И. Василевский - Романовы
На дверях царского кабинета во время пребывания в Ставке он вывесил объявление «Кошелек или жизнь», чем привел в немалое удивление и смущение членов иностранных миссий.
Уродливость быта царского двора видишь яснее, изучив личность императрицы Александры Федоровны. Во время всероссийской переписи 1897 года его величеству «благоугодно» было принять в ней участие. Николай получил анкетный листок и собственноручно заполнил его. В листке этом на вопрос о звании Николай ответил: «Первый дворянин». В графе «род занятий» он написал: «Хозяин земли Русской».
Рядом с этими горделивыми записями он имел все основания указать — «муж своей жены». Эта женщина все 22 года их совместной жизни имела на него подавляющее влияние. Роль Николая II, особенно в последние годы, была минимальной: Распутин правил Александрой Федоровной, Александра Федоровна — царем и Россией.
Недавно вышедшие в свет «Письма императрицы Александры Федоровны к императору Николаю II» дают нам возможность проследить самую сущность их отношений.
Первое, что поражает внимательного читателя «Писем», — это бесспорная, ярко выраженная в каждом письме любовь этой женщины к мужу. «Спи хорошо, мое солнышко! Ники, драгоценный мой! Моя постель так пуста без тебя!», «Вот уже 20 лет как я принадлежу тебе, и какое это всегда блаженство!», «Спи хорошо, муженек. Твоя жена всегда возле тебя. Нежно целую твою милую шейку и дорогие любимые ручки. Нежно целую каждое дорогое местечко…»
Эта пылкая любовь представляет собой первую психологическую загадку в длинном списке вопросов, которые ставят перед собой исследователи опубликованных писем.
Мы знаем, что брак Николая и принцессы Алисы — типично дипломатический брак, заключенный Вильгельмом и Александром III. Здесь не было соображений сердечного влечения молодых людей. Более того: Александра Федоровна не только до свадьбы, но и некоторое время после нее ненавидела и презирала насильно навязанного ей мужа.
В мемуарах баронессы Дзанковой, близкой приближенной принцессы, приехавшей вместе с ней в Россию, находим целый ряд ярких указаний на это. «Я ненавижу его, я ненавижу его!» — заливаясь слезами, повторяет она, когда ей на глаза попадается официальное сообщение в дармштадской газете о состоявшейся помолвке между ею и наследником русского престола.
«Я, знавшая тайну сердца будущей императрицы и видевшая, какое чувство отвращения питает она к своему будущему мужу, — пишет баронесса Дзанкова, — не могла прогнать от себя мысли о жизни, которую придется ей вести в далекой чужой стране, о том, сколько горя и слез ей придется пролить».
На таких началах был построен этот династический брак, «брак по ведомству иностранных дел».
Но вот перед нами подлинные письма Александры Федоровны 1915-го и 1916 годов.
«Благословляю тебя, люблю тебя, тоскую по тебе…»
«Без конца целую твою подушку…»
«Сколько счастья и любви дал ты мне. Жажду тебя ужасно, жажду чувствовать твои объятия, тоскую по твоим ласкам, мне их всегда недостаточно…»
«Осыпаю поцелуями каждую частицу твоего тела…»
Как случилось, что подлинная любовь, чудесная нежность, страсть, все увеличивавшаяся к двадцать второму году после свадьбы, заменили собой прежнюю ненависть и отвращение?
«Стерпится — слюбится». Этого объяснения в данном случае явно недостаточно.
Кстати, в области религии — точно такой же резкий поворот. Как горячо, пылко ненавидела православие принцесса Гессенская, как категорически отказывалась она переходить в лоно православной церкви! А императрица Александра Федоровна? Она вдруг стала ревностной поборницей христианства. Один из ее приближенных назвал ее «язычницей от христианства». Все Гермогены и Серафимы кажутся перед нею просто безбожниками!
Вероятно, перед нами характерные симптомы истерии, когда «да» и «нет» сменяют друг друга почти без пауз.
Как институтка, обожает она своего супруга. «Я целовала это место», «здесь большой поцелуй» — эти указания мы находим почти в каждом письме, а отдельные места даже обведены кружками. Но рядом с нежностью находим и «государственную мудрость». «Птичка моя, необходимо разогнать думу». «Мое солнышко, выгони ты этих министров».
Область сердца — дело одно, сфера разума — дело другое. Но так уж получается, что в одном человеке смешаны все эти чувства: и глубокая любовь, и политика, и тупость царицы, и тонкие душевные переживания женщины.
Перед нами не просто переписка мужа и жены. Это письма императрицы императору — пройти мимо этих документов просто непозволительно. Что же мы в письмах находим?
