Рафаэло Джованьоли - Спартак
И, говоря это, он указал на женщину в патрицианской одежде, красивую, но с лицом строгим и почти суровым.
- Кто?.. Теренция?.. Жена Цицерона?..
- Именно она... Видишь ее там с ее смиренным мужем!
- О, ей очень пристало бичевать пороки и разврат, - с иронической улыбкой сказал Лукреций, - ей, сестре весталки Фабии, кощунственная связь которой с Катилиной известна уже всем! Клянусь Геркулесом!..
- Эх!." - скептически произнес Метробий, качая головой. - Мы теперь дошли до того, что если бы суровый и неподкупный Катон, самый строгий и непреклонный из всех римских цензоров, жил в наши дни, то и он, наверно, не знал бы, с чего начать, чтобы исправить распущенные нравы. Если бы он решил изгнать из Рима всех женщин, которые не вправе здесь находиться, то, клянусь Кастором и Поллуксом, Рим превратился бы в город, населенный только мужчинами. Для сохранения рода Квирина пришлось бы снова прибегнуть к похищению сабинянок. Кстати, стоят ли нынешние сабинянки того, чтобы их похитили?
- Вот это я понимаю, клянусь божественным Эпикуром! - воскликнул Лукреций. - Метробий, произносящий речь против распущенности нравов! При первых же выборах я подам за тебя голос и буду вести пропаганду за то, чтобы ты был избран цензором!
В эту минуту толпа двинулась дальше, и Кассий со своими друзьями, очутившись возле ступенек портика храма Весты, недалеко от Клодии, приветствовал ее. Поднеся правую руку к губам, он воскликнул:
- Привет тебе, Клодия, прекраснейшая из всех красавиц Рима! Молодая женщина ответила на приветствие легким наклонением головы и очень милой улыбкой, окинув Кассия долгим, пламенным взглядом.
- Вот взгляд, обещающий многое! - сказал, улыбаясь, Лукреций Кассию.
- Твой пыл вполне законен, славный Кассий, - сказал Метробий, - так как я никогда не видел женщины более красивой, чем она, за исключением гречанки-куртизанки Эвтибиды!..
- Эвтибиды! - воскликнул, вздрогнув при этом имени, Лукреций. И после короткого молчания прибавил с легком вздохом:
- Красивая девушка Эвтибида!.. Где она теперь?..
- Ты не поверишь, а между тем это совершенная правда. Она - в лагере гладиаторов!
- Наоборот, я нахожу это вполне естественным, - возразил Лукреций. - Ей там самое подходящее место.
- Но знай, что если Эвтибида находится в лагере этих разбойников, то это только для того, чтобы добиться любви одного из них; она безумно влюблена в Спартака...
Все трое замолчали на мгновение.
- Но знаешь ли ты, - продолжал Метробий, обращаясь к Лукрецию, - что красавица Эвтибида неоднократно предлагала мне отправиться в лагерь гладиаторов?..
- А зачем? - спросил Лукреций в изумлении.
- Чтобы там пьянствовать? - заметил Кассий. - Но, кажется, ты это так хорошо делаешь в Риме, что...
- Вы вот оба смеетесь... Но я бы отправился туда.
- Куда?
- В лагерь Спартака. Переменив имя и одежду, я бы приобрел его расположение, разведал бы его планы, намерения, приготовления и тайком сообщил бы обо всем консулам.
Оба патриция разразились звонким смехом.
Метробий обиделся.
- Вы опять смеетесь? Однако разве не я предупредил консула Луция Лициния Лукулла два года тому назад о близком восстании гладиаторов? Разве не я открыл заговор в роще богини Фуррины?
"Хорошо, будем знать!" - подумал Арторикс, бросив искоса зловещий взгляд на Метробия.
В этот момент толпа достигла храма Сатурна, величественного здания, в котором за жертвенником бога хранились законы и государственная казна; здесь толкотня и давка были еще больше, толпа двигалась еще медленнее.
Только через четверть часа измученные толкотней Метробий, Лукреций и Кассий, а за ними и Арторикс смогли наконец проникнуть в храм. Они увидели бронзовую статую бога Сатурна, изображенного с садовым ножом в руке, окруженного земледельческими орудиями, аллегорически изображавшими пастушеские и "полевые работы. Статуя была полая и наполнена оливковым маслом в знак изобилия.
- Посмотри, посмотри, - воскликнул Метробий, - на божественного Цезаря, великого жреца, который только что совершил жертвоприношение в честь бога и теперь, сняв жреческое одеяние, выходит из храма.
- Как он смотрит на Семпронию! На красавицу и умницу Семпронию!
- Можно было бы еще добавить - на необузданную Семпронию!
- Посмотри, какие искры сверкают в ее черных, страстных глазах!.. Как сладко она улыбается красавцу Юлию!..
- А как другие матроны и девушки преследуют Цезаря нежными взглядами!
- Посмотри на рыжую Фаусту...
- Дочь бессмертного моего друга Луция Корнелия Суллы Счастливого.
