К. Воложанин - История Сибири: Хрестоматия
В XVIII – первой четверти XIX в. основными факторами, влиявшими на взаимоотношения между русскими и аборигенами, состоявшими в российском подданстве, были дальнейшее расселение русских по территории Сибири, увеличение их численности и степени влияния на все стороны жизни аборигенов.
Как и ранее, русские власти не стремились форсировать процессы ассимиляции коренных народов Сибири, однако в XVIII – первой четверти XIX в. они все же заметно усилились, особенно в тех земледельческих районах, где русские численно преобладали и где аборигены нередко сами переходили к хлебопашеству (татары, южные ханты, манси и селькупы, чулымские татары, красноярские тюрки, прибайкальские буряты и др.). Хотя расселение русских крестьян на новых территориях иногда приводило к конфликтам с коренными жителями, отстаивавшими свои права на родовые угодья, в целом отношения между ними носили мирный характер.
В документах зафиксированы даже случаи, когда аборигены сами просили власти организовать поселение на их землях русских крестьян, чтобы получить от них навыки в хлебопашестве и промыслах. Внедрение в аборигенную среду русских методов хозяйствования сопровождалось изменениями в быту, различных сферах материальной и в меньше степени духовной культуры.
Имело место и обратное влияние, в особенности в неземледельческих районах Севера и Северо-Востока. Здесь вследствие природных условий и особенностей хозяйственной жизни (оленеводство, охота, рыболовство, зверобойный промысел) коренные народы в меньшей степени подверглись русскому влиянию, многие же русские по образу жизни почти не отличались от аборигенов и иногда даже утрачивали родной язык. Сближению способствовали и межэтнические браки, довольно многочисленные в тех районах тайги и тундры, где ощущался недостаток русских женщин. Ассимиляционные процессы уже к концу XVIII в. привели к исчезновению целого ряда малочисленных этнических групп (аринцы, ассаны, пумпокольцы и др.). При этом далеко не всегда ассимиляция подразумевала русификацию: ряд этнических групп был поглощен якутами, красноярскими тюрками и другими народами.
Первая четверть XVIII в. ознаменовалась коренным поворотом правительственной политики в деле христианизации аборигенов Сибири: начинается массовое (нередко поголовное) крещение целых народов. Первыми были подвергнуты христианизации ханты, манси, селькупы и кеты, за ними последовали ительмены, тюрки Причулымья, якуты и др. В оценке методов и результатов массовой христианизации среди специалистов существуют разногласия: одни считают, что при проведении этой акции преобладали насильственные методы, другие – что она была основана на добровольности. Веским аргументом в пользу насильственной христианизации является то, что формально успешной она была лишь в таежной полосе, населенной слабыми в военном и политическом отношениях народами, а все попытки миссионеров крестить политически более консолидированные и маневренные кочевые народы юга и севера Сибири оказались безрезультатными.
Так, в отличие от всех других хантов, нижнеобские ханты-оленеводы активно воспротивились крещению, и власти вынуждены были оставить их в покое. У народов, среди которых массовое крещение не проводилось, добровольно принимали православие в основном те, кто утратил связь со своим родом и в определенной мере обрусел. Несмотря на формальный характер массовой христианизации и сохранение у новокрещеных основ традиционного мировоззрения, эта акция в конечном итоге способствовала сближению сибиряков-русских с новокрещеными и усилила ассимиляцию значительной их части; резко возросло и количество межэтнических браков.
В XVIII в. определенные изменения произошли в ясачной политике государства, осуществленные в результате работы Первой Ясачной комиссии (1764 г.): сбор ясака из ведения ясачных сборщиков перешел в руки родовых начальников, при этом за исправность ясачных платежей отвечали не только отдельные ясачные, но и весь род в целом; был отменен институт аманатов (заложников); разрешалась уплата ясака как пушниной, так и деньгами (ранее это правило распространялось лишь на отдельные этнические группы); ясачным, которые занимались хлебопашеством, разрешено было, подобно русским крестьянам, вместо ясака платить подушную подать.