Никаких полутонов Александра Федоровна не признает. Ее стиль — определенность.
«Сазонов — дурак».
«Воейков — трус и дурак».
«Посол Демидов — настоящий дурак».
«Самарин — настоящий дурак».
«Все министры — сплошь дураки».
Даже Шопенгауэр не смотрел на мир так мрачно, как смотрела на него императрица.
«В душе все дураки».
«В Ставке все сплошь идиоты».
«В синоде одни только животные».
«Министры — мерзавцы».
«Дипломатов наших надо повесить».
Женщина эта, судя по стилю, обладает плохим, тяжелым характером. Если бы в старые времена ее письма попали к мировому судье, сколько бы трехрублевых штрафов пришлось бы выплатить за всех этих бесчисленных «дураков» и «мерзавцев»!
Особенно ненавидит она почему-то Гучкова. «Надо бы отделаться от Гучкова, только как? Вот в чем вопрос, — пишет Александра Федоровна мужу 30 августа 1915 года. — Теперь военное время, нельзя ли было бы придраться к чему-нибудь, чтобы запереть его?»
«Ах, неужели нельзя без Гучкова», — читаем мы снова в письме от 2 сентября того же года.
«Как бы хорошо, если бы случилось крушение с поездом Гучкова!» — мечтает она в следующем письме.
«Правда ли, что намереваются послать Гучкова к тебе с депутацией? — спрашивает она, возвращаясь к теме 11 сентября. — Серьезное крушение, в котором бы один пострадал, было бы хорошим Божьим наказанием. И заслуженным!»
«Как отвратительно, — жалуется она в том же письме от 11 сентября, — что Гучков, Рябушинский, Вайнштейн (настоящий жид, наверное), Лаптев, Жуковский избраны этими мерзавцами в Государственный Совет».
«Гучков очень болен, — ликует она 4 января 1916 года. — Хотела бы я, чтобы он переселился на тот свет».
«Гучкову лучше!» — этот вопль читаем в письме от 5 января, а два дня спустя она вздыхает: «Гучков поправляется… По совести должна сказать — к несчастью!»
Настойчивая она была женщина. Этакая если уж привяжется, то не отстанет.
Но не всегда она ограничивается мечтами такого рода. Она и хитрее может. «Конечно, Родзянко не симпатичен, — пишет она мужу. — Но, увы, теперь такие времена, когда бываешь из расчета вынужден сделать многое. Родзянко должен теперь получить орден. Это бы ему польстило. Вместе с тем он упадет в глазах левых партий, если примет награду. Наш друг (Распутин) так же говорит, что было бы хорошо это сделать».
Это письмо заканчивается словами: «Осыпаю поцелуями каждую частицу твоего тела. Твоя любимая женка». Удивляться ли, что просьба «любящей женки» была исполнена. Родзянко был дан орден Св. Анны I степени.
Исключительная роль в письмах принадлежит, конечно же, Гришке Распутину, «нашему другу».
«Надо всегда делать то, что он говорит. Его слово всегда имеет глубокое значение». «Мы должны обращать особое внимание на то, что он говорит… Я знаю, что будет фатально и для нас, и для страны, если его желания не будут выполнены». «Этот человек послан нам Богом». «Не слушайся других, только нашего друга».
Это что-то воистину удивительное. Стоит сравнить сроки высочайших указов с пожеланиями Распутина, высказанными в письмах Александры Федоровны, чтобы убедиться, до чего быстро исполнялись все желания конокрада. Созыв Государственной думы и ее роспуск, назначение и увольнение министров, внутренняя и внешняя политика, война и мир — всем этим распоряжается Распутин, всем командует Гришка. Николай II — только исполнитель.
«Григорий кашляет и волнуется насчет Греции», — пишет императрица мужу 6 ноября 1915 года. Этот кашляющий друг не ограничивается, впрочем, одной Грецией и пересылает Николаю указания для отношений с другими иностранными державами. «Наш друг просит тебя послать телеграмму сербскому королю, так как он очень тревожится; прилагаю его бумажку, которую ты можешь использовать для своей телеграммы — изложи своими словами».
Еще решительнее оказывается «державная воля» Гришки в делах внутренних. Все великие князья, весь совет министров был против, чтобы Николай II объявил себя главнокомандующим. Но вот Григорий Распутин сказал «Пущай!» и сразу же вылетел в Ставку великий князь Николай Николаевич, а государь объявил себя главнокомандующим. Ликующая жена пишет ему: «Наш друг за тебя, ты спас свою страну. Спи хорошо, мое солнышко, спаситель России!»
