Владимир Наджафов - Пакт, изменивший ход истории
Все, или почти все, стало ясно из доклада Сталина на XVIII партийном съезде 10 марта 1939 г. Сказано было много такого, что позволяло с большой долей уверенности судить о его далеко простирающихся антикапиталистических замыслах. Равно как и о том, каким виделся Сталину путь к достижению целей его классово-имперской политики.
Как уже упоминалось в предыдущих главах, в провоцировании войны Сталин обвинял Англию и Францию, которые, по его мнению, своим отступлением перед агрессорами лишь поощряли их. В то же время западным «провокаторам войны» противопоставлялась своего рода общая позиция СССР и Германии (см. главу 5). Логике слов и дел Сталина вполне отвечали поиски (но только на определенном этапе) согласия с Гитлером. Обоснованно предполагая, что на первых порах Германия ограничится захватом малых стран-соседей и в ожидании, пока война не станет «всеобщей, мировой», вначале с периферийным участием Советского Союза. Для реализации своих планов Сталину был нужен как раз Гитлер, а не нерешительные лидеры западных стран, опасавшиеся, по аналогии с Первой мировой войной, социальных последствий всеобщего конфликта.
С гитлеровским нападением 22 июня 1941 г. Советский Союз в одночасье лишился не только фактического союзника, превратившегося в смертельного врага. Он лишился поддержки единственной из великих держав, признававшей продвинутые на запад новые советские границы. Предстояло в коренным образом изменившихся условиях отстаивать захваченное по договоренностям с нацистской Германией.
Поначалу пришлось даже отступить. По соглашению о взаимной помощи в борьбе против Германии, заключенному в конце июля 1941 г. с правительством Польши в эмиграции, СССР признал «советско-германские договоры 1939 года касательно территориальных перемен в Польше утратившими силу»{781}. Создавшийся опасный прецедент сталинское руководство постаралось устранить, порвав в апреле 1943 г. отношения с эмигрантским правительством В. Сикорского[62].
Дополнительные трудности для Советского Союза создали Ф. Рузвельт и У. Черчилль, подписавшие 14 августа 1941 г. Атлантическую хартию с требованием «окончательного уничтожения нацистской тирании». Его новоявленные западные союзники отвергали насильственные территориальные изменения, провозгласив «право всех народов избирать себе форму правления, при которой они хотят жить».
Чтобы снискать расположение Запада, в помощи которого он жизненно нуждался, Советский Союз присоединился к Атлантической хартии. С оговоркой, что практическое применение принципов хартии «неизбежно должно будет сообразоваться с обстоятельствами, нуждами и историческими особенностями той или иной страны…»{782}.
Безоговорочное принятие Атлантической хартии ставило под вопрос добытое с использованием силовых средств воздействия на другие страны. А вернуть захваченное — соседние с запада малые страны — вовсе не хотелось. Ведь пришлось бы отказаться от главного в понимании Сталина и его окружения — от расширения сферы советского социализма за счет стран капитализма. Отныне усилия Сталина и его преемников сосредотачиваются на том, чтобы сохранить, добившись тем или иным путем международного признания, территориальные приобретения в результате военно-политического сотрудничества с нацистской Германией.
Примером таких усилий могут служить переговоры, которые вели Сталин и Молотов в декабре 1941 г. с приехавшим в Москву министром иностранных дел Великобритании А. Иденом.
С началом переговоров Сталин заявил, что «гораздо больше его интересует вопрос о будущих границах СССР», чем тексты подготовленных соглашений{783}. Подчеркнув, что вопрос о границах представляет для советской стороны «исключительную важность», Сталин сослался на провальный итог переговоров с Англией и Францией весной-летом 1939 г. По его словам, на советско-западных переговорах «как раз вопрос о Прибалтийских странах и Финляндии явился камнем преткновения…»{784}. Более того — «вся война между СССР и Германией возникла в связи с западной границей СССР, включая, в особенности, балтийские государства»{785}. Другими словами, советско-германская война возникла из-за соперничества за господство в Европе.
