Михаил Геллер - Машина и винтики. История формирования советского человека
Ленин в апреле 1918 г. намечает основные линии программы по переделке человека и общества: «Мы, партия большевиков, Россию убедили. Мы Россию отвоевали — у богатых для бедных, у эксплуататоров для трудящихся. Мы должны теперь Россией управлять». Программа проста: партия должна управлять Россией, управлять народом, управлять каждым человеком. Партия — их вождь — берет на себя роль всезнающего руководителя. Отца, который должен привести народ, Россию — в рай. Ленин четко разделяет: мы — они, мы, партия, должны управлять ими, массой. Мы — отцы, они — дети. Программа переделки человеческого материала требовала инфантилизации человека. В стране, шедшей к Высшей Цели, прыгавшей из «царства необходимости» в «царство свободы», возникает сложная иерархическая система, новая пирамида привилегий. Однако, главная разделительная черта проходит между руководителями, знающими направление движения, отцами, и руководимыми, невежественными, теми, кому нужно открывать глаза — детьми.
Человек превращается в ребенка, которому Государство заменяет родителей, близких. Во всяком случае — должна заменять. Идеальными образцами становятся литературные персонажи либо мифологизированные энтузиасты новой веры — типа Любови Яровой[3] и Павлика Морозова[4] — жертвующие кровными связями ради духовного Отца.
Психиатр и психолог Бруно Беттельгейм описал, используя собственный опыт узника Дахау и Бухенвальда, «поведение индивида и массы в экстремальных ситуациях». Его вывод: создание экстремальной ситуации — арест, избиения, пытки, заключение в лагерь — имеет целью «навязать заключенным детское поведение», ускорить трансформацию взрослых людей в послушных детей. Бруно Беттельгейм видимо не подозревал, что анализируя поведение палачей и жертв в германском концентрационном лагере, представлял одновременно основные этапы трансформации человека в Советском Союзе. Целью германских концлагерей, — пишет ученый, — была «модификация личности, ее приспособление к нуждам государства». С этой целью заключенных «ломали, трансформируя в послушную массу, не оказывающую ни индивидуального, ни коллективного сопротивления». Беттельгейм подчеркивает, что индивидуальность заключенных ломалась серией травматических шоков: их «заставляли проклинать своего Бога, обвинять друг друга в гнуснейших поступках…» В результате взрослые люди трансформировались в послушных детей, которые боялись охранников и выполняли все их приказы. Происходила адаптация к лагерной жизни. Иосиф Менделевич, осужденный в 1971 г. на 12 лет лагеря за попытку бежать из Советского Союза, отсидевший срок, воспоминает подобное: «…Представьте-ка себе, что вы помещены в некий детский сад для взрослых, где отрицается ваше право на собственное поведение, на собственную точку зрения и даже на собственное выражение лица. —Почему вы не участвуете в общих культурных мероприятиях? Почему вы так угрюмо смотрите? Почему на вас грязная одежда?… Вы будете лишены за это… неважно чего — посылки, письма, свидания…»
Травматические шоки формируют советского человека: история СССР — серия мучительно болезненных ударов по бытию и сознанию. Первым шоком была — революция. Она сломала существовавшую социальную иерархию: удар был нанесен и тем, кто был наверху и оказался внизу, и тем, кто был внизу и попал наверх, В первом случае потерпевшие страдали от неожиданности падения, потери привилегий, обычного уклада жизни, гнева, часто бессильного. Вторые страдали от непривычности новой ситуации, от беспредельных возможностей, которые открывала безграничная власть, требовавшая взамен подчинения Идее. Следующим шоком был террор. Среди ленинских текстов, восхваляющих террор, требующих усиления террора, доказывающих его необходимость и пользу, выделяется откровенностью и четкостью изложения мысли «строго секретное» письмо, датированное 10 марта 1922 г. и адресованное членам Политбюро. Ленин дает детальные директивы, касающиеся очередного удара по духовенству и буржуазии. Письмо написано уже после завершения гражданской войны, после принятия новой экономической политики, которая будет временем (1921—1929) крайнего либерализма по советским меркам. Ленин требует арестовать и расстрелять «очень большое число» жителей маленького городка Шуя, в котором верующие воспротивились конфискации в церквах предметов богослужения. Ленин пишет: «Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать». Вождь советского государства не случайно выбирает слово «проучить». Массовые расстрелы должны выполнять прежде всего педагогическую функцию — учить. Для того, чтобы урок был действенным, важно, чтобы травма была как можно более глубокой.
