Рой Медведев - О СТАЛИНЕ И СТАЛИНИЗМЕ
Именно непонимание, расстерянность, страх позволили Сталину сравнительно легко узурпировать всю власть в стране. Он не только использовал обстановку растерянности, непонимания и недостаток сплоченности в рядах партии, а всячески поощрял разрозненность. Натравливая одну группу членов ЦК на другую, он получал возможность уничтожать неугодных ему людей чужими руками. Запрещение фракций в партии не прекратило споров и борьбы между отдельными группами или видными руководителями государства по тем или иным принципиальным или личным проблемам. Лишенная открытой трибуны, эта борьба часто принимала уродливую форму интриги. Сталин умело использовал раздоры, стараясь увеличить возникавшие трещины и разногласия в руководстве. Он использовал и борьбу мнений, и чрезмерное самолюбие некоторых работников, и их личные столкновения, и неприязнь, использовал худшие качества окружавших его людей – зависть, злобу, тщеславие, глупость. Сталин немало сделал для того, чтобы отношения между членами Политбюро стали антагонистическими, он поощрял борьбу между Литвиновым и Крестинским в наркомате иностранных дел, между Ворошиловым и Тухачевским в наркомате обороны, между Орджоникидзе и Пятаковым в наркомате тяжелой промышленности и т. д. За год до своей гибели Блюхер, Белов, Алкснис и Дыбенко принимали участие в судебном заседании Военной коллегии, на котором были приговорены к расстрелу Тухачевский, Якир, Уборевич и другие. И. Эренбург вспоминал: «Помню страшный день у Мейерхольда. Мы сидели и мирно разглядывали монографию Ренуара, когда к Всеволоду Эмильевичу пришел один из его друзей, комкор И. П. Белов. Он был очень возбужден. Не обращая внимания на то, что, кроме Мейерхольдов, в комнате Люба и я, начал рассказывать, как судили Тухачевского и других военных… «Они вот так сидели – напротив нас, Уборевич смотрел мне в глаза…» Помню еще фразу Белова: «А завтра меня посадят на их место».
Назначенный в 1938 году наркомом Военно-Морского Флота В. Смирнов предпринял сразу же поездку по флотам для их «очистки» от «врагов народа», а в конце года сам был арестован и расстрелян.
Первый секретарь Западно-Сибирского крайкома партии Р. Эйхе санкционировал аресты и расстрелы в Сибири «троцкистов» и «бухаринцев». Бывших оппозиционеров заставили дать ложные показания на самого Эйхе, и он был арестован как глава «троцкистеко-бухаринского подполья» в Западной Сибири.
Секретарь ЦК КП(б)У П. П. Постышев немало потрудился, громя украинские национальные кадры еще в 1932-1933 годах. В 1937 году он направлял уполномоченному НКВД на Украине В. А. Балицкому десятки списков с сотнями фамилий ни в чем не повинных людей. В марте 1937 года Постышев был снят со своего поста «за недостаток бдительности». Оставаясь еще кандидатом в члены Политбюро ЦК ВКП(б), он был направлен секретарем Куйбышевского крайкома партии. Во второй половине 1937 года Куйбышевский край, включавший тогда и Мордовию, был с невиданной жестокостью «очищен» от «врагов народа». Были разгромлены почти все краевые организации и арестованы руководители всех 110 райкомов. Под руководством Постышева в Куйбышеве состоялся «открытый» процесс «вредителей» из КрайЗУ, после которого были арестованы сотни работников сельского хозяйства. Получая на визу приговоры суда, Постышев нередко требовал расстрела в тех случаях, когда прокурор и следователь считали возможным ограничиться 8 или 10 годами заключения. Когда край был «очищен», Постышева сняли с работы, исключили из состава Политбюро с формулировкой «за истребление кадров», а затем арестовали и расстреляли.
Конечно, люди вели себя по-разному, и мера их ответственности не одинакова. Многое зависело от того, на каком расстоянии от эпицентра разыгравшейся в стране трагедии стоял тот или иной человек и какими он располагал возможностями. Нельзя сравнивать ответственность наркома или крупного писателя – и рядового члена партии, рядового рабочего или колхозника. Нельзя сравнивать ответственность начальника концлагеря или тюрьмы для политических – и простого бойца охраны. Многое зависело и от того, в какой степени тот или иной мог разобраться в происходящем. Наконец, многое зависело от моральных качеств человека, его мужества и честности.
Немало людей были опорой Сталина, активно помогали ему совершать преступления. Они и сами творили преступления. Их надо бы не только «переметить презрением», но и воздать им по «заслугам».
