Взлёт над пропастью. 1890-1917 годы. - Александр Владимирович Пыжиков
Столь неблагоприятная для России атмосфера, возникшая при подготовке Парижской конференции, нисколько не смущала отечественных либералов. По их убеждению, инициативы союзников помогают России избавиться от узких, издавна укоренившихся стереотипов и утвердить подлинно государственный подход[1501], подразумевающий уничтожение вассальной зависимости от германца, «опьянённого идеей всемирного господства»[1502]. Ведь Германия не собирается капитулировать — на это указывают огромные закупки разнообразных промышленных товаров и сырья, которыми по окончании войны она по демпинговым ценам наводнит международные рынки, чтобы таким образом удержать их за собой[1503]. Едва ли какая-нибудь европейская держава в состоянии противостоять немецкой экономической экспансии в одиночку (даже Великобритания терпит от неё ущерб). Зато антигерманская коалиция способна справиться с этой угрозой. Экономическое сближение с союзниками открывает для России новые пути международного торгового сотрудничества. «Русские ведомости» декларировали: «Великобритания, Франция, Бельгия должны занять на русских рынках более видное место, чем то, которое принадлежало им до войны, и необходимые для этого меры будут, надо надеяться, приняты…»[1504] Либеральные публицисты были уверены, что введение льгот в нашем таможенном тарифе для этих стран откроет перед Россией самые широкие перспективы и повлечёт в свою очередь аналогичные шаги европейских партнёров[1505]. Как они уверяли, война встряхнула англичан, продемонстрировав им опасные стороны экономического эгоизма, и переделала французов, смыв с них налёт психологии рантье, разбудив здоровые силы. Общность целей поможет найти разумное сочетание интересов и подскажет, как обуздать Германию[1506].
Энтузиазм либеральной общественности усилила парижская встреча парламентариев от стран — участников конференции, которая предваряла работу правительств. Россию представляла делегация, почти целиком состоявшая из оппозиционных лидеров[1507]. Они с большой ответственностью подошли к своей миссии, считая её подлинным прорывом передовых сил России к западным демократиям. Любопытно, что делегация опоздала к открытию встречи, и до её прибытия страну представлял агент Министерства финансов во Франции А.Л. Рафалович. Это известие вызвало негодование в либеральной прессе. «Утро России» вопрошало, на каком основании представлять страну доверено чиновнику средней руки. Это могут делать лишь люди, «облечённые доверием России, обладающие первоклассным политическим опытом и привычкой играть роль в учреждениях, имеющих государственное значение»[1508].
Общение запоздавших российских посланцев с западными парламентариями было необыкновенно дружеским. Наши представители говорили о сломе российской цензуры, которая, ссылаясь на военную тайну, на самом деле препятствовала нашему обществу узнавать о гигантской деятельности союзников; только теперь выяснилось, какие жертвы они несли на Западном фронте. В некоторых российских кругах бытует мнение, будто воюем мы одни, а европейцы больше наблюдают за военными действиями. Подобные настроения опасны, и, чтобы развенчать их, представителям русского народа и дали возможность убедиться в обратном[1509]. Помимо Франции, делегация побывала также в Англии и Италии. Эти визиты, правда, не обошлись без казусов. Например, в Италии посланцы русской демократии решили возложить венок к памятнику Гарибальди, отказавшись при этом почтить память короля Виктора Эммануила и Кавура, чем немало озадачили итальянцев. А в момент возложения венков А.Д. Протопопов и В.И. Гурко поссорились и начали переругиваться друг с другом. Дипломаты российского посольства были вынуждены объяснить итальянской стороне, что у русских в обычае при возложении венков прославлять того, кому они предназначаются…[1510]
Рапортуя в Госдуме об итогах поездки, А.И. Шингарёв, разумеется, умолчал об этом эпизоде. Зато рассказал: «Массы народа, доходившие иногда до десятков тысяч человек, стояли на улице и приветствовали в нашем лице представительство великой страны»[1511]. И потребовал, чтобы именно отсюда, из Госдумы, прозвучали слова благодарности в адрес тех, кто своими жертвами облегчает наше положение. Окончилось всё бурной овацией в адрес присутствующих послов Англии, Франции и Италии[1512]. Однако выступая в тот же день в узком кругу Военно-морской комиссии ГД, Шингарёв поведал также и о трудностях в финансовых вопросах, и о запутанности переговоров об оплате поставок, и о прочих тревожных деталях[1513]. Он сам попытался было всё прояснить, встретившись с главой английского финансового ведомства Р. Маккеном, но тот от него просто-напросто отмахнулся[1514]. Шингарёв горевал недолго и поступил так, как и подобает истинному оппозиционеру: обвинил во всём некомпетентное российское правительство, с которым трудно иметь дело[1515]. Очевидно, такая позиция избавляла от необходимости вникать в реальную суть сложных финансовых взаимоотношений.
«Некомпетентное правительство», в отличие от Шингарёва, было вынуждено погрузиться в финансовые тонкости, обходить подводные камни международной политики и т. д.; от этого действительно зависело многое. Правительственную делегацию на Парижской экономической конференции возглавил известный финансист, государственный контролёр Н.Н. Покровский, за плечами которого годы были работы в Минфине. Его заместителем стал товарищ министра торговли и промышленности В.В. Прилежаев, ещё вместе с Витте участвовавший в заключении торгового договора 1904 года с Германией[1516]. (Любопытная деталь: вел. кн. Николай Михайлович, дабы поддержать величие и престиж России, предлагал Николаю II себя в качестве главы делегации[1517], но император предпочёл отправить специалистов.)
Подготовке к конференции было посвящено не одно заседание правительства; итогом стала специальная инструкция (46 листов), подробно отражавшая нашу позицию. Знакомство с ней даёт представление о том, какую
