Жозе Эрману Сарайва - История Португалии
В действительности эмиграция продолжалась, а вместе с ней сохранялась отсталость в деле создания производительных структур.
83. Культура в городах и селах
Романтизм
Победа либерализма решительно изменила культурную панораму Португалии: появились новые идеи, новые имена, менялись вкусы. В городах перемены происходили интенсивно и быстро; села оставались неграмотными, однако теперь в их жизнь вторглись касикизм, проезжие дороги и поезда, а также возвращение некоторых успешных эмигрантов, которые принимались за восстановление церквей и строили себе швейцарские домики — шале.
Главные предвозвестники романтизма: Круш-и-Силва, Филинту Элизиу, Толентину, Томаш Гонзага, Бокаж — умерли до 1820 г. Они ушли вовремя, ибо их утонченная, претенциозная и трудная для понимания поэзия не была бы оценена после революции так, как ее ценили ранее. Это была «элитная» литература, имевшая определенную ценность: юмористические замечания по поводу смешной нарождавшейся буржуазии, проявление первых романтических устремлений, пока еще прикрытых стыдом отшлифованного языка, насыщенного терминами и мифологическими аллюзиями, в которых могли разобраться лишь посвященные. Даже Бокаж, который среди всех этих поэтов был наиболее близким к улице, использовал такие выражения, как «душный зефир», «кроткие музы», «летейские брега», вместо того чтобы просто сказать «ветер», «поэзия», «смерть».
Таким образом, это было поколение, которое не выражало нарождавшегося идеала, хотя сами образовывавшие его люди были либералами и посвятили объемистые поэмы стремлению к свободе. Писатель, отстаивавший старый режим, был исключением. Трагическая биография Жозе Акурсиу даж Невиша — хороший пример такого культурного эпилога; он поставил свой талант на службу мигелизму, и, когда либералы выиграли войну, он пустился в бегство, пока не объявился мертвым от страха и голода в одном из отдаленных сараев для соломы. Со смертью он ушел навсегда, так как его произведения не пережили автора, хотя и вызывают интерес. Его «История французских вторжений» — одна из лучших книг, написанных при старом режиме, и является первой работой по истории Португалии, включающей экономическую статистику и содержащей намеренное описание коллективной психологии.
Но теперь крупными авторами стали другие. Возвышались над всеми Гарретт и Эркулану, имена, которые помнят до сих пор; однако рядом с ними творили многочисленные более мелкие писатели, оставившие богатое творческое наследие. Они вступили в либеральную армию, воевали, были побеждены, эмигрировали, снова воевали и стали победителями. Во время эмиграции они ассимилировали гораздо более продвинутые, чем португальские, формы и основные принципы культурных процессов. Когда Гарретт и Эркулану, которые затем станут в Португалии корифеями первого романтического поколения, находились в Англии, уже умерли все крупные поэты второго поколения английских романтиков. Однако они усвоили их урок и принесли художественные составляющие романтизма в Португалию в солдатских рюкзаках.
Романтизм — это литературное и художественное выражение буржуазного сознания. Он верит в прогресс, ибо прогресс — это экономическая пружина буржуазии; воспевает свободу, потому что каждому буржуа очевидно, что свобода — это не что иное, как осуществление власти им самим; превозносит чувство над преградой условностей, так как чувство — это он сам, а условности — пережиток социальных барьеров, которые все еще препятствуют его триумфальному шествию; изобретает душу народа или национальный дух, поскольку считает себя законным представителем этих мифов; переписывает историю, ибо она позволяет ему восстановить коллективный пергамент и выставить себя истинным дворянином, представителем тех поколений, которые на протяжении веков расчищали путь к свободе.
