Вениамин Каверин - Конец хазы
- Дело идет на лад! - объявил Барабан и застучал волосатым кулаком в стену.
- Маня, дай нам пива.
- Дело идет на лад! - повторил он через несколько минут, расплескивая по столу пиво. - Студент, что нового у тебя?
В самом углу комнаты сидел обтрепанный человек в изодранном пальто с каракулевым воротничком и в новенькой студенческой фуражке. Он был прозван Володей-Студентом за то, что во время работы всегда носил студенческую форму.
- Ничего нового. Работаю по-прежнему. Сарга кончилась.
- Сарга кончилась! - передразнил тот, - каждый день у тебя сарга кончается!
Володя-Студент обиделся, почему-то снял фуражку и привстал со стула.
- Да что ты, смеесся что ли? А нужно мне вкручивать баки сторожам. Нужно поить-то их или нет? Попробуй-ка, приценись к самогонке.
- Хорошо, об этом мы с вами переговорим после, Студент. Вы тут кой-чего протрепали с вашей самыркой. Так не работают, имейте это в виду.
Володя-Студент окончательно обиделся, сплюнул на пол и принялся свертывать огромную козью ножку.
- Отличное дело, протрепал. Если я протрепал, так пусть с ними хоть Пятак возится.
- Молчать, Студент! - Барабан побагровел и стукнул по столу так, что пивные стаканы со звоном ударились один о другой. - Кто тут балабес, ты или я? Ты забыл, что такое хевра, сволочь, паскудство!
_______________
*1 Если он умен, то я красив.
Барабан вдруг успокоился, выпил пива и сказал, с важностью выдвигая вперед нижнюю губу:
- Да, это верно. Деньги нужны. Сколько у меня еще есть? У меня еще есть на пару пива! Значит что? Значит нужно работать.
Он помолчал с минуту и продолжал, проливая пиво на жилет, который как будто пережил на своем веку всю мировую историю.
- Но ни в коем случае не итти на это самим. Нужно пустить шпану. Вы знаете, о чем я говорю? Я говорю о двух адресах: во-первых, ювелир Пергамент на Садовой, во-вторых... Пятак знает во-вторых.
- На Бассейной, что ли? - пробормотал Пятак, который решительно ничего не знал ни о первом, ни о втором адресе.
- Нет, не на Бассейной, а на Мильонной. У кого? У одного непача. Это нужно будет сделать в течение ближайшей недели. Саша и Пятак, это вы возьмете в свои руки.
- Об этом нужно сговориться со шпаной, - снова повторил он.
Пятак вдруг вскочил и с жалостным видом хлопнул себя кулаком в грудь.
- Мать твою так, Барабан, да не филонь ты, говори толком! Есть работа, что ли? Навели тебя? На Мильонной?
- В чем дело? Ну да, нужно сделать работу по двум адресам.
Он снова перечислил эти адреса, загибая на правой руке сперва один, потом другой палец.
- Во-первых, с ювелиром Пергаментом на Садовой, во-вторых с одним непачом на Мильонной.
Пятак внезапно успокоился и снова молча уселся на то же место.
- Между прочим, - сказал Барабан, поднеся руку ко лбу и как будто вспомнив о чем-то, - я предлагаю прежде всего почтить вставаньем память Александра Фролова, по прозвищу Дядя. Покойный был нашим дорогим другом, умер в расцвете своей плодовитой деятельности. Сколько раз я говорил ему: "Дядя, оставь носиться с часами, брось свои любовные приключения, будь честным работником, Дядя". Теперь его нашли со шпалером в граблюхах. Конечно, его погубила женщина. На нем ничего не нашли. Вечная тебе память, дорогой товарищ.
Барабан снова пролил пиво на живот, но на этот раз старательно вытер жилет огромным носовым платком.
- Еще хорошо, что не зашухеровался со своим бабьем, - заметил Пятак, тоже интеллигент, малява!
- Пятак, оставьте интеллигенцию в покое! - вскричал Барабан, - я учился на раввина, я всегда был интеллигент, и интеллигенция тут не при чем. Интеллигенция, это - Европа, это...
Барабан со звоном поставил бокал на стол.
- Оставьте, Пятак, это грызет мне сердце.
Пятак, смущенный, вытащил коробку папирос с изображением негритенка и принялся закуривать.
- Собрание кончено, - сказал Барабан. - Почему не пришел Гриша?
- Он, кажется, на работе, - отвечал Барин, - третьего дня я видел его в Олене. Говорил, что все идет удачно.
- Собрание кончено, - повторил Барабан, - можно итти. Не засыпьте хазы. Студент, завтра ты получишь, сколько тебе нужно. Саша, ты можешь остаться со мной на одну минуту?
Пятак и Володя-Студент ушли.
Сашка Барин сидел, заложив ногу за ногу, опустив голову на грудь и блестя точным, как теорема, пробором.
Барабан подсел к нему и спросил, легонько прихлопнув его по коленке.