Система управления аборигенными народами, унаследованная в основных чертах от практики XVII в., оставалась практически неизменной на протяжении почти всего рассматриваемого периода. Коренной перелом был намечен лишь принятием в 1822 г. «Устава об управлении инородцев», которым по-новому регламентировались все стороны жизни народов и, прежде всего, их статус. Исходя из образа жизни, хозяйственной деятельности и уровня общественного развития, каждый народ был отнесен к одному из разрядов – «бродячему», «кочевому» или «оседлому».
Первые два разряда сохраняли внутри себя традиционные общественные отношения, но в налогах приравнивались к государственным крестьянам. Оседлые полностью приравнивались к государственным крестьянам. Вводились и новые институты управления: у кочевых народов вводились родовые управы и степные думы (последние управляли группами родов); в поселениях «оседлого» разряда по примеру русских крестьян должны были избираться сельские старосты и создаваться волостные управления. Лишь у народов «бродячего» разряда было сохранено прежнее управление князцами и родовыми старейшинами, которых теперь именовали старостами. Реализация основных положений Устава затянулась на многие годы.
В целом основной тенденцией во взаимоотношениях русских с сибирскими аборигенами в первой половине XIX в. стало их сближение в хозяйственном, культурном, социальном и правовом отношениях. Этому способствовала и политика правительства, направленная на постепенное и поэтапное включение коренных народов Сибири в общегосударственную систему управления, и уравнение их статуса с русским населением.
(Элерт А. Х. Взаимоотношения с аборигенами в XVIII – первой четверти XIX в. // Электронный журнал «Освоение Сибири». URL: http://www.sibheritage. nsc.ru)
Г. Ф. Миллер о религии коренных народов Сибири. XVIII век
В специальной инструкции, полученной Г. Ф. Миллером при отправлении в экспедицию, лишь один пункт специально посвящен данному вопросу: «Какая есть в каждом народе вера и имеют ли они какую-нибудь естественную? и какое понятие имеют о боге и о вещах, до спасения принадлежащих, и какие наблюдают обряды при своем богослужении». Сам ученый поставил перед собой и своими спутниками гораздо более масштабные задачи в изучении истории и современного состояния различных религий на территории Сибири…
При всем разнообразии формулировок, к которым прибегали авторы для оценки традиционных верований коренных народов Сибири, все они единодушны в том, что это – суеверия, обусловленные низким уровнем сознания, «нецивилизованностью», а шаманы – сознательные обманщики, профессиональные актеры и фокусники, эксплуатирующие простодушие своих соплеменников. Лишь в специальных этнографических трудах Миллера предприняты попытки объяснить с рационалистических позиций происхождение тех или иных культов (например, культа медведя), а также выявить истоки сибирского шаманизма в Южной и Центральной Азии. Ученый выдвинул две основные гипотезы объясняющие происхождение шаманизма: либо это закономерное порождение «непросвещенного разума», что подтверждается наличием аналогичных явлений у нецивилизованных народов в других частях света, либо это результат деградации достаточно развитых вероучений, привнесенных в Сибирь извне.
Миллер собрал колоссальные по объему и научной значимости материалы по истории русской православной церкви в Сибири в конце XVI-XVII вв., которые были обобщены им в специальной главе его «Истории Сибири» (глава эта до сих пор не опубликована). В целом он высоко оценивает роль церкви в деле присоединения, заселения и хозяйственного освоения Сибири, а также в утверждении нравственных начал среди русского населения. Проблем современного состояния православия ученый старался не касаться, и в его экспедиционных рукописях об этом имеются лишь краткие разрозненные материалы, как правило, критического характера. В качестве примера можно привести заметки Миллера в его полевом дневнике и путевых описаниях о захвате монастырями большого количества пахотных и сенокосных угодий, которые они не могли освоить сами и не позволяли сделать это крестьянам; о влиянии языческих верований аборигенов на мировоззрение русских православных, в особенности на Севере; о несоблюдении многими русскими норм православия, в частности, постов и др. Во всех подобных случаях Миллер лишь констатирует факты, воздерживаясь от обобщающих оценок.
Гмелин в своих описаниях некоторых православных обрядов выдерживает тот же ироничный стиль, что и при характеристике мусульманских и буддийских.