- Что ты был другом и притом бесстыдным другом этого чудовища, мы знаем, но мы не нуждаемся, чтобы ты повторял это по всякому поводу.
- Что за новый переполох?
И все повернулись к входу в храм, откуда неслись еще более громкие и оживленные возгласы в честь Сатурна.
Толпа мрачных исхудалых людей несла на руках городского претора.
- А!.. А!., я понял... Это преступники, сидевшие в Мамертинской тюрьме в ожидании приговора. Согласно обычаю, они теперь помилованы, - сказал Лукреций.
- И, как установлено обычаем, они пришли сюда повесить цепи, которыми были скованы их руки, на алтарь божественного Сатурна, - добавил Метробий.
- Посмотри, посмотри, как страшен Катилина! - сказал Кассий, показывая в сторону жертвенника, где, устремив взор на одну из молодых весталок, стоял свирепый патриций. - Этот человек жесток даже в любви. Посмотрите, какими зверскими жадными глазами он ласкает сестру Теренции.
Арторикс увидел патриция, и луч радости сверкнул в его глазах. Он стал изо всех сил пробиваться сквозь толпу, чтобы подойти к Катилине.
Но одно было хотеть, а другое - сделать: только через полчаса молодой галл получил возможность стать рядом с Луцием Сергием. Он прошептал ему на ухо:
- Свет и свобода.
Катилина вздрогнул, стремительно повернулся и, нахмурив лоб и брови, спросил грозно скомороха:
- Что это значит?
- От Спартака, - сказал тихим голосом Арторикс. - Я пришел из Апулии, к тебе, Катилина, чтобы переговорить об очень серьезных делах.
Патриций быстро взглянул на молодого галла и сказал:
- Я тебя выслушаю.., выйдем из храма.., потом следуй за мной.., пока не доберемся до удобного, укромного места.
И с присущим ему презрением к людям, беспечно и грубо прокладывая дорогу своими мощными локтями, Катилина вышел из храма, неотлучно сопровождаемый Арториксом.
Пройдя мимо храма Геркулеса к небольшому храму, посвященному богине целомудрия, Катилина остановился.
Арторикс изложил поручение, возложенное на него Спартаком; с жаром описал он мощь гладиаторских легионеров, сумел искусно польстить гордости Катилины, доказал, насколько храбрость этих шестидесяти тысяч рабов, уже испытанных в стольких сражениях, возросла бы, если бы их вождем стал Луций Сергий Катилина, как в короткое время удвоилось бы их число, и как, переходя от победы к победе, он мог бы в течение одного года оказаться с непобедимыми силами у ворот Рима.
Кровавым огнем зажглись глаза Катилины при этих словах; страшно сокращались мускулы его свирепого, выразительного лица; по временам он грозно сжимал могучие кулаки и испускал вздохи, очень похожие на рычание дикого зверя.
Когда Арторикс закончил свою речь, Катилина отрывисто ответил: оун акув Очень соблазнительно твое предложение.., юноша.., но я от тебя не скрою, что мне, римлянину и патрицию.., внушает непобедимое отвращение мысль стать во главе войска рабов.., пусть мужественных.., но все же рабов и бунтовщиков. Во всяком случае.., мысль иметь в своем распоряжении такую могучую армию.., мне, рожденному для великих дел и не имевшему ни разу возможности получить управление провинцией, эта мысль...
- Не воспламенит твоего мозга, не помрачит твоего разума до того чтобы забыть, что ты - римлянин, что ты родился патрицием и что если требуется свергнуть олигархию, властвующую над нами, то следует раздавить ее руками свободных и римским оружием, а не с преступной помощью врагов-рабов.
Так сказал патриций лет за тридцать, благородной осанки, с надменным лицом, который вышел в этот момент из-за угла храма.
- Лентул Сура! - воскликнул пораженный Катилина. - Ты здесь?
- Да. Я пошел за тобой, потому, что этот человек вызвал мое подозрение. Я предсказывал тебе не раз, что судьба предначертала трем Корнелиям властвовать в Риме. Корнелий Цинна и Корнелий Сулла уже правили, ты третий, кого судьба избрала для господства над Римом, и я хочу помешать тебе сегодня сделать ложный шаг, который вместо того, чтобы приблизить тебя к цели, отдалит тебя от нее.
- Значит, ты. Лентул, думаешь, что когда-нибудь мне представится другой и столь же благоприятный случай? Значит, ты думаешь, что нам удастся собрать для осуществления наших планов войско, подобное войску гладиаторов?
- Я думаю, что, прибегнув к помощи гладиаторов, мы навлечем на себя ненависть нашего народа и отвращение всей Италии. Ведь мы сражались бы не за благо римского плебса, не в интересах лишенных наследства, лишенных прав и должников, но исключительно на пользу варваров, врагов римского имени... Когда, благодаря вниманию и поддержке наших друзей, эти варвары станут хозяевами Рима, думаешь ли ты, что они будут связаны какими-либо законами, какой-либо уздой?.. Думаешь ли ты, что они оставят нам власть? Всякий гражданин в их глазах будет врагом, и они вовлекут нас в резню и убийства.
