Коллектив авторов - От царства к империи. Россия в системах международных отношений. Вторая половина XVI – начало XX века
В дальнейшем, когда с посольством П. И. Головина государь вознамерился навязать польско-литовской стороне текст противня не скрепленный печатями послов, Стефан Баторий отказался ратифицировать договор. Впрочем, М. М. Щербатов указал, что обвинять Ивана Грозного в том, что с этим посольством «он не такие грамоты прислал, каковы были подписаны и заключены послами», бессмысленно, так как в любом случае «послы имели свои списки с грамот»[67]. В момент ратификации послы не устраивали шумной «протестации». В их действиях была своя логика – избежать начала крупномасштабных военных действий одновременно в Ливонии и на восточной границе Великого княжества Литовского, к чему Речь Посполитая не была готова. Тем не менее «мина» под договор была заложена.
В отечественной историографии заключение трехлетнего перемирия, которое по меткому замечанию Г. В. Вернадского «ни одна из сторон не намеревалась соблюдать»[68], расценивается неоднозначно. В. Д. Королюк считает его успехом Грозного, отмечая то обстоятельство, что польско-литовские послы отказались включить положение о Ливонии «в свой текст перемирной грамоты»[69]. Шире распространена точка зрения А. А. Зимина, который констатировал, что «фактически же перемирия заключено не было, ибо Иван IV подписал (на самом деле “целовал крест”. – А. В.) один вариант докончания, в котором Ливония (в том числе Лифляндия и Курляндия) объявлялась русским владением, а польские послы – другой, не содержавшей этого пункта[70]. А. И. Филюшкин констатировал, что таким образом был «упущен шанс достичь решения ливонского вопроса мирным путем»[71]. Тем не менее лично Иван Васильевич рассматривал заключение договора весьма позитивно, считая, что это развязывало ему руки в Ливонии. Теперь следовало закрепить успех решением давно существовавших конфликтов с Датской короной.
К этому времени Можайский договор 1562 г. о территориальном разграничении в Ливонии фактически утратил силу, так как в ходе датско-шведской войны 1563–1570 гг. ряд ливонских крепостей, которые согласно договору должны были принадлежать датчанам, захватили шведы. В 1576 г. большинство из них перешло в руки Ивана Грозного в ходе кампаний в Ливонии. В мае 1578 г. датский король Фредерик II отправил в Русское государство посольство Якоба Ульфреда для заключения нового договора. Для активизации русско-датских контактов король решил использовать «транзитные перемещения» московских дипломатов через Данию в Империю. Ульфред отбыл из Дании вместе с послом Грозного Ж. И. Квашниным, возвращающимся от императора Рудольфа II.
Датская сторона стремилась урегулировать с Москвой вопросы о судьбе ливонских крепостей «уступленных» датской короне при распаде Ливонского ордена и признания прав на сохранившиеся владения. Был предусмотрен вариант предоставления русской стороной выкупа (100 тыс. талеров). Ход переговоров изучен Ю. Н. Щербачевым[72]. Русская сторона жестко отвергла все претензии датчан, как и во время переговоров 1575 г. указывая, что датская корона, заключив мир со Швецией, фактически аннулировала договор 1562 г. Было объявлено, что вся Ливония является «вотчиной» московского государя, а остров Эзель должен быть передан «ливонскому королю» Магнусу как компенсация за конфискованные у него шлезвиг-гольштейнские владения. Датчане на переговорах занимали оборонительную позицию – русская сторона не шла на компромисс о ливонских владениях, а к предложениям заключить союз против Швеции и Речи Посполитой датчане явно не были готовы. Договор был заключен 28 августа 1578 г. в Александровской слободе[73].
Главным содержанием договора стало 15-летнее перемирие (1 сентября 1576 г. – 1 сентября 1593 г.) с уступкой всех ливонских городов и замков. Впрочем, датчане к этому времени уже ничем не владели в Ливонии, кроме острова Эзеля. От прав на него Иван Грозный отказывался при условии, что Датская корона передаст его принцу Магнусу. Правда, переход «ливонского короля» под протекторат Речи Посполитой сделал проблему Эзеля неактуальной. Зато возник конфликт из-за остатков ливонских владений Магнуса, которые принадлежали ему до кончины в 1583 г.
