Эрнест Ренан - Антихрист
Если этот Иисус, сын Анны, не был учеником Иисуса Христа, то его вещий голос был, по меньшей мере, истинным выражением того, что таилось на дне христианского сознания. Иерусалим исполнил меру. Этот город, убивающий пророков, побивающий камнями посланных к нему, одних подвергающий бичеванию, других крестной смерти, отныне проклят. Около того времени, которое мы описываем, стали возникать эти небольшие апокалипсисы, приписываемые одними Еноху, другими — Иисусу, представляющие величайшую аналогию с воплями, которые испускал Иисус, сын Анны. Впоследствии эти отрывки вошли в синоптические Евангелия; их приводили в виде слов Иисуса, произнесенных им в его последние дни. Быть может, уже в то время был дан лозунг покидать город и бежать из него в горы. Во всяком случае, синоптические Евангелия носят в себе глубокие следы этой тоски; она осталась на них как родимое пятно, положила на них неизгладимый отпечаток. К спокойным аксиомам Иисуса примешалась окраска мрачного апокалипсиса, предчувствия беспокойной и смятенной фантазии. Но кротость христиан спасла их от безумств, волновавших другие слои нации, которая точно так же, как и христиане, была объята мессианскими идеями. Но для христиан Мессия уже пришел; он был в пустыне; он вознесся на небо тридцать лет тому назад; обманщики же и экзальтированные люди, пытавшиеся увлечь за собой народ, были Лже-Христами, лжепророками. Смерть Иакова и, быть может, еще кого-либо из братьев, сверх того, все более побуждала христиан отделять свое дело от иудаизма. Сделавшись предметом общей ненависти, они утешались, обращаясь в мыслях к заповедям Иисуса. По словам многих, Иисус предсказал, что среди всех этих испытаний с их головы не упадет ни один волос.
Положение было так ненадежно, так сильно чувствовалось приближение ужасной катастрофы, что не был даже избран непосредственный преемник Иакову как главе Иерусалимской Церкви. Главными лицами в общине по-прежнему оставались «братья Господа», именно: Иуда, Симеон, сын Клопы. Мы встретимся с ними после войны как с центром, к которому стекались все верующие в Иудее. Иерусалиму оставалось всего лишь восемь лет жизни, и даже гораздо раньше этого рокового часа извержение вулкана забросит вдаль небольшую группу благочестивых евреев, сплоченных между собой воспоминаниями об Иисусе.
Глава IV
ПОСЛЕДНЯЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ПАВЛА
Тем временем Павел испытывал на себе в темнице волокиту администрации, наполовину расстроенной сумасбродствами деспота и окружавших его придворных. С ним находились Тимофей, Лука, Аристарх и, по некоторым преданиям, Тит. Тихик снова присоединился к нему. Кроме того, при нем были и служили ему помощниками некий Иисус, по прозвищу Юст, который был обрезан, Деметрий, или Димас, необрезанный прозелит, родом, как кажется, из Фессалоники, и сомнительная личность по имени Кресцент. Марк, который, по нашей гипотезе, прибыл в Рим вместе с Петром, по-видимому, примирился со своим сотоварищем по первой своей апостольской деятельности, насильственно с ним разлученным; вероятно, он был посредником между Петром и апостолом язычников. Во всяком случае, около этого времени Павел был очень недоволен христианами обрезания; он находил, что они к нему недостаточно доброжелательны, и заявлял, что не находит между ними для себя хороших сотрудников.
В рассматриваемую эпоху в идеях Павла произошли важные изменения, вызванные, быть может, новыми отношениями, которые у него завязались в столице империи, центре и фокусе всех идей, и, благодаря этому, послания, написанные им в этот промежуток времени, чувствительно отличаются от написанных им в его вторую и третью миссии. Внутренняя эволюция христианской доктрины совершалась быстро. За несколько месяцев этих плодотворных лет богословие подвигалось быстрее, нежели впоследствии за сотни лет. Новый догмат искал своего равновесия и отовсюду черпал себе добавления, всюду искал точек опоры, чтобы укрепить свои слабые пункты. Это состояние можно бы сравнить с деятельностью животного в генетическом моменте, когда оно создает себе члены тела, видоизменяет органы, отсекает придатки, чтобы достигнуть гармоничной жизни, т. е. такого состояния, когда в живом существе все части соответствуют друг другу, друг друга поддерживают и друг с другом связаны.
