Елизавета I - Кэролли Эриксон
Замусоренный, немытый, с неубранными отходами, Хэмптон-Корт буквально за несколько недель делался совершенно непригодным для жилья, и Елизавета вместе с гостями перебиралась в другое место. К тому же всяческие грызуны и насекомые, жиревшие на объедках, что доставались им и в приемной зале, и личных покоях, распространялись с такой скоростью и в таких количествах, что крысоловы да морильщики просто не справлялись с ними. Придворные мучились от блошиных укусов; этим тварям никакие шелковые камзолы не помеха.
Расходы на содержание этого громадного дворца неизменно превышали выделяемые парламентом сорок тысяч фунтов, и с одного взгляда на сохранившиеся от тех лет записи становится понятно почему. Несмотря на четкое и детальное расписание — сколько хлеба, вина, пива, дров, свечей должно расходоваться на нужды королевы, ее окружение, слуг и вообще всех тех, кому дозволено проходить через ворота Хэмптон-Корта, с этими ограничениями никто не считался. Стол королевы получался вдвое обильнее, чем предусматривалось (остатки шли обслуге и чиновникам, сама-то королева ела немного). «Постные дни», предусмотренные бюджетом, не соблюдались вообще, стол в эти дни так же ломился от яств, как и в любое другое время. Чиновники, что по своему положению могли заказывать еду из королевских запасов, безбожно злоупотребляли этой привилегией, презирая существующие правила настолько, что продукты, предназначенные для королевских кладовых, ящиками отсылали к себе домой.
По правилам чиновный люд, обслуживающий двор, и слуги из тех, что занимали начальственное положение, должны были трапезничать вместе, и рацион им полагался один и тот же, но редко кого можно было увидеть за большими столами, расставленными в помещениях дворца. Большинство предпочитало обедать и ужинать у себя и еду заказывать по собственному выбору; а то, что оставалось от общего стола, с большой охотой прибирали люди, стоявшие на иерархической лестнице ступенью ниже. Регулярное ведение хозяйства предполагало также, что еду подают далеко не всем и в строго определенные часы. Не соблюдалось, однако же, и это правило — кухня работала день и ночь, впрочем, как и винные погреба.
А хуже всего то, что дворец был катастрофически перенаселен — аристократы высокого и не очень высокого ранга приезжали туда с многочисленным штатом слуг, то есть слуги — со своими собственными слугами. И вот эти-то последние, на которых никто не рассчитывал и которых здесь вообще не должно было быть, каждодневно, расталкивая друг друга локтями, устремлялись в столовую за большой обеденный стол; более того, многие из этих слуг приезжали с женами и детьми, а ведь их тоже нужно было кормить. Места на всех не хватало даже в лучшие времена. Каморки у слуг были тесные, предназначенные только для ночевки: спали в них по двое на одной кровати. Целые семьи ютились в комнатах, рассчитанных на одного, и чище во дворце от этого не становилось, да и настроение не улучшалось.
Словом, никому, независимо от положения, удобно в Хэмптон-Корте не было; но все это компенсировалось чаемой наградой: влиянием или хотя бы иллюзией такового; обогащением или надеждой на него; славой или, пусть скандальной, известностью. А главное — амбициозные люди, а то и целые семейные кланы ощущали здесь пьянящую близость власти, открывающиеся возможности, занимая каждый положенное ему место в огромном хороводе, что и представляла собою придворная жизнь.
У этой жизни был свой ритуал, свой ход, свой распорядок — события экстраординарные вроде присвоения титула графа Лестера, или ординарные — честь поднести королеве блюдо за столом, или приготовить ей постель, или обратиться с обычным пожеланием «доброй ночи», после чего придворные оставались предоставленными самим себе, а королева, спавшая обычно немного, отправлялась в кабинет, где работала допоздна. По воскресеньям Елизавета торжественно шествовала в часовню и обратно, при этом шлейф ее платья непременно поддерживала какая-нибудь графиня, а свиту составляли двести рослых гвардейцев в мундирах из алого шелка, члены Совета с символами королевской власти в руках и дюжина высокородных дам. При появлении королевы все опускались на колени, протягивали ей «письма-прошения от богатых и бедных» (иные были написаны людьми, действительно попавшими в отчаянное положение, но большинство — цепкими, ненасытными просителями, которым когда-то однажды была оказана королевская милость и которые теперь жили, как того Елизавета и хотела, ожиданием новых подачек). Она принимала прошения с «кроткой улыбкой» и на почтительные поклоны отвечала звучным «благодарю вас от всего сердца». После этого под громкое пение фанфар все отправлялись к обеденному столу.
Особое место в этой театральной жизни занимала красочная церемония вручения новогодних подарков — старая добрая английская традиция, которая при дворе стала не чем иным, как тщательно рассчитанной коммерческой процедурой. В ответ на аккуратно измеренные и взвешенные кубки, чаши и другие изделия из золота и серебра, точная цена которых была известна заранее, королева получала от придворных самые изысканные и дорогие подношения. Иные, правда, ограничивались просто толстым кошельком с монетами, но большинство преподносило наряды, драгоценности, украшения, словом, личные подарки. В 1562 году среди них оказались изящно инкрустированный арбалет, золотые песочные часы (песок тоже золотой), скатерти ручной работы, туалетный столик, крытый бархатом с золотыми нитями. Сесил подарил Елизавете королевскую печать из слоновой кости с серебряным орнаментом; одна из фрейлин, некая Лавиния Терлинг, — миниатюрный «портрет королевы и других персон» в изящном ящичке. Аптекари поднесли Елизавете на Новый год образцы своей продукции, бакалейщики — различные специи: имбирь, мускатный орех, фунт корицы. Королевский хранитель пряностей добавил к этому от себя гранаты, яблоки, коробки с засахаренными фруктами, конфеты на любой вкус. Но самым удивительным из такого рода съедобных подарков был гигантский марципан — целое сооружение. Один из йоменов при королевских покоях вкатил «великолепный марципан в виде башни, окруженной солдатами и артиллерийскими орудиями». Душистый марципан подарил королеве и шеф-повар — на сей раз в форме шахматной доски, да и ароматы были другие. Но превзошел всех один архитектор, смотритель строительных работ; он преподнес королеве ни много ни мало — изображение собора Святого Павла из рафинада, а колокольни с любовной точностью были сделаны из творога для пудинга. В этом подарке было что-то ностальгическое, ибо в главную колокольню — самую высокую в Лондоне тех времен — незадолго до того ударила молния, уничтожив и церковь; так порвалась освященная веками нить, связывавшая
