Антиохийский и Иерусалимский патриархаты в политике Российской империи. 1830-е – начало XX века - Михаил Ильич Якушев
В сентябре 1852 г. ма’мур Афиф-бей прибыл из Египта в Палестину. В Иерусалиме все были уверены, что османский эмиссар прибыл для оглашения февральского хатт-и шерифа 1852 г. Правда, вскоре стало известно, что османский эмиссар имел и другое поручение – наблюдать за ходом работы османского инженера Эсад-эфенди. Инженер прибыл из Стамбула в Иерусалим для замеров большого купола ротонды храма Гроба Господня перед тем, как приступить к его капитальному ремонту. В сентябре 1852 г. на одном и том же пароходе из Бейрута в Яффу приплыли три консула: французский – Поль-Эмиль Ботта (1848–1855 гг.), австрийский – граф Иосиф де Пиззамано (1847–1861 гг.) и российский – К.М. Базили. Вместе с ним в Яффу прибыл помощник секретаря императорской миссии на Босфоре князь Лев Гагарин. Он был направлен А.П. Озеровым в распоряжение бейрутского генерального консула для обеспечения оперативной доставки его рапортов и донесений из Иерусалима в Константинополь. Все консулы добрались до Иерусалима с поручениями от своих правительств внимательно наблюдать за тем, как будет исполняться февральский фирман 1852 г. По сообщению британского консула в Иерусалиме Джеймса Финна (1846–1862 гг.), русская делегация во главе с генеральным консулом Базили была «встречена с величайшими почестями»: по дороге из Яффы, через Рамлю в Иерусалим ее членам трижды подавались прохладительные напитки. Патриарх Кирилл встречал русских – Базили, Гагарина и Порфирия (Успенского) – у городских Яффских ворот. Делегацию «сопровождал эскорт из сотни всадников нерегулярной кавалерии (из охраны мутасаррифа. – М.Я.) под гром барабанов и орудийный салют» в честь русских (660, с. 42).
У К.М. Базили имелись две особые инструкции, составленные А.П. Озеровым при участии Николая I и графа Нессельроде. Миссия российского генконсула заключалась в том, чтобы, сопровождая Иерусалимского патриарха, внимательно наблюдать за происходящим, а в случае нарушения или неправильной интерпретации смысла последнего хатт-и шерифа делать представления османским властям и оказывать патриарху Кириллу необходимую помощь (401, л. 100—102об)32.
На заседании в базилике Воскресения Господня присутствовали комиссар Афиф-бей, мутасарриф Хафиз Ахмед-паша (1851–1853 гг.) и другие османские чиновники-эфенди. В базилику был приглашен французский консул Ботта со своими сотрудниками, сопровождавшими Латинского патриарха Иосифа Валергу. Кроме римско-католического прелата в храме присутствовали также православный патриарх Кирилл и армянский первоиерарх Ованес XI Мовсесян (1850–1860 гг.). Российскую делегацию в составе помощника секретаря императорской миссии Льва Гагарина, яффского вице-консула Николая Марабути33 и начальника Духовной миссии архимандрита Порфирия (Успенского) возглавлял российский генконсул в Бейруте. Однако К.М. Базили сообщил временному поверенному А.П. Озерову о принятом им на месте решении не участвовать в созванном комиссаром Афиф-беем заседании в базилике Воскресения Христова перед самой кувуклией, на котором ожидалось неофициальное оглашение султанского ираде. В качестве оправдания отсутствия русских в храме Базили «задним числом» представил Озерову в своем донесении (от 7/19 октября 1852 г.) весьма сомнительный аргумент. По словам Базили, «участие в этом показном мероприятии не соответствовало… роли» России в этом деле34. На самом деле причина отсутствия русской делегации заключалась в том, что Османы просто не пригласили ни российских, ни австрийских, ни британских консулов, рассматривая любое иностранное присутствие (кроме французского) в святоместном деле попросту нелегитимным. О том, что происходило в Воскресенском соборе, Базили узнал из уст участника встречи патриарха Иерусалимского Кирилла. В свою очередь, Базили стал тем самым «русским источником» информации о заседании в храме, со слов которого британский консул в Иерусалиме Джеймс Финн (1846–1863 гг.) составил и направил в Лондон депешу своему министру иностранных дел (660, с. 52).
Все началось с того, что в храм занесли большое количество арабских сладостей, шербета и трубок. Перед кувуклией под обветшалым куполом ротонды собравшиеся три патриарха (греческий Кирилл II, армянский Ованес XI Мовсесян и латинский Иосиф Валерга) пытались перещеголять друг друга в выказывании Османам радушия и гостеприимства, щедро угощая гостей кофе, шербетом и трубками с табаком, и все за счет своих монастырей (660, с. 42–43). Из иностранных консулов в храме Воскресения Христова находился лишь Ботта с французскими консульскими агентами. После двухчасовой трапезы и курения трубок Афиф-бей произнес пятиминутную речь о проявляемой султаном Абдул Меджидом «отеческой заботе» о своих христианских подданных и о готовности падишаха поддерживать христианские святыни в надлежащем состоянии. В довершении своих слов комиссар объявил о повелении падишаха «собственным иждивением» отремонтировать обветшалый купол, для чего в Иерусалим по высочайшему указу специально прибыл инженер Эсад-эфенди. Было также сказано, что при замере купола инженеру будут помогать делегаты от трех церквей: Православной, Армянской и Латинской, а составленный Эсад-эфенди чертеж будет скреплен печатями не только трех иерусалимских патриархов, но и представителей сиро-яковитской и эфиопской (абиссинской) конфессий (786, с. 422).
Затем в гробнице Богородицы в Гефсимании, куда уже прибыл Базили, Афиф-бей зачитал султанское ираде (повеление), разрешавшее францисканцам совершать католическую мессу раз в году в пещере (находившейся в совместном владении греков и армян) при сохранении в ней в неизменном виде православного убранства греческого алтаря. Католическое духовенство пришло в ужас и негодование от одной мысли, что ему придется служить и молиться на алтаре, украшенном вместо латинского полотна православными шелковыми тканями, к тому же перед православным Распятием (179, л. 466–470). Предвкушавшие свой триумф над греками францисканцы пришли в замешательство от такого неожиданного султанского повеления. Вместе с тем негодовали и греки, так и не дождавшиеся от Афиф-бея оглашения последнего фирмана на пленарном заседании городского маджлиса, как того требовала древняя традиция. В ответ на требование К.М. Базили огласить хатт-и шериф Афиф-бей сделал вид, что понятия не имеет, о каком фирмане идет речь. Затем ма’мур сообщил, что у него не было при себе копии никакого фирмана и что ему запрещалось выходить за рамки имевшихся у него на руках особых инструкций (787, с. 422–424, 459; 660, с. 43). К.М. Базили напомнил «забывчивому» комиссару, что он имеет в виду фирман от февраля 1852 г., текст которого собственноручно составлял сам же Афиф-бей в качестве второго секретаря султанского дивана, а после того как документ был готов, даже заметил, что «претензии латинян на святыни – ничтожны» (там же, с. 43). Затем российский генеральный консул направился к мутасаррифу Хафиз-паше и потребовал от него созыва специального заседания городского меджлиса, чтобы на нем в присутствии Иерусалимского патриарха и российского генконсула было бы официально и окончательно объявлено, доставлен ли