Как известно, в дальнейшем датская корона безуспешно пыталась требовать у Речи Посполитой его владения, что даже привело к кратковременному военному конфликту. В целом договор ослабил позиции Датской короны на Балтике, но единственным положительным для датчан результатом явилось согласие Ивана Грозного на урегулирование конфликтов на норвежской границе. Александровский договор означал окончательный выход Дании из числа участников борьбы за «Ливонское наследство». Слабость датской дипломатии на переговорах привела к опале Якоба Ульфреда. Датский противень договора был послан в Копенгаген с посольством А. Г. Давыдова, но в ратификации было отказано так как «король отрекся подтвердить оный договор будто, бы послы его сделали оный в Москве по неволе»[74]. Однако де-факто договор оставался в силе, так как островом Эзелем Дания владела до 1645 г.
Крымская карта в отношениях с Речью Посполитой
Пребывание датского посольства совпало с резкой активизацией попыток Москвы урегулировать отношения с Крымом. После кончины хана Девлет-Гирея I летом 1577 г. отношения Крыма и Русского государства были неопределенными. Положение на престоле нового хана Мухаммед-Гирея II (1577–1584) изначально оставалось неустойчивым, продолжался его конфликт с братьями, получивший в историографии название как «…кризис наследования ханской власти в Крыму в 1577–1588 гг.»[75]. К концу 1577 г. в Бахчисарае с посланником Е. Л. Ржевским договорились об обмене «большими послами» с целью заключения договора.
На возобновление попыток Москвы добиться мирного соглашения с Бахчисараем повлияло резкое обострение отношений Русского государства с Речью Посполитой. Как известно, оба государства с начала 1578 г. стремились привлечь Крым на свою сторону. Иван Грозный предполагал осуществить посольский размен еще в январе-феврале 1578 г. в момент пребывания в Москве польско-литовского посольства, но крымское посольство вернулось обратно. Посольский размен был совершен только в августе 1578 г. В Крым двинулось посольство князя В. В. Масальского, в Москву – посольство Араслана-мурзы Яшлавского («Сулешева»). Посольство князя Масальского везло в Бахчисарай русский проект договора, который рассмотрен А. И. Филюшкиным[76]. Его выводы нуждаются в некоторых уточнениях. Филюшкин верно отмечает, что в данном документе «в отличие от проектов договоров 1563–1564 гг. опущен пункт о союзе против литовского короля». Но отсутствие этого пункта возмещается устными инструкциями данными посольству. Совершенно справедливо А. И. Филюшкин отметил фрагмент, «где Россия берет на себя обязательство не нападать на татарские улусы, причем в этих нападениях не должны участвовать “ливонские люди”, а которые твои воеводы и ливонские люди без твоего ведома нашу землю и улусы повоюют»[77]. Но тем не менее, утверждение Филюшкина о том, что данном случае речь шла о признании Крымом де-юре в случае принесения ханом шерти «вхождения Ливонии в состав России» далеко не бесспорна.
На наш взгляд, упоминание о «ливонских людях» должно было продемонстрировать прочность позиций Москвы в Ливонии. Интересно, что в Москве предусматривали возможность требований крымской стороны о внесении в «шертную грамоту» пункта о том, «чтоб на его улусы царя и великого князя людям войною не приходити ни казанским ни астроханским людям и прочим… и казакам не приходити»[78]. Послам предписывалось «не конкретизировать принадлежность государевых людей» а пункты о казаках отвергнуть, ссылаясь на обычаи писать «грамоты по старине»[79]. Правительство Ивана Грозного, где важную роль в это время играл бывший посол в Крыму А. Ф. Нагой учитывало при отправлении посольства князя Масальского сложности заключения договора с Крымом.
В посольских «речах» содержалась предложенная русской стороной следующая церемония утверждения нового договора: «Ты бы брат нащ велел о добром деле договор учинить и о крепкой дружбе утвердити и шерть бы еси сам бы брат наш в головах и брат твой калга Адыл-Кирей царевичь и иные твои братья царевичи и дети твои царевыичи и каречеи и князья и уланы и все твои приближенные люди на шертной грамоте учинили каков список с шертной грамоты мы к тебе прислали с послом своим со князем Василием и ты бы брат наш с того списка написать велел шертную грамоту и к той шертной грамоте свой золотой нишан велел подвесить и послал бы еси своего доброго человека и с ним вместе нашего посла князя Василия с товарищами отпустив и шертную грамоту к нам прислал и как будет у нас твой посол и мы перед твоим послом тебе брату своему по прежнему обычаю правду учиним и посла своего со своею грамотою с золотой печатью с ним вместе отпустим с великими поминками»[80].
