Иван Забелин - Домашний быт русских царей в Xvi и Xvii столетиях. Книга первая
У людей других сословий, у богатых гостей, дворян и, наконец, у бояр, постройка и расположение хором изменялись по мере потребностей, какие уставляла жизнь каждого лица, хотя в главных чертах они и сохраняли первобытный топ избы и клети простолюдина. Вместо черной, поземной избы, здесь ставилась изба белая, также поземная, но с тою только разницею, что дым из нее проходил в трубу, дымницу, а не в дверь и не в волоковые дымовые окна, как бывает в избе курной. Впрочем, большею частью такая изба строилась на подклете, почему и называлась горницею, как верхний, горний покой в отношении к подклету; в этом случае она была всегда с красными[16], косящатыми окнами, при которых, однако ж, допускались и малые волоковые, располагаемые обыкновенно по сторонам красных, но чаще в боковых и задних стенах горницы. Сверх того, горница отличалась от избы печью, которая здесь была изразцовая, муравленая, круглая или четыреугольная, вроде голландской, совершенно отличная от избной, так называемой русской печи. Горница и самая изба разделялась нередко перегородками на несколько комнат. Нередко две-три или четыре клети, или горницы, ставились в одной связи и назывались собирательно двойнями, тройнями, четвернями, смотря по количеству связанных таким образом клетей, вообще хоромами в собственном смысле, а каждая такая клеть отдельно — комнатою и горницею.
Что же касается до подклетов, то это были нижние этажи древних хором; они носили разные наименования, смотря по своему назначению: в них помещались людские, кладовые или казенки, в которых хранилась казна, то есть имущество, и пр. В первом случае они были жилые с волоковыми окнами и с печами, во втором — глухие, то есть нежилые, иногда без окон и даже без дверей, потому что ход в них бывал только из верхнего этажа.
В больших хоромах обширные сени соединяли горницу или комнаты с повалушею или повалышею, которая всегда ставилась особняком от жилых хором, с передней их стороны, также на жилом или глухом подклете, в два или в три яруса. Это был обширный летний, т. е. холодный, покой, соответствовавший клети в крестьянском дворе и служивший большею частию в качестве столовой или вообще приемной комнаты. В иных случаях повалыша служила также для сохранения разной домашней рухляди. В богатых и особенно в государевых хоромах она соответствовала древней гридне, а впоследствии столовой, т. е. парадной комнате, в которой давались праздники и пиры, принимались гости. С этою, может быть, целью повалуша и ставилась подалее от жилого помещения и всегда против передней комнаты, так что не имела сообщения с задними клетями.
Кроме горницы и повалуши, в состав старинных хором входили еще светлица и сенник. Светлица — та же горница, с одними только красными косящатыми окнами, которых в ней было больше, нежели в горнице, и которые, разумеется, давали более свету, нежели окна горницы и всякого другого покоя. В светлице окна прорубались во всех четырех стенах или, по крайней мере, в трех, между тем как горница имела красные окна только с лица или с двух сторон, если была угловая. Светлицы ставились по большей части только на женской половине и всегда служили рабочими комнатами для женских рукоделий, особенно для вышивания шелками, золотом и для белого шитья. Вообще, светлица была комнатою, назначаемою для работ разного рода и для всяких занятий. Сенник, от слова сени, — также холодный покой, без печи, с немногими волоковыми окнами, служивший летом спальнею; от теплых хором он отличался особенно тем, что на дощатом или бревенчатом его потолке, как и на потолке сеней, никогда не насыпалась земля, что необходимо было при устройстве теплого покоя. От этого сенник получал весьма важное значение во время свадьбы: в нем обыкновенно устроивалась брачная постель; а древние обычаи не допускали, чтоб у новобрачных над головами была земля, как такой предмет, который, среди радостей жизни, во время «веселия», как называли самую свадьбу, мог подать повод к размышлению о смерти; по крайней мере, так объясняет этот обычай англичанин Коллинс, посещавший Москву при царе Алексее Михайловиче. Сенником и сенницею назывался также и сарай для сена, сеновал. Мы упоминали уже о значении сеней в древних постройках; этим словом называли все части хором, расположенные пред входом в жилые и нежилые покои и соединявшие все отдельные хоромины, то есть горницы, повалуши, клети, светлицы и т. д. В богатых и государевых постройках, на женской половине хором, сени приобретали значение теперешней залы и потому устроивались обширнее, чем в других частях хором. Здесь сени служили местом для девичьих веселостей и игр. Сени, находившиеся вне общей кровли, непокрытые или покрытые одним навесом, назывались переходами и крыльцом, если при них была лестница со двора. В горницах и повалушах, преимущественно же в сенях, устроивались чуланы и каморки; в горницах они служили спальнями, а в сенях — кладовыми. Где-нибудь позади к сеням прирубались задцы или придельцы для необходимого назначения. Над сенями иногда делался верх, или вышка, светелка, а внизу подсенье. Верхний этаж древних хором составляли светлые чердаки, известные также под именем теремов и вышек. Они устроивались под самой кровлей здания, были со всех сторон открыты, почему и пользовались обширным видом; к ним пристроивались иногда смотрильни — небольшие башенки, с которых смотрели на окрестность. Отличительною чертою теремов, или чердаков, были красные, нередко двойные окна, прорубленные на все четыре стороны терема. В древних народных песнях терем носит эпитет высокого, каким он всегда и был. Около теремов, или чердаков, почти всегда устроивались гульбища, парапеты или балконы, огороженные перилами или решетками.