До сих пор пламя всепожирающей деятельности не давало Павлу досуга считать время или замечать, что Иисус сильно запаздывает со своим пришествием; но эти долгие месяцы тюремного заключения заставили Павла оглянуться на самого себя. Сверх того, начала для него приближаться и старость; некоторого рода печальная зрелость мысли сменила пыл его страсти. Рефлексия брала свое и побуждала его пополнять свои идеи, слагать их в теорию. Из практика, каким он был, он превращался в мистика, богослова, созерцателя. Пылкость слепой и абсолютно неспособной отступать назад убежденности не мешала ему иной раз удивляться тому, что небеса медлят открыться, что последняя труба не раздается. Это не колебало веры Павла, но ей приходилось искать для себя других точек опоры. Его представление о Христе изменялось. Отныне мечтой его сделался не столько уже Сын Человеческий, который появляется на облаках и производит всеобщее воскресение, сколько установление божественности Христа, воплощение его божественности, Христос, действующий в ней и ею. Воскресение для него уже не в будущем; оно как будто уже совершилось. Стоит раз перемениться, к перемены пойдут постоянно; можно быть в одно и то же время самым страстным и самым изменчивым человеком. Верно лишь одно, что великие образы конечного апокалипсиса и воскресения, некогда столь свойственные Павлу, выливающиеся чуть ли не из каждой строки его посланий во время второй и третьей миссий и даже в послании к Филиппийцам, занимают лишь второстепенное место в его последних посланиях, написанных в заключении. Они здесь заменяются теорией Христа, познаваемого как божественная личность, теорией, довольно аналогичной с теорией Слова (Logos), которая впоследствии была окончательно оформлена в произведениях, приписываемых Иоанну.
То же изменение замечается в стиле. Язык посланий, написанных Павлом в заточении, отличается большею полнотой; но он утратил некоторую долю своей силы. Мысль излагается с меньшей энергией. Словарь также заметно разнится от первоначального словаря Павла. Любимые термины школы Иоанна: «свет», «тьма», «жизнь», «любовь» и т. п. становятся господствующими. Дает уже себя чувствовать синкретическая философия гностицизма. Вопрос об оправдании через Иисуса уже не так резко ставится; борьба между верой и делами как бы утихает на лоне единства христианской жизни, слагающейся из знания и благодати. Христос, сделавшись центральным существом вселенной, примиряет в своей обожествленной личности разноречие между двумя христианствами. Конечно, подлинность этих посланий была заподозрена не без оснований; однако в пользу ее имеются столь веские доказательства, что мы предпочитаем отнести разницу в стиле и в идее, о которой мы сказали выше, на счет естественного прогресса в учении Павла. Предыдущие и несомненно подлинные послания Павла уже содержали зародыш этого нового языка. «Христос» и «Бог» употребляются в них почти как синонимы; Христу здесь принадлежат функции божества; его призывают, как Бога; он — необходимый посредник перед Богом. Пылкость привязанности к Иисусу привела к тому, что с ним связывались все теории, какие только были в ходу в некоторой части еврейского мира. Предположим, что в наше время является человек, отвечающий всем довольно разнообразным требованиям демократии. И если бы его Приверженцы стали бы говорить одним: «Вы за организацию труда? он есть организация труда»; другим: «Вы за независимость морали? он есть независимость морали»; третьим: «Вы за кооперативное начало? он есть кооперативное начало»; четвертым: «Вы за солидарность? он есть солидарность»?
Новую теорию Павла можно резюмировать приблизительно в следующих словах:
Этот мир есть царство тьмы, т. е. Сатаны и его адских сил, наполняющих атмосферу. Наоборот, царство святых будет царством света. Святые же святы не собственными заслугами (до Христа все были врагами Бога), но благодаря тому, что Бог вменяет им заслуги Иисуса Христа, сына своей любви. Кровь этого сына, пролитая на Кресте, загладила грехи, примирила с Богом все живущее и водворило мир на небесах и на земле. Сын есть образ невидимого Бога, первородное из всех существ; все было создано в Нем, через Него и для Него, все небесное и земное, видимое и невидимое, Престолы, Власти, Силы, Господства. Он был прежде всего существующего, и все существует в Нем. Церковь и Он составляют одно тело, и Он голова этого тела. Подобно тому, как везде и всегда Он занимал первое место, так Он будет его занимать и при воскресении. Его воскресение есть начало общего воскресения. Полнота божественности обитает в Нем телесно. — Таким образом, Иисус есть богочеловек, как бы первый министр творения, который стоит между Богом и человеком. Все, что монотеизм говорит об отношениях человека с Богом, по теперешней теории Павла, может быть сказано об отношениях человека с Иисусом. Поклонение Иисусу, которое у Иакова не заходило дальше поклонения святым или поклонения Богородице, достигает у Павла размеров истинного поклонения единому Богу, какого еще никогда ни один еврей не оказывал сыну женщины.
