Павел Милюков - Воспоминания (1859-1917) (Том 1)
После нашей беседы с Витте я только еще раз с ним встретился как-то вечером на одном общественном собрании. Он был тогда уже давно в отставке и в немилости. Заметив меня, он пробрался через толпу, чтобы подойти ко мне, поздоровался, вспомнил про нашу первую встречу и сказал мне несколько слов, которые не могли не запомниться. "Жаль, что я мало знал вас тогда. События могли бы пойти иначе". Я был бы очень польщен этим поздним признанием, - если бы не знал эгоцентризма Витте.
Весь остаток жизни он прожил в страстной мечте вернуться к власти, чтобы переделать во втором издании тот исторический момент, когда, по его выражению, его взяли "на затычку" и выбросили "хуже прислуги". Ему так хотелось доделать то, что ему помешали совершить, как думал он сам, или чего он не сумел сделать, как думали другие. На склоне лет прожитое должно было ему представляться в виде варианта пословицы: "Si jeunesse savait, si vieillesse pouvait" ("Если бы молодость знала, если бы старость могла".)). Ему, правда, не хватило знания. Но ему не хватило и власти.
8. КАДЕТЫ И ЛЕВЫЕ
Последние месяцы 1905 года, если не представляют развязку драмы первой русской революции, то вводят в преддверие этой развязки. Кривая революционного движения, доведенная искусственно до своей высшей точки, с декабря этого года спускается вниз - сперва незаметно для невнимательного глаза, а потом всё более круто. По внешности, как будто, революционное движение даже торжествует свои первые осязательные успехи. В новом органе народного представительства сторонники Ахеронта думают приобрести новую арену борьбы, сперва открытой, потом, после провала опыта Первой Думы, законспирированной, но на базисе Второй Думы. По внешности, продолжается и наш флирт с "друзьями слева", лишь постепенно охлаждаясь по мере того, как "друзья" всё более очевидно превращаются в "друго-врагов". Моя надежда на сотрудничество конституционного и революционного движения, как на условие общего успеха, оказывается, таким образом, неосуществившейся мечтой, а вместе с тем гибнет и дело общей борьбы. Мне приписывали, по поводу полемики на предвыборных митингах, такое предложение левым конкурентам: "Вы делайте громы и молнии за кулисами, а мы на сцене будем вести борьбу за обоих". Это, конечно, была карикатура на нашу тактику. Скорее уже положение было обратное: громы и молнии делались на сцене; правда, они оказались игрушечные. А борьба за реальные достижения была этим сорвана.
Рассказать подробно о том, как это произошло, дело истории. Но черты моей автобиографии настолько тесно переплетаются с событиями, что местами мне придется касаться не только общих черт их, но и деталей. Всё же, мы подходим здесь к одному из важнейших моментов новейшей русской истории, и свидетельство одного из участников не будет лишним.
Я рассказал об отношении нас, кадетов, к правительству 17 октября. Выбор политической позиции по отношению к власти в тот момент принадлежал нам. По причинам, изложенным выше, мы этот момент сознательно пропустили. Можно утверждать, вместе с нашими политическими противниками справа, что мы тут сделали ошибку. Но, помимо того, что они сами, не сделавшие этой "ошибки", сыграли в ничью и лишь поплатились своей политической репутацией, мы закончили год предложением честного компромисса. Витте его грубо оттолкнул, предпочтя неверной перспективе добросовестного сотрудничества с настоящей русской общественностью - борьбу за сохранение своего личного положения "наверху", - борьбу, оказавшуюся в итоге не менее неверной. По отношению к левым, выбор позиции принадлежал не нам, а им. В итоге их выбора год закончился их резким отказом от параллельных действий с нами - и полным разгромом их собственной тактики. В создании образовавшейся пропасти между нами и ими немалую роль сыграли наши недавние союзники из Союза Освобождения и его филиалов. Но главной причиной были всё же идеологические изменения в среде самих социалистов.
Я ранее говорил о полемике с нами монополистов пролетариата - типа новой антиленинской "Искры". Но до меня не доходили тогда сведения о появлении другого, более непримиримого течения - ленинских "якобинцев", стремившихся перехватить руководство у "жирондистов-новоискровцев". Я ничего не знал о майском "третьем съезде" в Лондоне (первом чисто большевистском); а на нем, после принятия общим фронтом "освобожденческого" движения лозунгов всеобщего избирательного права и Учредительного Собрания, был уже намечен, в отсутствии меньшевиков, дальнейший шаг: полная победа "демократической рабоче-крестьянской диктатуры". Эта диктатура должна явиться результатом успешного вооруженного восстания, которое низвергнет самодержавие с его дворянством и чиновничеством и заменит его демократической республикой с революционным "Временным Правительством" во главе. В это правительство смогут войти и с. - д., чтобы "давить" на него не только "снизу", но и "сверху". Это будет все же - только буржуазно-демократическая власть; но она облегчит дальнейший переход, при обязательном содействии всемирной революции, к осуществлению социализма в России.