Строители «нового человека» отдавали себе отчет в том, что инфантилизация граждан советской республики должна носить универсальный характер, что процесс должен охватить все население. Родившийся летом 1918 г.[5] новый инструмент террора — концентрационный лагерь, несет не только карательную, но и воспитательную функцию. Председатель ВЧК Дзержинский объявляет концлагерь — «школой труда». ВЧК получает право заключать в концлагерь тех, «кто не может работать без известного принуждения», кто «недобросовестно относится к делу», кто плохо «нерадиво» работает, кто опаздывает на работу и т. д. В ноябре-декабре 1982 г. по указаниям Юрия Андропова, избранного генеральным секретарем ЦК, во всех городах Советского Союза милицейские патрули проверяли советских граждан, как школьников, сбежавших с урока: почему вы не на работе, что вы делаете на улице, в кино, в бане в рабочее время?
Террор был необходимейшим, но не единственным, инструментом инфантилизации советского населения. Сразу же после революции одновременно с другими фронтами — борьбы с контрреволюцией, экономическим — открывайся фронт «борьбы с неграмотностью». Применяются решительные меры по «ликвидации безграмотности». Неграмотность была бичом дореволюционной России, В 1897 г. число грамотных составляло 22,9 % населения. Основной причиной неграмотности была слабая урбанизация России. Еще в 1926 г. более 80% населения страны жило в деревне.
Необходимость обучения грамоте не вызывала сомнения. Было два пути: естественный, самостоятельного приобретения знаний людьми, ощутившими их необходимость; насильственный, ленинский — ликвидации неграмотности по приказу. Выбирается для обозначения акции слово из военного и полицейского словаря — жестокое, не оставляющее надежды. Смысл кампании, организованной с широким рекламным размахом, ясно изложил Ленин: «Неграмотный человек стоит вне политики и поэтому должен выучить алфавит. Без этого не может быть политики». Ликвидация безграмотности видится Ленину прежде всего как мера «воспитания народа», включения его в ленинскую политику. «Только в России, — заметила Надежда Мандельштам, — стремление к образованию народа подменили лозунгом о его воспитании».
Декрет Совета народных комиссаров «О ликвидации безграмотности среди населения РСФСР», подписанный Лениным 26.12.1919 г., излагал сначала цель: предоставление «всему народу возможности сознательного участия в политической жизни страны», а затем средства: «Все население республики в возрасте от 8 до 50 лет, не умеющее читать и писать, обязано обучаться грамоте…» Параграф 8 декрета предупреждал: «Уклоняющиеся от установленных настоящим декретом повинностей… привлекаются к уголовной ответственности».
Нет другого документа, который так выразительно демонстрирует особенности строящегося нового мира: обучение грамоте становится повинностью, обязанностью, налогом. Власть сажает население страны за парту и как строгий отец следит за тем, чтобы «дети» приобретали нужные власти знания.
В 1926 г., во время первой переписи советского населения, выяснилось, что 5 млн. взрослых «ликвидировали безграмотность». И стало очевидным, что послереволюционные темпы обучения грамоте взрослых были такими же примерно, как и в последнее дореволюционное десятилетие. Но кампания по «ликвидации безграмотности» имела очень важное значение в дальнейшем процессе формирования советского человека. Она внедрила убеждение, что даже в области образования — не говоря уже о других областях жизни — лучшим средством является сила. Она внедрила убеждение, что советские граждане сами по себе никогда ничего — даже в собственных интересах — не сделают, если их не принудит государство. Следовательно — за все необходимо быть благодарным власти.
Государство оставляет за собой важнейшую из родительских прерогатив — заботу о воспитании детей — советских граждан. Наряду с системой начального, среднего и высшего образования постепенно строится система воспитания взрослого населения. Несмотря на то, что статистически советское население стало грамотным (в 1979 г. — 99,7% грамотных), агитаторы и пропагандисты читают советским людям на предприятиях и учреждениях (в обеденный перерыв) газеты, гигантский размах приобрела система лекционной пропаганды — «важный метод пропаганды марксизма-ленинизма». В 1980 г. общество «Знание» насчитывало 3200 тыс. лекторов. В течение одного года (1979) было прочитано свыше 26 млн. лекций, на которых присутствовало 1 млрд 200 млн. человек. Лекторы готовятся на специальных курсах, в университетах марксизма-ленинизма. Лекции читаются на предприятиях, в учреждениях, по месту жительства.
