Лидия Грот - Призвание варягов. Норманнская лжетеория и правда о князе Рюрике
И вдруг развитие готицизма начинает испытывать основы этой традиции, поскольку образ гетов, соединенный с древней историей готов, приобретает неслыханный блеск. Юг Швеции, или Геталандия, оказывается колыбелью и истоками великого гото-германского начала, откуда вышли основоположники и зиждители западноевропейской культуры. Шведские короли, еще недавно сверху вниз смотревшие на титул готских королей, начинают величаться их славой. Нетрудно догадаться, что готицизм должен был вызывать некоторый внутренний дискомфорт в шведских интеллектуальных кругах XVI века.
Ощущение психологического дискомфорта оттого, что имя готов воспарило и приобрело неслыханную известность, а имя свеев оказалось обойденным историческими чинами, проявилось уже в труде Эрика Олая «Chrinica regni Gothorum». Пытаясь примирить означенное противоречие, Олай писал, что «имя страны Sverike – это искаженное Zwerike d.i. «duo regna»… «Cui concordare dicunt, quod ciuitas principalis Suitensium [ «der Schweizer»], que se a Suecis siue Gothis deuenisse fatetur, vocatur Zwerik, i.e. «duo regna», et latine Turegum»» [16] . Толкование Svearike как Zweirike явно относится к числу «рискованных этимологий», используя уже приводимое выражение Нордстрема, но, к сожалению, таковыми являются большинство «этимологий» готицизма, в рамках которого закрепилась традиция произвольного манипулирования именами или частями слов для подтверждения умозрительных концепций. И к еще большему сожалению, традиции «этимологий» готицизма в свое время плавненько перешли в норманнизм. На мой взгляд, толкование Швеция как Цвейрике по «научности» мало уступает толкованию Руси от шведских родсов-гребцов, о чем разговор будет вестись в следующих главах.
Размышления представителей шведского готицизма о том, как соединить свеев с идеей великого готского прошлого в истории Швеции, и явились, очевидно, побуждающим мотивом к рождению утопии рудбекианизма – от имени шведского литератора XVII в. Олафа Рудбека (1630–1702) – понятие, которое я начала в своих статьях вводить в научный обиход, поскольку хотя рудбекианизм и упоминался еще А. Шлецером, он остался совершенно за пределами внимания российских ученых. И, тем не менее, рудбекианизм оказал существенное влияние на развитие российской исторической науки, ибо под воздействием О.Рудбека произошло формирование исторических взглядов Г.З. Байера, и, следовательно, рудбекианизм является одним из истоков норманнизма.
Здесь следует сказать, что вообще все истоки норманнизма идут из Швеции. Заслуга этого принципиально важного открытия принадлежит В.В. Фомину, в работах которого впервые была представлена развернутая аргументация, опровергающая укоренившееся в науке представление о Байере как родоначальнике норманнизма, в основе которого виделся «… «немецкий патриотизм», свысока взиравший на «варварскую Русь»». Фомин показал, что взгляды, составившие ядро норманнизма, берут свое начало в Швеции XVII в., а побудительной силой для них выступила политическая мысль шведских придворных кругов, связанных с завоевательной политикой Швеции того периода. Родоначальником норманнской теории выступил шведский дипломат и историк П. Петрей (1570–1622), поскольку именно в его работе впервые прозвучала мысль о шведском происхождении летописных варягов [17] .
Феномен норманнизма, на мой взгляд, имеет как бы двойную природу. Совершенно справедливо указывалось в работах некоторых российских историков на то, что появление идей о шведском происхождении летописных варягов в шведской историографии XVII в. было обусловлено сугубо политическим фактором – внешнеполитическими устремлениями шведской короны этого периода, направленными на идеологическое обоснование территориальных приобретений в пределах Новгородской земли.
Но у норманнизма был и еще один источник, пройдя мимо которого, мы не сможем понять, каким образом идеи, родившиеся в среде шведских литераторов и историков XVII в. под влиянием шведской внешней политики этого периода, перешли затем в общеевропейскую историософию, отделившись от материнского организма. Научной субстанции в идеях о шведском происхождении летописных варягов было ровно столько же, сколько в высказанных несколькими десятилетиями ранее уверениях шведского готицизма о гото-шведском происхождении таких исторических героев, как древнегреческий Телеф, как ученик Пифагора Замолксис или как древнеримский Марс.
Следовательно, речь здесь должна идти о таком феномене, как влияние утопий на человеческое сознание и способности этих утопий приспосабливаться к жизни в лоне науки, становясь на какое-то время ее частью. Безусловно, жизнеспособности утопий способствует заинтересованность в них большой политики. Но если бы дело было только в политическом прагматизме, то от утопий было бы несложно избавляться: кончился прагматизм – кончилась и утопия. Сложность заключается в том, что утопия входит в сознание и становится вопросом веры и привычки. И в качестве догмата веры уже утопия может влиять на политику, требуя воспитания общества в системе определенных ценностей. Эта мысль хорошо иллюстрируется историей рудбекианизма.
