Сергей Кремлев - До встречи в СССР! Империя Добра

Неизбежно и потому, что если человечество не начнёт практически, ежедневно жить по любви и справедливости, то оно достаточно скоро самоистребит себя. Не в пожаре ядерной войны, а посреди планетарной помойки, на которой догниют и тело, и дух человека.

Однако Царство Божие на Земле неизбежно не только с материалистических позиций марксизма, но и и в полном соответствии с самым главным, с последним откровением Иисуса Христа, данным им человечеству.

Чтобы понять это, истинно верующему христианину достаточно внимательно прочесть главу 21 «Откровения», а атеисту или агностику…

Что ж, тому, кто верует в Человека так, как кто-то верует в Христа, достаточно вспомнить всё то великое, светлое и человечное, что было в мировой истории и прежде всего — в Стране Добра — СССР, чтобы — подобно Иисусу Христу повторить: «Да, всемирное братство людей, всемирный Союз Советских Социалистических Республик вполне возможен и неизбежен не в сказках, не в мечтаниях, а в реальности!»

И что с того, что это — реальность лишь будущая?!

Муамар Каддафи — очень неординарный, хотя нередко и путающий сам себя политик и мыслитель, однажды хорошо сказал: «Говорят, что коммунизм умер. Нет, он ещё даже не рождался».

Ныне венцом и концом социальной истории человечества называют современный либерализм в его глобалистском обличье. Но я спрашиваю у всех — верующих и неверующих, спрашиваю и у нынешнего воинствующего антикоммуниста патриарха Кирилла: похож ли святой город Иерусалим Христа на ту либеральную модель мира, которую сегодня провозглашают венцом творения? И уж тем более — есть ли хоть что-то от христианских принципов в общественной жизни той «Россиянии», порождением которой патриарх Кирилл является?

В книге Бытия, в главе 26, сказано:

«Человек создан, чтобы возделывать и хранить сад земной».

Так что же мы его сегодня не возделываем — ни во всём мире, ни в России? Что мешает этому?

Ответ очевиден: этому мешает капитализм и жадный институт частной собственности. Это он и только он создаёт такое положение вещей, когда кто-то всю жизнь возделывает сад земной, не пользуясь его плодами или довольствуясь огрызками плодов, а кто-то с избытком вкушает плоды сада земного, абсолютно не возделывая его, а только загаживая своим присутствием и отбросами своей, с позволения сказать, жизнедеятельности .

Вот пример того, как капитализм возделывал «сад земной» уже века назад. Когда европейцы появились в тропических странах, они сразу же познакомились с малярией, которая косила их массами. Только в 1633 году европейская женщина, жившая в Перу, — Хинон — излечилась от малярии, использовав средство перуанских индейцев — кору высокогорного дерева, названного в честь Хинон «хинным».

Малярия свирепствовала в тропиках везде, но особенно — на Яве, захваченной голландцами. Страдали от неё и англичане, да и коренное население колоний тоже, конечно. Однако правительство Перу под страхом смертной казни запрещало вывозить деревца, черенки и семена хинного дерева — монопольная прибыль для капиталиста важнее жизни сотен тысяч людей по всему земному шару!

Попытка французского учёного Кондамина, изучавшего в Америке каучук, вывезти из Перу саженцы хинного дерева не удалась.

Голландцы уговорили немецкого ботаника Хассекарла поехать в Перу по подложному паспорту на имя Мюллера. В 1854 году, рискуя жизнью, потеряв руку, «Мюллер» добыл сеянцы и семена и переправил их на специально посланный голландцами крейсер.

Эту историю рассказал советским детям в своей замечательной книге «По следам Робинзона» Николай Николаевич Верзилин. Она была издана в 1953 году и стала одной из примет той жизни Страны Добра, в которой знания считались главным богатством и мерилом ценности человека. В представлении же капиталиста «сад земной» мог иметь лишь один вид — когда всё ценное в нём защищено табличкой «Private».