Было немало добровольных доносчиков или таких, кто из одной лишь боязни ареста подписывал и составлял любые «свидетельские» показания.
Но были и такие, кто в доступной для них форме выступал против произвола. Этот протест носил различный характер. Одни из них сопротивлялись пассивно – зная об угрозе ареста, отдельные руководители уезжали из родного города, переходили порой даже на нелегальное положение, меняли фамилию.
Другие – не только родственники и друзья арестованных, но и видные деятели культуры, науки, государственные и партийные работники – направляли письма и заявления в ЦК ВКП(б). Известно уже, как боролся П. Л. Капица за освобождение физика Л. Ландау. Упорно добивался освобождения Н. И. Вавилова академик Д. Н. Прянишников – был на приеме у Молотова, у Берии, а затем решился на отчаянный шаг: представил арестованного Вавилова к Сталинской премии. Когда был арестован поэт Давид Выгодский, то заявление в его защиту подписали Ю. Тынянов, В. Лавренев, К. Федин, М. Слонимский, М. Зощенко, В. Шкловский. Узнав об аресте Тухачевского, старый большевик Н. Н. Кулябко, рекомендовавший его в партию, немедленно написал протест на имя Сталина. Ответом был арест самого Кулябко. Когда в 1937 году был арестован физик Бронштейн, письмо в его защиту подписали физики А. Ф. Иоффе, И. Е. Тамм, В. А. Фок и писатели С. Я. Маршак и К. И. Чуковский. Протест, как и сотни тысяч других протестов, был оставлен без внимания.
Были и такие, кто, имея доступ к следственным материалам, пытался и более активно выступать против беззаконий. Секретарь одного из обкомов в Казахстане Н. С. Кузнецов в первые месяцы массовых репрессий давал санкции на арест многих коммунистов области; со временем он усомнился в справедливости репрессий, и, поехав в областную тюрьму, допросил там некоторых партийных работников. Убедившись в их невиновности, Кузнецов направил работников обкома в аппарат НКВД, взял контроль над деятельностью карательных органов в области в свои руки и добился освобождения многих ранее арестованных коммунистов. Он категорически запретил следственным органам применять пытки. Собрав большой материал о незаконности действий НКВД и засоренности этих органов людьми с сомнительным прошлым, Кузнецов поехал в Москву и добился приема у Сталина. Тот посоветовал рассказать обо всем Маленкову. Маленков также не стал разбираться, предложил Кузнецову вернуться в Казахстан и оттуда прислать материалы фельдъегерской почтой. Приехав домой, Кузнецов узнал, что его перевели в другой обком. А через несколько месяцев вызвали на совещание в Алма-Ату и арестовали в гостинице. Вновь арестовали и всех коммунистов, освобожденных по требованию Кузнецова 1.
В 1937 году бюро ЦК КП(б) Киргизии, получив сообщения о пытках и истязаниях заключенных, создало специальную комиссию для проверки работы прокурорских и следственных органов республики. Деятельность этой комиссии закончилась трагически – все ее члены были репрессированы.
Попытался выступить против произвола военный прокурор Западно-Сибирского военного округа М. М. Ишов. Проверяя работу Томского управления НКВД, он установил, что следователи истязали заключенных. Держали подолгу без пищи и воды. Многие заключенные не имели представления, в чем их обвиняют, так как следователи сами писали и подписывали протоколы «допросов». А некоторых заключенных расстреляли без суда и следствия. Ишов немедленно арестовал группу томских следователей и отправил их под стражей в Новосибирск. Собрав большой материал о деятельности четырех управлений НКВД, входивших в Западно-Сибирский округ, Ишов написал докладную записку Главному военному прокурору СССР Розовскому, Генеральному прокурору СССР Вышинскому и лично Сталину, Молотову, Кагановичу. Затем он настоял, чтобы вопрос был обсужден на бюро обкома партии. С большим трудом Ишову удалось спасти от расстрела нескольких незаконно арестованных, но многого добиться не смог. Обращения в Москву оставались обычно без ответа. Заслушав его доклад, бюро обкома поручило не кому-либо, а начальнику Новосибирского управления НКВД «выправить положение». В Москву доносили: «Военный прокурор Ишов противопоставляет себя органам НКВД, мешает следствию по делам врагов народа, отказывая в санкции на их арест, самоуправствует, проводя аресты сотрудников НКВД. Своими действиями он подрывает авторитет органов. Просим его от работы отстранить и санкционировать его арест».