Продолжительные переговоры, которые с советской стороны в основном вел сам Сталин, не дали ожидаемых результатов из-за упорства А. Идена в вопросе официального признания Англией новых западных границ СССР. Поэтому дело ограничилось принятием краткого совместного коммюнике{786}. О переговорах того времени с западными союзниками
В.М. Молотов вспоминал: «Мы настаивали на документе о наших послевоенных границах… Мы настаивали все время, я напирал на это… Все упиралось в признание за нами Прибалтики»{787}.
Ялтинско-Потсдамских соглашений (1944–1945 гг.) о фактическом разделе Европы оказалось мало, чтобы закрепить за Советским Союзом его территориальные приобретения. Сталин и его преемники в Кремле отчетливо сознавали, что послевоенная социально-политическая структура Европы по советскую сторону от «железного занавеса» основывалась на изменениях, инициированных Советским Союзом с применением насилия, начиная с пакта с нацистской Германией. Груз нелегитимности соглашений с поверженным врагом постоянно довлел над Кремлем. Неприятности добавило признание юридически «ничтожным» (по договору 1973 г. между Чехословакией и ФРГ) Мюнхенского соглашения о передаче Германии Судетской области. Понимание правовой несостоятельности соглашений с нацистским агрессором, тем более секретных, подстегивало усилия по предотвращению ревизии сталинской версии причин заключения советско-германского пакта.
Показателен случай с внезапным прекращением в 1977 г. издания известной серии «Документы внешней политики СССР», о чем уже подробно говорилось во Введении. Напомним только, что при возобновлении серии спустя 15 лет, уже в постсоветское время, было официально сообщено, что публикация была «необоснованно приостановлена» по решению советского руководства{788}. Почему? А все дело было в том, что остерегались еще одной публикации советско-германского пакта о ненападении 1939 года, чтобы избежать постановки вопроса о советских завоеваниях в 1939–1940 гг. по условиям секретного протокола, приложенного к этому пакту.
Однако дело не ограничивалось проблемой закрепления за Советским Союзом территориальных приобретений благодаря сотрудничеству с нацистской Германией. В послевоенное время эта, первоначально региональная восточноевропейская проблема, с расширением внешних границ Советской империи до центра Европы переросла в проблему континентальную. Разрастание Советской империи, вопреки выявившейся в итоге первой и продолженной во Второй мировой войне тенденции к распаду мировых империй, было исторической аномалией. Так вопрос о международно-правовом признании послевоенного территориального переустройства в Европе стал вопросом жизни или смерти для коммунистической империи. Форс-мажорные обстоятельства крушения в 1989–1991 гг. ялтинско-потсдамской системы международных отношений привели одновременно и к распаду Советской империи, и к радикальным переменам в пределах самого Советского Союза — к отпадению тех народов и территорий, которые составляли империю царской России.
С подписанием Хельсинкского Заключительного акта 1975 г., казалось, усилия советских руководителей наконец увенчались успехом. На очередном партийном съезде Л.И. Брежнев, подчеркивая значение хельсинкских договоренностей, заявил, что теперь пришло признание «сложившихся в результате второй мировой войны территориальных и политических реальностей» на европейском континенте{789}. Эти международные договоренности воспринимались Кремлем как определенная гарантия сохранности Советской империи, которая подрывалась изнутри антисоветскими выступлениями в странах-сателлитах. Но, как видим в случае с прекращением издания «Документов внешней политики СССР» спустя два года после Хельсинки, полной уверенности в том, что отныне политическая карта Европы зафиксирована окончательно, у правителей в Кремле не было.
Созданная Сталиным империя, перешагнувшая рамки империи Романовых, чтобы сохраниться и развиваться должна была постоянно расширяться на новые земли, покорять другие народы. В этом причина официально провозглашения ного курса на достижение военно-стратегического паритета СССР с внешним миром. Что означало — со всеми остальными государствами! «Самонадеянность силы» не могла не проявиться самым грубым образом, перегоравшая энергия советской военной машины не могла не искать какого-то выхода. Вторжение в Афганистан, которое вылилось в самую продолжительную войну за всю историю СССР, продемонстрировало безудержность советского экспансионизма, выросшего на дрожжах Второй мировой и Холодной войн.
