История Финляндии. Время Петра Великого - Михаил Михайлович Бородкин
Таким образом, к известного рода реформам Петра русское общество было подготовлено царствованием Алексея и правлением Софьи, когда по словам Куракина, «политес восстановлена была в великом шляхетстве с манеру польского и в экипажах, и в домовном строении, и в уборах, и столах». Русское общество сознало, что его жизнь нуждается в чем-то новом, что насущные государственные потребности не удовлетворяются прежними средствами. Необходимость движения была сознана. «Народ поднялся и собрался в дорогу, но кого-то ждали: ждали вождя, — вождь явился».
«Петр Великий был только завершением давних стремлений; по существу поставленные им задачи и самые пути их исполнения не были новы; новой была только та энергия, которую он вложил в свое дело». Стремление к новшествам в его лице соединилось с царской властью, с его личными качествами, т. е. с ясным сознанием, железной волей, с административными и военными талантами и с порывистым характером Преобразователя, беспощадного к старине и не робеющего перед будущим... (Бороздин).
В области преобразований Петр смотрел на себя, как на мастера и руководителя. Наш народ, — по его словам, — «яко дети, которые никогда за азбуку не примутся, когда от мастера не приневолен бывает». Крижанич, знавший русских, также писал, что сами себе они не захотят добра, если не будут к тому принуждены силой, и Петр принуждал и приневоливал. Как орудие государственного попечения о подданных, он считал себя в праве это делать. Преобразование производилось им круто, деспотически, «ибо сами знаете — писал царь президенту камер-коллегии кн. Д. М. Голенищеву, — хотя что добро и надобно, а новое дело, то наши люди без принуждения не сделают».
По мнению Костомарова, Петр Великий — тип человека с неудержимой и неутомимой волей, у которого всякая мысль тотчас обращалась в дело. «Я так хочу, потому что так считаю хорошим, а чего я хочу, то непременно должно быть» — таков был девиз всей деятельности этого человека.
Заметив, что в Курляндии, вместо серпа употребляют маленькие косы с граблями, он сейчас же указом предписывает производить жатву косами. Усмотрел он необходимость приучить своих подданных плавать под парусами и немедленно воспрещает производить пассажирское речное сообщение по Неве гребными судами, допуская только суда парусные. Обнаружив, что в Петербурге медленно производится постройка домов, он воспретил какую бы то ни было каменную постройку в государстве (Указ 9 окт. 1714 г.).
Петр всему учит свой народ и все регламентирует: понятие верховной власти, церковные порядки (стоять в безмолвии и слушать службу со всяким благоговением), гражданские обряды, платье, обувь, строения, обработка пеньки, постройка речного судна, устройство ассамблей, игры — все отражено в его указах, все преподано; опека охватила всю жизнь от колыбели до могилы. В 1717—1718 гг. отпечатан был кодекс правил приличия в книге «Юности честное зерцало». Петр учил, как веселиться, лечиться, как хоронить. «А сколько кульков, лопат и мотык надобно, про то мне, государь, неведомо», — спрашивают его. И царь указывает. Он дает приказания о досках, бревнах, медных котлах, пожарных трубах, учит какие деревья рубить, какие пилить. Строгими законами и обильным дождем регламентов, указов и распоряжений Петр надеялся достичь своих целей. Так смотрели на дело умные люди его времени. Фед. Степ. Салтыкову тоже казалось, что стоит только велеть и во всех губерниях учредятся колонии или компании торговых людей.
Петр Великий объявляет народу о Ништадтском мире
Молодежь сгоняется на ученье. Русское юношество посылалось в Англию, Голландию, Францию «учить кумпоз, делать мачты, строить лодки, учиться навигационной науке, артикулу солдатскому, биться на шпагах, на лошадях ездить, танцовать»... и пр. «Вся Россия якобы со сна пробуждалась» (Посошков).
Среди общей картины России, всюду вы видите этого царственного труженика, уже одним своим ростом превышающего всех. А вокруг него, под наблюдением острого взгляда и грозного оклика, кипит работа: здесь разводят выписанных овец, молочный скот и конские породы, там заняты устройством фруктовых садов; в одном месте срываются бугры, в другом прорываются грандиозные каналы; вот иноземцы обучают ратному строю рекрут, которых прямо с учения отправляют в огонь генеральной баталии; в удобных гаванях создаются верфи, для которых корабельный лес привозится с Урала, а мастера — из заграницы. На севере из болот вырастает любимый «парадиз», «полнощных стран краса и диво»; на западе вытягивается линия укреплений, на востоке из недра гор добывается руда; на юге идет упорная борьба с сильными турками. Какой поражающий размах! Какое исключительное явление всемирной истории, какое сокровище истории русской! Петр — величайший исторический деятель....
Все им перестраивалось по требованиям личной воли и указаниям разума.
«В абсолютизме и рационализме петровского государства, — утверждает М. Богословский, — не было ничего исключительного — это были общеевропейские явления XVIII в. То было время Людовика XIV, Стюартов, Карла XI в Швеции, бранденбургских курфюрстов — неограниченных хозяев и устроителей своей земли, «Дух семнадцатого века, — говорит Блюнчли, — «был решительно благоприятен образованию абсолютной монархии, а в республиканских государствах — абсолютной власти существующего правительства». «Тот, кто дал людям королей, — говорит Людовик XIV, — соблаговолил, чтобы их почитали, как его наместников. Его воля, чтобы тот, кто родился подданным, повиновался без рассуждения». В том же духе говорил Боссюэ. «Величество, — рассуждал он, — образ Божий в государстве... Королевский трон не человеческий — но трон самого Бога... Все государство в государе, воля целого народа заключена в его воле».
Эти понятия в России насаждал Феофан Прокопович своей «Правдой Воли Монаршей». «Верховная власть, — учил он, — не подлежит ни чьему контролю... Подданные не более, как рабы. Его величество есть самодержавный монарх, который никому ответа за свои дела не дает, а всем управляет «по своей воле и благомнению» (М. Богословский). «В России полное самодержавие, — читаем у Крижанича; повелением царским можно все исправить и завести все полезное».
Государство XVII в. получило полицейский характер. Оно печется о безопасности жизни, имущества, нравственности. Государство вмешивается во все, проникает даже в замкнутый круг семьи и очага. Петровская Русь знала только «государево» дело.
«Власть, — писал Токвиль, — делается для подданных единственной пружиной социального механизма, единственным и необходимым двигателем общественной жизни. Правительство занимает место Провидения».
В манифесте 1702 г. Петр говорил о намерении или стремлении своем «государством управлять таким