Впрочем, всё, на что способен сегодня капитализм, — так это на вырубку «сада земного» почти подчистую. Это хорошо иллюстрирует пример знаменитых островов Галапагос в Тихом океане. Ныне принадлежащие Эквадору, они стали широко известны благодаря великому английскому учёному, создателю первой теории развития органического мира Чарльзу Роберту Дарвину. Во время путешествия на экспедиционном корабле «Бигль» он в 1835 году посещал Галапагосы и провёл там многие наблюдения, ставшие отправными точками для формирования его теории эволюции. Галапагосы, их флора и фауна не просто уникальны, но имеют важнейшее значение для понимания жизни на Земле… Это место должно иметь один статус — заповедника, и в нормальном обществе этот статус имело бы. В обществе же «частной инициативы» судьба Галапагосов может быть печальной — их мир уже сегодня уничтожают туристы и хищническое хозяйствование. Экзотический туризм слишком прибылен, и может ли устоять капитал перед соблазном обогащения? Поработали на уничтожение Галапагос и янки — во время Второй мировой войны они устроили там без особой необходимости свою военно-морскую базу.

ИНОГДА поражаешься интеллектуальной изворотливости и в то же время душевной глухоте тех, кто пытается отрицать гибельность капитализма для будущего человечества, оправдывая его и отрицая социализм. Скажем, в 1995 году некий «россиянский» Институт национальной модели экономики — как он сам себя аттестовал — «бесприбыльное частное академическое научное учреждение», основанное в 1992 году, переиздал книгу французского экономиста и футуролога Бертрана де Жувенеля «Этика перераспределения», написанную им в 1951 году в США. Бертран де Жувенель (1903–1987), основатель и первый президент Всемирной федерации исследования будущего, один из активных членов Римского клуба, был по воззрениям либеральным реформистом, то есть человеком, упрямо не желающим видеть мир в его жёсткой реальности непрерывной борьбы трудового Добра и паразитического или полупаразитического Зла. Критикуя Маркса и социализм, Жувенель приводит настолько смехотворную и беспомощную «аргументацию», что на его заблуждениях стоило бы остановиться отдельно — настолько они типичны для современного либерализма. Однако у меня нет здесь возможности посвятить такому анализу хоть какое-то время, и вспомнил я о Жувенеле потому, что даже этому буржуазному либералу, уверенному в возможности конструктивной трансформации капитализма, пришлось признать:

«И все же не от всего в социалистическом идеале стоит отказываться. Мы действительно стремимся к чему-то большему, чем просто общество добрых соседей, которые не переставляют тайком межевые знаки, возвращают владельцу отбившуюся овцу и не жаждут завладеть ослом соседа. И в самом деле, не стоит называть утопическим сообщество, основанное не на экономической независимости, а на братском распределении общественного продукта, общество, вдохновляемое искренним убеждением, что все люди — члены одной семьи».

Жувенель здесь обнаружил очень плохое понимание (точнее — вообще непонимание!) экономических тезисов социализма, но важно то, что он верно понял его нравственную чистоту по сравнению с капитализмом.

Судя по всему, Жувенель был плохо знаком даже с основами марксизма — с либералами и интеллигентами это случается сплошь и рядом — и не знал, что как раз экономическая независимость индивидуума, но — каждого индивидуума является одной из целей деятельности марксистов.

Забавно, что чуть ранее сам Жувенель признаёт:

«Социализм <…> ставит более высокую цель, чем достижение простой справедливости (то есть — «братское распределение общественного продукта». — С.К. ). Он стремится установить новый порядок, основанный на братской любви».

Это тоже не очень-то верно: социализм устанавливает такой порядок, когда один человек или группа людей не могла бы присваивать себе ту или иную часть чужого труда. Жувенель сравнивает социалистический идеал с монастырским, но это — просто глупость! Социалистическое общество, в отличие от монастыря, не отрицает личную собственность, то есть право индивидуума на те или иные средства личного потребления или на средства удовлетворения его личных потребностей за счёт исключительно личного же его труда.

Социализм отрицает лишь частную собственность, то есть — право индивидуума или группы индивидуумов на средства общественного производства, дающее индивидууму легальную возможность получать бо́льшую часть общественного продукта, чем та, на которую он имеет право в счёт оплаты его личных усилий.