- Ну, что ты мне скажешь, Саша Барин?
- Относительно чего? - ответил тот, равнодушно покачивая ногою.
- Не притворяйся, Саша. Я говорю про девочку.
- Девочка скучает.
- Саша, ты помнишь, что ты мне обещал?
- Помню. Да что мне с ней делать, если она о вас слышать не хочет?
Шмерка Турецкий Барабан встал, снова начиная багроветь.
- Приткну! - вдруг сказал он, с бешенством сжимая в кулаки короткие пальцы. - Накрою, как последнюю биксу. Она меня еще узнает.
- Не стоит беситься, Барабан. Дай ей шпалер, она сама себя сложит. Лучше пошли к ней Маню-Экономку. Может быть ее Маня уговорит? Чего она тебе далась, Барабан, - не пойму, честное слово!
Барабан сел в кресло и вытащил из заднего кармана брюк трубку. Он долго и старательно набивал ее, стараясь не просыпать табак на колени, наконец закурил и сказал, полуобернувшись к Сашке Барину.
- Не будем больше об этом говорить. Ты должен меня понять, Саша!
VII.
Сергей Травин шел по Лиговке в изодранном пиджаке и нахлобученной на самые уши фуражке, немного покачиваясь из стороны в сторону и, как солдат, махая в такт шагам одной рукою. Другая болталась в грязном платке, подвязанном под самую шею. Он шел вдоль забора, заплатанного ржавой жестью. Двое рабочих сидели друг против друга на деревянных чурбанах и пилили трамвайный рельс, поминутно поливая рассеченную сталь кислотою.
Сергей остановился возле них и долго с бессмысленным вниманием смотрел, как они работали.
Один рабочий был еще мальчик, лет 16-ти, другой - старик с бабьим лицом, в изодранной кондукторской фуражке.
- Ну и что же? - сказал Сергей, сам не ожидая, что он сейчас что-то скажет, - ну и ни черта вам не перепилить, пожалуй.
Рабочие молча продолжали свое дело, попеременно наклоняясь друг к другу размеренными движеньями; они походили на игрушку - кузнеца и медведя, ударяющих по деревянной наковальне своими деревянными молотками.
Сергей повернулся и пошел дальше, растерянно блуждая по улице глазами.
Заплатанный жестью забор сменился обшарпанным домом. У подъезда два безобидных каменных льва скалили зубы. Над львами висел кусок картона, на котором был нарисован сапог со свернутым набок голенищем.
- Принимаю заказы. Сапожник Морев, - прочел Сергей.
Он еще раз почти неслышно повторил все это про себя, как будто с тем, чтобы непременно запомнить.
- Сапожник Морев. Именно Морев.
Он поднял брови, прошел несколько шагов, остановился, отправился дальше, пересек Обводный канал, и вдруг снова остановился, хлопнув себя по лбу и вспомнив, наконец, что ему напомнила эта фамилия.
- Вот оно в чем дело. Memento mori! Череп с костями. Где она, эта записная книжка?
Он принялся пересматривать карманы пиджака, вытащил письма, сунул их обратно и, наконец, нашел записную книжку Фролова - маленькую тетрадочку, переплетенную в кожаный переплет.
Он оглянулся вокруг, повернулся к мосту и, облокотившись о перила, принялся читать записную книжку; он читал с напряженным вниманием, не пропуская ни одной строки.
Он прочел:
"1. Любовь бывает только раз в жизни.
Де-Бальзак.
2. "На прошлой неделе работали с Сашей на Песках. Купили бинбер, Саша хотел отначить для Кораблика - не дал. Бинбер продали в Олене на блат.
3. Я звал тебя, но ты не оглянулась.
Я слезы лил, но ты не снизошла,
Ты в синий плащ печально завернулась,
В сырую ночь ты, Манечка, ушла!
Сергей перевернул страницу: дальше шли какие-то рисунки. Двое людей с револьверами за поясом несли в руках знамя; на знамени было написано печатными буквами:
"Манечка, дай сыграть,
Дай на шпалер двадцать пять".
На следующей странице Сергей прочел стихотворение "Под душистою веткой сирени".
За стихотворением шла краткая заметка:
"Сегодня, 27-го июня, Пятак записал на Елагином какого-то брица. Смылся".
Вслед за заметкой Сергей прочел длинную выписку из какого-то переводного романа:
"Дорогая Антуанетта. Я хочу одним словом рассеять все твои страхи. Слушай: если я тебя брошу, я буду достоин тысячи смертей. Отдайся мне окончательно. Я дам тебе право меня убить, если я изменю. Я сам напишу эту бумагу, в которой изложу некоторые мотивы, по которым будут вынуждены меня убить; я объявлю также мои последние распоряжения. Ты будешь владеть этим завещанием, каковое узаконит мою смерть, и можешь, таким образом, отомстить мне, не боясь ни людей, ни бога".
Далее без всякого перехода следовало замечание:
"Буй сработал перацию на Васильевском. Купил порт."