Успех Гарретта и Эркулану был огромным. И один, и второй обладали большим талантом, и уже этого было бы достаточно для объяснения их чудесной литературной судьбы: их смолоду считали фигурами подлинно общенационального масштаба, а следующие поколения окружили их гораздо большим поклонением, чем выказанное любому другому крупному деятелю либерализма. Оба они пытались наполнить португальской материей те формы, которые привезли из Европы. Гарретт создавал исторические романы с привкусом книг, которые он читал в Англии; он вновь и вновь обращался к португальской древности, черпая темы для романтических драм (ему удалось написать шедевр «Брат Луиш ди Соуза»), и исследовал игнорировавшиеся дотоле глубины народной португальской традиции, населив отечественную литературу легендами, вроде тех, которыми изобиловали английские романы и поэзия. Первый сборник популярной литературы — его «Романсейру» (первый том, 1843). Эркулану ищет прежде всего легенды в средневековых текстах; он принес из Англии высокопарный стиль с библейскими эмфазами, напоминающими величественные увертюры романтических опер. Он торжественно повествует от имени столетий, от имени совести, от имени Родины. И убеждает. Целью Эркулану была литература. Стали знаменитыми два его романа, объединенных под общим названием «Монастикон» — истории священников, действие одной из которых разворачивается во времена вестготов, а другой — во времена Авишского магистра. Обе они повествуют о проблемах церковного безбрачия. Однако роман привел его к погружению в историю страны. Одной из книг, имевших наиболее длительное и глубокое влияние на португальскую культуру, стала «История Португалии» (1847—1859), в которой португальское средневековье представлено как «медленный подъем народных классов», подобно тому как это сделали французские историки применительно к своей стране. Такая интерпретация идентифицирует на каждом шагу «народ» с «добрыми людьми», то есть с сельскими собственниками, и народные классы с буржуазией.
Романтизм характеризует культуру высших слоев общества в течение всего века. Литературный опыт, попытавшийся его преодолеть (особенно — опыт поколения 1870 г.), помимо того что многое вобрал из романтизма, не добился всеобщей приверженности. Все, что затрагивало социальные темы, вызывало искреннее отвращение, поскольку было бестактным и беспокоящим. Ультраромантизм (Камилу, Суариш душ Пассуш, Томаш Рибейру, Бульян Пату) встретил гораздо более широкий отклик. Среди самых потрясающих литературных успехов в Португалии — «Сватовство могилы», любовное приключение двух скелетов на кладбище, которое воспевали взволнованные девушки под аккомпанемент фортепьяно.
Пианино, а также фальшивое золото — пешисбеки — стали вехами на пути перехода от старого общества к новому; музыкальный инструмент, кроме того, служил важным средством культуры, с помощью которого в буржуазных семьях прививался аристократический вкус к музыке; предшествующий век он культивировался только в капеллах и во дворцах. В 1848 г. молодой пианист, обучившийся музыке в одной из капелл, присоединился к капиталисту и создал в Лиссабоне «Дом Сассети», бизнесом которого стала музыка. Пианино было очень дорогим инструментом, который не производился в Португалии. В период с 1848 по 1899 г., когда Сассети умер, он импортировал многие тысячи этих музыкальных инструментов; его компания была одной из немногих выживших и уцелевших до сих пор. Поначалу пианино появлялись лишь в домах баронов, но вскоре превратились в некий символ среднего класса, а распространение этого инструмента — в показатель темпов, которыми развивался этот класс начиная с середины века. Фальшивое золото еще одно типичное измерение материальной культуры буржуазии. В португальском языке слово происходит от фамилии английского рабочего Пинчбека, который обнаружил, что, смешивая медь и цинк, можно получать металл, своим цветом напоминающим золото. Функцией пешисбеки было как раз казаться тем, чем ты не был на самом деле, позволить среднему достатку имитировать изобилие. У него была блистательная карьера: от пряжек на книгах и фонарей на каретах оно проникло в интерьеры домов, наполнив залы сверкающими изделиями, рамками, «аппликациями», и кончая браслетами, украшенными фальшивыми драгоценными камнями. Помимо металлического фальшивого золота было и много других предметов: поддельные мраморные стены, гипсовые скульптуры, бумажный шелк на стенах залов, фальшивые персидские ковры. Буржуазный дом напоминал старинные дома аристократии. К концу века крупная буржуазия ощутила даже необходимость отличаться от мелкой и начала извлекать из подвалов в провинции и из развалившихся построек, которые она приобрела при распродаже церковного имущества, старые поставцы и шкафы, говорившие о благородном прошлом, и даже портреты неизвестных людей буржуа выставляли так, будто на них изображены их собственные предки. По существу это и были их предки, а если не совсем они, то по меньшей мере общество, которое они пытались воссоздать. Увлечение антиквариатом затем сошло на нет, когда в первой трети XX в. возник кризис среднего класса, однако оно возродилось со всей силой после 1950 г., распространившись на столь широкие слои, что спрос породил целую отрасль по изготовлению «очень старой» мебели, картин и изразцов.
