Андрей Буровский - Правда о «золотом веке» Екатерины
Существовала, конечно, уже наметившаяся политическая «партия Петербурга», которой очень хотелось бы отождествить самое себя со «всем новым», с «делом Петра Великого» и с дико понимаемой Европой. Уже пошло соревнование «двух столиц», и для этой борьбы придворных группировок было немаловажно, перенесет Пётр двор из Петербурга в Москву или нет. Но давайте уж назовем вещи своими именами, не дадим обмануть себя трескучей фразеологией: это именно борьба придворных группировок, а не «прогресса» и «реакции».
Проведение же любых реформ от местопребывания двора не зависит ни в какой степени.
Что еще совершил Пётр II? Если не брать множества мелких указов и указиков, он стоит за двумя действительно важными решениями:
1. Во время правления Петра II запрещено было принимать в полки вольницу из боярских людей и из крестьян.
Это решение принято в интересах всего дворянства, всех его слоев и направлено на то, чтобы сделать дворянство более закрытым, запретить «конкуренцию» со стороны «неродовитых» людей.
Не буду пока комментировать это решение, отмечу только — оно было, и в свое время мы к нему еще вернемся.
2. При нем перестали строить крупные корабли и строили только галеры.
К флоту Пётр II действительно был совершенно равнодушен, но тут есть два важных обстоятельства… Первое из них состоит в том, что флот в России строить тогда не умели. Я не хочу подробно рассказывать, как Пётр I, дедушка нашего героя, уничтожил русский флот XVII века, как велел строить корабли строго голландского образца и какую катастрофу вызвало это решение. Об этом я пишу в другой книге.
Скажу только, что стократ разрекламированный как высшее достижение прогресса флот Петра I представлял собой нечто непонятное, сварганенное на скорую руку, без всякого соблюдения технологии. Все флоты, построенные Петром, сколочены в ударно короткие сроки из сырого леса, черт те из чего и представляли собой еле держащиеся на поверхности воды плавучие гробы.
Судьбу Балтийского флота, построенного Петром, проследить удается неплохо, и скажу честно — очень мрачная это судьба. Потому что этот флот, построенный без соблюдения технологических правил, примитивнейшим образом гнил. Ведь строили корабли крайне поспешно: «давай–давай!», «время не ждет, чтобы к завтрему были!».
В 1715 году из 20 действующих кораблей 16 были куплены за границей, и все планы постройки регулярно не выполнялись. В 1718–м планировалось построить девять 70–пушечных кораблей и двенадцать 66–пушечных, а реально построили всего один 70–пушечный.
Тем более после смерти Петра строительство кораблей Балтийского флота почти сворачивается. В 1726–м заложен только один 54–пушечный корабль.
При Петре II, в 1727—1730 гг., новых судов вообще не строят.
В конце 1731 г. было 36 линейных, 12 фрегатов, 2 шнявы, но это все на бумаге. На самом деле только 8 судов из этого флота могли ходить в океане и 13 — в Балтике, близ берегов.
Дело в том, что средний возраст службы корабля составлял 5 лет, потом суда вульгарным образом гнили.
В России вообще–то считалось, что флот существует ведь гнило же что–то там на рейде, торчали борта и мачты над серой балтийской водою. Но так считалось чисто теоретически, потому что задач, для которых флот действительно необходим, у государства Российского попросту не было. Если же таковые появлялись… В 1741 году флот попросту не смог выйти из гавани навстречу шведскому флоту. В 1742 году не решился выйти из гавани, хотя числом вымпелов шведский флот превосходил.
Если Пётр II получал информацию о том, в каком состоянии находится флот, если он понимал, что флот вообще не нужен, что строить его разорительно — правильно ли он поступал? С точки зрения любого государственного человека, поступал он совершенно правильно.
У меня нет сведений, бывал ли Пётр Алексеевич на флоте. Но если бывал, если видел плавучие гробы на волнах, общался с полуграмотными запойными офицерами и голодными, вечно больными матросами, — тогда он действовал правильно не только с точки зрения государственной, но и с точки зрения нравственной, христианской и человеческой.
А второе обстоятельство… Если флот, во–первых, собрание плавучих гробов, а во–вторых, его и строить не нужно, потому что нет для него важных задач, то что же такое вообще флот?! В смысле, флот в Российской империи первой половины XVIII века?! Приходится прийти к невеселому выводу, что этот флот — лишь очередной «символ прогресса», еще один внешний признак «прогрессивной» партии и вывеска «парадиза» — Петербурга. То есть чистейшей воды символ, вроде червленого поля на рыцарском гербе или длины юбки, указывающей, с «порядочной» женщиной вы имеете дело или со служанкой.
