Андрей Сахаров - «Мы от рода русского...»
В житии говорится, что сурожский архиепископ Филарет после исцеления знатного русса крестил его, пораженного могучей и чудодейственной силой христианской религии. И факт крещения вполне достоверен, потому что со стороны греков действует лицо хорошо исторически известное. Автор жития представляет акт крещения Бравлина как еще одну победу греков и перечисляет крещение в ряду с другими удовлетворенными просьбами греков. Но такая ли уж это была победа? Кто был более заинтересован в крещении — руссы или греки? Только ответ на этот вопрос может пролить свет на действительную цену этого первого известного нам русского крещения.
Греки издавна использовали крещение как один из способов нейтрализации своих противников, превращения врагов в союзников, а союзников в сателлитов. Поскольку верховная христианская власть в данном регионе сосредоточивалась в руках константинопольского патриарха, византийские императоры использовали силу религии в своих политических целях. Со временем патриархи превратились в послушных исполнителей чисто светских задач Византийского государства. И в Пхпьшинстве случаев крещение «варварских» вождей, а то и целых народов Византия рассматривала как дарование этим вождям и народам высокой привилегии. Ведь обращение в христианство в тогдашнем восточноевропейском мире, где царили христианские державы во главе с Византийской империей, сразу же повышало престиж того или иного государства или народа, вводило его в сонм «великих». И понятно, что эта привилегия нередко предоставлялась тем, кто одерживал в той или иной войне верх над империей или постоянно тревожил ее границы, побеждал в ожесточенных и крупных военных кампаниях.
Мы еще не раз позднее вернемся к этому сюжету, который в течение веков неоднократно возникал в отношениях между Византией и Русью, но уже сейчас можно сказать, что почти во всех этих случаях Византия в отношениях с Русью либо испытывала горечь военных поражений, либо остро нуждалась в ее помощи. Аналогично складывалась история крещения и некоторых других народов. И известие о первом русском крещения поразительно напоминает подобные ситуации. Руссы прошли с победой от Херсонеса до Керчи, взяли [штурмом Сурож, разграбили город, овладели ценностями храма святой Софии. О чем еще могли мечтать «варвары» во время такого похода? Кажется, все, что они ж».-лали, было достигнуто. Но все ли? Русь этого времени была безвестна. Кем был какой-то новгородский вождь для окрестных государств и народов? Между тем бурные социально-экономические и политические процессы, протекавшие в землях восточных славян, настоятельно требовали уже в это время прогресса в системе внешних сношений восточно-славянских племенных конфедераций, «военно-демократических» обществ с соседями. Русские вожди, видимо, уже не только узнали о богатстве византийских владений, христианских храмов и монастырей, но и прочувствовали всю благотворную для укрепления собственной власти силу общения с византийскими светскими и церковными иерархами, значение громких побед над войсками мировой империи и, конечно, могучее влияние обращения в христианство. И нет ничего необычайного в том, что мы выскажем предположение о страстном стремлении победителя, честолюбивого и удачливого русского князя, получить крещение из рук видного византийского церковного лица—архиепископа Филарета, наследника самого святого Стефана Сурожского. Заметим, что князь-таки добился своего.
Именно этот акт способствовал появлению его имени на скрижалях истории — пусть и в несколько туманном тексте сказания о счудесах» греческого церковного деятеля. Но нужно только представить, какой эффект это крещение могло вызвать о среде язычников руссов, для которых с именем наихрнстпаннейшей державы были связаны ее блеск, сила, богатство. Конечно, в языческой среде христианство не сразу и не просто пробивало себе дорогу. Еще во времена Игоря крестилась лишь часть Руси, а его вдове Ольге, склонявшей своего сына Святослава к язычеству, молодой киязь резонно заявлял: <Како азъ хочу ннъ законъ прнятп единъ (один)? А дружина моа сему смеятися начнуть».
И все же, видимо еще в более ранние времена, нежели в период Игоря и Ольги, т. е. в X веке, обозначился этот интерес восточно-славянского языческого общества к христианству, как средству политического укрепления княжеской власти, возвышения внешнеполитического престижа, и, думается, случай с Бравлином— наглядный тому пример.