Надо сказать, что интерес к античным источникам, пробудившийся в западноевропейской общественной мысли под влиянием итальянских гуманистов, вызвал из забытья и такой источник, как мифы о гипербореях. В ученых кругах Западной Европы обнаружилась тенденция рассуждать о том, чьими предками были гипербореи. В 1569 г. было опубликовано сочинение нидерландского географа Иоанна Горопиуса Бекануса «Origines Antwerpianae», где он высказывал мысль, что античные мифы о гипербореях описывают древнее прошлое народа кимвров. Этим объемистым трудом, по характеристике шведского историка Нордстрема, Горопиус воздвигнул монумент древнему народу кимвров, в которых он видел одного из основателей Антверпена. Поэтому он постарался проследить их историю из самой глубины времен, т. е. от библейских предков. По мнению Горопиуса, язык кимвров являлся праязыком для европейских народов, и современные ему жители Антверпена сохранили его древнее благозвучие. От кимвров произошли основные народы Европы, получив в наследство их древнюю мудрость. Именно от кимвров, считал Горопиус, получили древнегреческая и древнеримская культуры свое ценнейшее содержание (как видно, обвинения итальянских гуманистов в адрес северных варваров породили массу ответных теорий со стороны «северных варваров»). В качестве источника для своих теорий Горопиус обращается к мифам о гипербореях, которые, по его убеждению, были кимврского происхождения, соотвественно, греки получили свою культуру от кимвров. Поскольку споры о предках народов были популярны в то время в ученых кругах, то Горопиус проявил осведомленность и о труде Иоанна Магнуса, скептически отозвавшись о поисках прародины готов в Швеции. В соответствии с мнением Горопиуса, готы не вышли с юга Швеции, а переселились туда с европейского континента в ходе одной из последних волн колонизации, что тоже вполне почетно для шведских предков. Другой предок шведов – свей – пришли из нынешней Германии и являются переселившимися в Скандинавию свевами.
Сочинение Горопиуса привлекло внимание крупного шведского деятеля в области словесности Юхана Буре (1568–1652). В Упсальской библиотеке Ю.Нордстрем нашел экземпляр «Origines Antwerpianae», принадлежавший Ю.Буре. Книга испещрена его заметками, свидетельствующими о внимательном ее изучении. Из комментариев Буре явствует, что больше всего его заинтересовали рассуждения Горопиуса о прародине гипербореев, вернее, о том, где она находилась. Он язвительно критикует все соображения Горопиуса и, в конце концов, завершает записи восклицанием: «Все, кто в здравом уме, могут увидеть, что Гиперборея – в Скандии» («Om de icke äre galne, kunne de ju see at Hyperborej är in Scandia»). Это восклицание венчает начерченный Буре эскиз карты Скандинавского полуострова, на котором область вокруг озера Меларен, или исторический центр области расселения свеев (иначе говоря, столь любимая норманнистами Средняя Швеция), названа как Гиперборея, а таинственные Рифейские горы помещены на севере, на месте северных отрогов Скандинавского хребта. От земель свеев легким пунктиром намечен предполагаемый Буре маршрут гипербореев на остров Делос [18] .
Таким образом, Буре проникся мыслью, что под именем гипербореев описаны предки свеев, и под влиянием этого озарения он, опираясь на мифы о гипербореях как «источник», начинает «восстанавливать» древнюю историю свеев. Удивляться этому не приходится, имея в виду, что ко времени Буре шведское общество уже более ста лет воспитывалось на мысли готицистов о том, что многие античные и другие источники содержат сведения по древней истории Швеции, если их «правильно» интерпретировать.
Поскольку главным культом гипербореев был культ Аполлона, то, по мнению Буре, следы пребывания Аполлона следует искать в Швеции. Однако Буре трудно увязать известные данные о квадратной форме Упсальского храма с данными Диодора о том, что храм Аполлона на острове гипербореев был круглой формы. Согласно исследованиям шведских археологов, языческий храм в Упсале действительно имел прямоугольную форму: внутренний квадрат, заключенный в прямоугольник, чуть вытянутый с востока на запад. Предположительно, был возведен в середине X в., а разрушен в конце XI в [19] . Описание древнего храма Аполлона круглой формы (что логично, поскольку круг являлся древнейшим графическим символом солнца) есть в сборнике Латышева В.В. [20] . Но ничто не могло поколебать убежденность Буре в том, что Эллада получила своих богов из Скандинавии и что древнегреческие культы имеют скандинавское происхождение.