Таким образом, древние наши хоромы состояли преимущественно из трех этажей: внизу подклеты, в среднем житье, или ярусе, — горницы, повалуши, светлицы; вверху — чердаки, терема, вышки.
В заключение этого обзора древних деревянных хором нужно упомянуть, что в больших хоромах расположение частей не было подчинено никакому особенному, общепринятому плану: они ставились совершенно произвольно, смотря по удобству и различным требованиям, которые условливались значением строившего лица, многочисленностью его семьи и т. д. Впрочем, как бы ни были обширны хоромы, они всегда сохраняли в своем составе общий тип клети и избы с их подклетами [17].
Способ постройки деревянных изб, клетей и всяких хоромин, вообще плотничное дело, с незапамятных времен и до настоящих дней, едва ли потерпело какие изменения. Конечно, в настоящее время при других потребностях общества, оно уже не пользуется тем значением, какое видела в нем старина, любившая жить исключительно только в хоромах деревянных. Может быть, по тем же причинам оно утратило некоторую долю искусства, каким славилось в те времена, выстраивая скоро и прочно огромные дворцы, высокие церкви, обширные городские стены с башнями, раскатами и т. п. Теперь всего этого стало не нужно, и каменные постройки все больше и больше вытесняют, по крайней мере, из городов, зодчество деревянное. Но в старину плотничное дело процветало в полной силе.
Припомним, что вся Великая Русь была по преимуществу земля лесная, как ее постоянно и называют южные князья, в которой, след., лесной материал был нипочем и по своей дешевизне оставался надолго почти единственным строительным материалом. Это самое служило немалым препятствием распространению и улучшению кирпичного производства, нужда в котором была очень незначительна. Деревянные постройки ставились так скоро, были так удобны, сообразны обычаям и потребностям времени, и так были дешевы, что, несмотря на беспрестанные пожары, опустошавшие в несколько часов целые посады и даже большие города, кирпичное производство не принималось до тех пор, пока не стал ощутительно дорожать лесной материал. В конце XV века итальянский архитектор Аристотель Фиораванти, призванный строить в Москве Успенский собор, именно по случаю окончательной несостоятельности в этом деле русского каменного зодчества, нашел, что мы не совсем хорошо делали кирпич. С того времени, благодаря ему и другим итальянцам, научившим нас этому производству или, по крайней мере, указавшим лучшие его способы, можно было ожидать, что оно утвердится хотя в самой Москве, где требования на каменные здания стали с каждым годом увеличиваться. Однако в начале XVII ст. мы принуждены были опять вызвать кирпичного мастера из Голландии и снова учиться тому, чему были выучены почти за полтораста лет назад. Так могущественны были не одни только старые обычаи, а именно выгоды, доставляемые дешевизною обычного строительного материала, — дешевизною, неимоверным удобством и скоростью, с которыми строились деревянные здания. Само собой разумеется, что в таких обстоятельствах процветание плотничного дела было вполне обеспечено. Из простого домашнего мастерства с первобытными приемами, которое так знакомо было почти каждому селянину, оно сделалось в некотором смысле художеством; созидало высокие и обширные церкви о тринадцати верхах, какова, напр., была София Новгородская еще в начале Х века, о двадцати стенах, какова была Успенская церковь в Устюге (1492 г.), о двадцати пяти углах, какова была церковь св. Николы, вельми преудивленная и чудная во всей Псковской волости [18]; строило еще более обширные городские стены с башнями и воротами, весьма красивыми, по отзыву Маскевича, о московских деревянных стенах, и с тем же искусством выстраивало огромные дворцы и хоромы государевы.