Итак, крещение, причем из рук самого архиепископа,— вот, вероятно, какова была плата за приостановление набега, возвращение церковных и других ценностей, уход руссов из города. Именно в этом и мог быть смысл того дипломатического соглашения, которое заключит русский вождь со своими противниками.
Это был типичный полевой мир времен -военной демократии», Русская дружина прошла по колониям Византин, не затронула территории самой метрополии, вошла в соприкосновение с местными византийскими гарнизонами и местными властями, и соглашение, которое заключили руссы, было местным, его отзвуки, возможно, и не дошли до Константинополя. Но для безвестной ранее Руси и это был большой политический успех. Русское <:военио-демократпческое» общество поднималось вг.срх по государственной лестнице, и мир, заключенный в далеком Суроже, уже означал, что из племенного бытия на дорогу раннефеодального государства выходило новое восточно-славянское общество. Ученые датируют события, разыгравшиеся в Суроже, концом VIII — началом IX века, т. е. временем нахождения на архиепископской кафедре в Суроже Филарета.
Прошло всего лишь два-три десятка лет, и вновь мы слышим о руссах, совершивших дерзкий рейд по владениям византийской империи, на сей раз в опасной близости от самого Константинополя. Объектом нападения : русской дружины теперь стало не северное, а южное . побережье Черного моря. Об этом сообщил грече-, скин автор другого жития — святого Георгия Амастридского.
Амастрида в те давние времена была большим торговым городом-портом на побережье Малой Азии з византийской провинции Пафлагонии. Здесь находились большие базары, пышные постройки, богатый купеческий люд. Со всех концов тогдашнего света приходили сюда, в прекрасную естественную гавань, торговые суда. В городе было немало храмов и монастырей, где десятилетиями накапливались богатства. Сюда-то и направили руссы свой путь.
Поход на Амастриду, как сообщает автор жития, руссы начали с Пропонтиды — так в древности называли вход в пролив Босфор — и двинулись на восток по малоазиатскому побережью Черного моря, на Амастриду. Руссы овладели городом, и неизвестно, какова была бы судьба его жителей и собранных там богатств, если бы не «вмешательство» святого Георгия Амастрпдского. К этому времени видный деятель византийской церкви был уже мертв. Его гробница находилась в здешнем соборе, став местом паломничества.
Вот этот-то святой и совершил «чудо:», внушив руссам мысль о необходимости заключить мир с местными христианами, И нас вновь не интересуют религиозные
сентенции по этому поводу, а привлекает сам факт соглашения между руссами и греками о Амастриде, который проглядывает сквозь церковную притчу. Те же западные ученые, которые сомневались в достоверности известий о походе руссов на Сурож, выразили свис недоверие сведениям об их нападении и на Амастриду, без всяких оснований отождествляя его с русско-византийской войной 941—943 годов при великом киевском князе Игоре.
Как поход на Сурож, так и рейд на Амастриду определили два основных направления русского стратегического движения на юг, которое привело к тому, что в восточных источниках X века Черное море стало со временем называться Русским морем. Первое — это но Днепру, затем по северным берегам Черного моря к византийским колониям в Крыму с их центром в Херсоне-се, а позднее — через Северное Причерноморье, Приазовье в низовье Волги на Северный Кавказ и в Закавказье. Второе — все по тому же Днепру, вдоль западного берега Черного моря, через Подунавье к Константинополю и вдоль южного Черноморского побережья. Огромные территории, важные торговые дороги, ключевые стратегические позиции в Северном Причерноморье, Поволжье и Подунавье попадали в сферу внимании складывающейся Руси, что определяло впоследствии основные направления внешней политики Киевского государства на Западе и на Востоке.
Можно пытаться отрицать реальность похода руссов па Сурож и Амастриду, как это делают некоторые западные ученые, можно подвергнуть сомнению и позднейшие русские походы в этих направлениях, но как отрицать систему этих походов, настойчиво пробивающую себе дорогу в течение столетий! Систему опровергнуть невозможно, а в рамках этой системы, чьи контуры, как мы увидим ниже, четко угадываются в IX — X веках, свое определенное место находят два этих первых