Тут была, в зародыше, вся ленинская программа 1917 года. Она резко противопоставлялась буржуазному "предательству", срыву революции и ограничению ее "куцей конституцией", при полном нежелании упрямой власти считаться даже и с нею. Конечно, при этом "буржуазная демократия" не только не приглашалась к дальнейшему сотрудничеству, но, напротив, принципиально устранялась от него, чтобы "не связывать рук" крайней левой тактике.
Надо признать, что вся эта упрощенная проекция ленинских геометрических линий в политическую пустоту должна была самой своей общедоступностью и абсолютной формой утверждений и требований гораздо сильнее подействовать на массы, нежели извилистые, полные благоразумных оговорок формулы резолюций, которые собравшиеся в Женеве меньшевики противопоставили решениям лондонского третьего съезда. До нашей среды все эти тонкости внутренней междоусобной борьбы в среде с. - д. просто не доходили вовремя.
Только в конце июля Ленин напечатал свой сравнительный комментарий большевистских и меньшевистских резолюций в нашумевшей брошюре "Две тактики". Притом же, к октябрю разногласия "двух тактик" успели уже несколько сгладиться. Главное различие между ними было, в сущности, не столько в лозунгах, сколько в способах их осуществления. То, что Ленин уже в мае смело поставил на первую очередь, для меньшевиков оставалось тогда за горизонтом практической политики. Лишь в октябре и ноябре эти лозунги не только показались осуществимыми, но и были превзойдены при содействии Троцкого. Он себе приписывал поправку, по которой "временное правительство" с преобладанием с. - р. должно было образоваться не после победы вооруженного восстания, а в самом процессе этого восстания, как руководящая восстанием власть. Эта поправка и была положена в основу тактики Совета рабочих депутатов, как ее представлял себе Троцкий.
Каким образом наши "освобожденцы" могли оказаться проводниками этой новой тактики, формально противопоставленной нашей парламентской тактике на нашем ноябрьском съезде?
Союз Освобождения состоял из очень разнообразных политически элементов; это и помешало ему не только стать партией, как мы знаем, но и допустить образование партии в своей среде. Наши шестеро делегатов от земцев-конституционалистов, выбранные в Совет Союза (см. выше), все оказались, в конце концов, самыми заправскими кадетами. В деятельности другой половины делегатов-"интеллигентов" они фактически почти не принимали участия. Свою деятельность группа "интеллигентов" сосредоточила в петербургской т. наз. "Большой Группе" Союза Освобождения. "Большая Группа" и включала в себе посредников между Союзом и социалистическими партиями, передававших туда очередные партийные лозунги. Оттуда шел захват социалистами таких петербургских учреждений, как Императорское Техническое Общество ("Соляной Городок") или такое же "Императорское" Вольное Экономическое Общество - впоследствии ставшее ареной с. - д. "Большая Группа" также распространяла свое влияние и на профессиональные союзы, в которых председательствовали ее члены; они монополизировали и влияние на Союз Союзов, создавши при нем отдельный петербургский Союз Союзов, слившийся в решительные октябрьские дни с Центральным Бюро всероссийского Союза Союзов. Словом, это почкование Союза Освобождения, при содействии еще группы "сочувствующих", распространило его влияние очень широко - и в то же время содействовало его быстрому полевению.
Коренные "освобожденцы" сами разделились на "благоразумных" и "буйных". "Благоразумные" пытались удержать старый курс, борясь с усилением левого крена, за предварительную "организацию" революции и против внесения ее, в острых формах, путем агитации социалистических партий, в рабочую среду. К "благоразумным" принадлежала группа Прокоповича-Кусковой, Анненский, Богучарский, Хижняков. Переходную роль к "буйным" сыграл талантливый, богато-одаренный природой оратор - "вульгарист" и организатор многолюдных митингов, горный инженер Л. И. Лутугин, У себя "дома", в Союзе Освобождения он вел себя "умницей" и проницательным политиком; но, очутившись перед толпой, которую цинически называл "лопоухими", моментально зажигался и перевоплощался в народного трибуна, призывая собрание к немедленной атаке "твердынь". Вышучивая перед единомышленниками самого себя и своих слушателей, он, однако, понимал значение "лопоухих", а своим интеллигентам предсказывал горькую участь: "Стукнут вас по головке, товарищи, тут вам и конец: только слюнка потечет". Здесь и секрет его двойной роли, умно и талантливо разыгранной.
