра пожара облачных коров доила с неба. Приняла она совет кентавра и, смеясь над огнем, коров доила: закипало в вымени коровьем молоко от жара Пелиона. Стлался пар молочный. Не дождило. Погибали лапиты и дриопы.
И пришла к ним на помощь Филюра. Одиноко стояла на утесе Великанша-Липа Филюра. Крикнула она ручьям и рекам, и ключам пещерным и подземным, вызвала их из глубин на почву. От подножия, вершин и дальних склонов потекли они по Пелиону. Забурлили по лесным трущобам, где в пламени сгорали лапиты; утопили в бурных водах пламя.
Еще хвоя под корою пепла тлела и еще дымилась жарко почва, когда с неба Аполлон стрелою пронзил грудь Флегию-титану,
И титана солнечное тело приняло стрелу Солнцебога, как лучи принимают луч разящий.
Тут воскликнул отважный Флегий:
"Тешься! Не страшат меня, Дельфиец, твои стрелы. Не страшат меня и молнии Зевса. Потушили воды Пелиона пламя, поднятое вами, Кронидами. Не погибло мое племя лапитов".
И горящей палицей ударил в золотое тело Аполлона. Не растаял ее огонь в его блеске.
Так сражались долго без успеха боги солнца, огненные боги.
Но услышал Кронид-олимпиец слово гордое Флегия-титана. Тяжко грянули громовые молнии, огненнее Огненного титана, и низвергли в тартар с Пелиона Флегия, отца Корониды...
Так закончила песню Окирроэ.
Сказание о каре, постигшей нимфу Окирроэ, и об огненном клубне жизни
Спела Окирроэ Асклепию песню о его матери - тита-пиде Ойгле-Корониде и об Исхии-титане.
Текли волны потока Окирроэ в сторону заката, к Анав-ру. Слышали они песню Окирроэ о Корониде, рассказали о ней волнам Анавра. Потекли волны Анавра, нырнули в недра горы, вынырнули к потоку Ворчуну, рассказали о песне Окирроэ. А Ворчуна ворчливые струи рассказали о ней Горючему ключу. И разнеслась по всей Фессалии многоводная песня о загадке-тайне рождения Асклепия, сына Корониды.
Спросил мальчик-бог у Окирроэ:
- Ты скажи мне, Окирроэ: не сын ли я Исхня-титана?
Ничего не ответила Окирроэ. Но услышала вопрос Асклепия горная нимфа Эхо. Услышала и повторила:
- Не сын ли я Исхия-титана?
Повторила и резво побежала через ущелья и перевалы, сама с собой перекликаясь:
_ Не сын ли я Исхия-титана?
Знала Окирроэ, что карают боги тех, кто открывает смертным тайны богов. Открыла она тайну мальчику-богу, а узнали о ней племена людей.
Сидела она на берегу своего потока, и вот легла черная тень коня на берег и подошла вплотную к Окирроэ. И вдруг показалось Окирроэ, что от нее самой падает эта тень коня. Затрепетала речная нимфа. Взглянула в зеркало вод потока, как некогда взглянула Харикло, и увидела не себя в воде, а кобылицу. Хотела Окирроэ сказать слово, а издала только жалобное ржанье.
И осталась речная нимфа навсегда кобылицей. Покарал ее Аполлон.
Одно только слово могла она выговорить:
- Гип-па.
Потому и прозвали с тех пор Окирроэ Гиппой-кобылицей.
Погрузилась Гиппа в горный поток, стала Гиппа речной кобылицей. Приходил, бывало, мальчик-бог к потоку, вызывал свою пестунью, Окирроэ. Высовывала Окирроэ конскую голову из воды и печально говорила:
- Гип-па.
И ей в горах отвечала нимфа Эхо:
- Гип-па.
Подходила к потоку красавица Меланиппа, вызывала из быстрины свою мать, Гиппу-Окирроэ, и рассказывала ей о делах богов, кентавров и героев на Пелионе. Слушала ее Гиппа и порою жалобно ржала.
В печали бродил мальчик-бог Асклепий по Пелиону в поисках корней познания, чтобы вернуть Окирроэ ее былой образ. Знал, что не может бог идти против других богов. Покарал Окирроэ сам Аполлон, извлекший его из огня, и не мог он враждовать с Аполлоном. Но ведь был еще Асклепий и титаном.
И явился ему окутанный полупрозрачным облаком Зевс в образе лапита, с золотым лукошком в руке.
Не мог Зевс явиться перед ребенком во всей своей мощи и славе, чтобы не сжечь его громово-огненным дыханием, если в мальчике есть смертное зерно.
Мгновенно узнают боги богов. Узнал Асклепий Крони-да, и то грозное, что стояло в глазах Асклепия, вдруг разом окрепло, и бог-ребенок стал мощен.
Спросил Асклепий Зевса:
- Это ты держишь молнии в руках, испепелитель титанов? Не таков твой образ, какой ты принял сейчас. Почему же не предстал ты предо мной в громах и молниях? Ты хитрый бог,
- Ты еще слаб и мал, - ответил Кронид, - не выдержишь ты моего образа.
И услышал ответ:
- Явись таким, каков ты есть.
И явился Зевс Асклепию таким, каким являлся титанам в битве: огромный, со страшилищем-эгидой на груди и перуном в руке, средь громов и молний. Притихло псе живое в лесах и горах Пелиона, укрываясь от блеска и грохота громовых ударов.
А мальчик-бог сказал:
-- Мне не страшно. Не сжег ты меня блеском своей славы. Ты только бог и не больше. А мир огромно-большой, и мысль Хирона больше тебя, владыки Олимпа.
Удивился Молниевержец, свергающий в тартар титанов, отваге мальчика-бога.
Сказал:
- Вижу, не смертный ты. Но вполне ли ты бог? Мало родиться богом - надо еще научиться быть богом. Не титан ли ты, мальчик?