Прав ли император, что он не хочет отстаивать герб одной из придворных партий и вообще вставать на сторону ни одной из них? Несомненно! Радеть о флоте для него так же неумно, как оставаться куклой Меншикова, освобождение от зависимостей здесь одинаково важно.
В действиях Петра II Алексеевича я вообще вижу много не по годам разумного. Того, что вообще–то ждешь скорее от несравненно более взрослого человека.
Вообще Пётр очень последовательно старался быть вне партий и группировок. По молодости получалось не всегда так уж хорошо, но тенденция сказывается однозначно. Даже Андрей Иванович Остерман, пожалуй, наиболее уважаемый им человек, далеко не всегда может его соблазнить, привлечь, подкупить.
На долгие письма Остермана о том, как важно и как «правильно» для императора жить в Петербурге, следуют краткие ответы с пожеланиями крепкого здоровья и многих лет жизни.
К 1729 году, в разгар увлечения Петра охотой в компании Долгоруких, желание отвадить его и от Долгоруких, и от охоты приобретает у Остермана вид подлинной мании. Пия из родников хитрости Долгоруких, он затевает организовать весной 1729 года в окрестностях Москвы лагерь в 12 или 15 тысяч человек, — если уж надо Петру скакать на лошадях и вообще шуметь и много двигаться, то пусть хотя бы получит представление о военном искусстве.
Что характерно, идея возобновить «потешные войны» в духе Петра I у его внука не вызвала ни малейшего интереса.
В это же самое время все тот же Остерман подговорил родственника императора, моряка Лопухина, говорить царю, что, мол, флот исчезает! А все из–за того, что царь так далек от моря. Именно тогда Пётр и произнес : фразу, так возмущающую «прогрессивных» историков:
— Когда нужда потребует употребить корабли, то я пойду в море; но я не намерен гулять по нему, как дедушка.
Ответ человека, который знает, чего хочет, и не позволяет собой манипулировать даже тем, кого любит.
И не дает, до самого своего конца не дает переманить себя обратно в Петербург. Но такие ли уж дурные вещи стоят за желанием царя жить и дальше в Москве, править там по старине, опираясь на знатных, «фамильных» людей, а не на худородных выскочек?
Если вспомнить, что это за люди, худородные выскочки (с Меншиковым царь очень даже близко познакомился), и что реально стоит за всей трескучей болтовней про «новое» и про «прогресс», то решения царя не огорчают своей реакционностью, а скорее радуют, указуя на его здравомыслие.
Как же так получается — Пётр II, выходит, это какой–то гений, более способный даже, чем его гениальный дедушка?! Но, судя по всему, Пётр вовсе не обладал какими–то чрезвычайными способностями. То есть, может быть, и обладал, но они не успели проявиться, и мы о них совершенно не знаем. Перед нами — неплохой, неглупый мальчик, но совершенно без всяких признаков того, что называют «искрой Божьей» или гениальностью.
И, тем не менее, именно он, этот самый обычный мальчик, оттаскивает свою страну от края пропасти. Пётр был гений, гигант, отец народа… ну и так далее — он «Россию вскинул на дыбы» и загнал в совершеннейший тупик. А его заурядный внук, больше думавший об охоте, начал из этого тупика выходить! Как же так?!
Позволю себе высказать суждение, может быть, и глубоко неверное… но подтверждаемое множеством свидетельств. В любом случае преступник, негодяй, клятвопреступник стоит не выше, а ниже «обычного» человека. Что бы он ни делал, все равно содеянное им проще, примитивнее, грубее сделанного самым заурядным «средним», но при том хорошим и приличным человеком.
«Средний» человек, как правило, не может изменить последствий того, что сделал гений, — потому что гений делает мир сложнее, совершеннее и тоньше. Ни один «средний» человек не сможет сделать того, чтобы мир начал жить так, как будто не разработаны ни таблица Менделеева, ни концепция биосферы, как будто не написана картина «Переход Суворова через Альпы» и не существует представлений о неотъемлемых правах человека.
Но любой человек может сделать так, чтобы мир стал немного более разумен и хоть немного более добр, то есть сделать так, чтобы хоть немного исправить последствия пиратских набегов, Парижской коммуны, мировых войн и прочих чудовищных явлений.
