Сергей Лавров - Лев Гумилев: Судьба и идеи
Л.Н. утверждал, что постепенно Мамаева орда превратилась во «всеразъедающую химеру». Под последней Гумилев понимал такое состояние социального организма, когда насильственное сожительство двух и более этносов не ведет ни к чему положительному ни в каком направлении, а лишь создает перегрузки системы при полной рассогласованности составляющих ее элементов923.
Русь сражалась на поле Куликовом «вовсе не с Золотой Ордой», а с Мамаевой ордой, которая кардинально отличалась от первой. Лучшим и самым очевидным доказательством этого было то, что радостную весть о победе на поле Куликовом Дмитрий послал хану Тохтамышу в Золотую Орду924.
Золотоордыские правители не стремились осесть на Руси, им нужна была «дань», а иногда и прочный союз. А. Тойнби признавал, что в XIII в. «угроза России со стороны Запада» стала хронической; правда, почему-то удивлялся, что ответом Руси стали самовластие и централизм в управлении страной 925.
Россия как бы проснулась от анабиоза, длившегося более века. Война шла уже не между «лесом и степью», «Европой и Азией», русскими и татарами, а жизнеспособными этносами и химерой, оказавшейся на пути развития как Руси, так и самой Великой степи. Гумилев писал, что химера была не так страшна тем, что «вползала» в несвойственный, чуждый, экологически другой суперэтнос, а тем, что ее сущностью явилась отчетливая тенденция рассеяния и уничтожения народов-соседей (русских, половцев, мордвы, самих же татар)926.
Факты хорошо известны: химера лопнула, ее убила Куликовская битва. Ради этого 150 тысяч человек пошли на бой, из которого вернулись только 30 тысяч. «Русский этнос родился на Куликовом поле, – пишет Л.Н., – на тесной, затянутой перелеском и болотцем площадке, размером не более 30 квадратных километров, откуда вышла горстка новых русских, родоначальников этноса, который живет и поныне»927.
Коллизии русско-татарских контактов и столкновений не кончились на этом. Вспомним, что Тохтамыш через 12 лет вторгся в Россию, взяв Москву, но вернул ли он ее к положению, предшествовавшему Куликовской битве?928. Нет, не вернул! Нельзя было уже вернуть все назад. Русский этнос родился на Куликовом поле.
11. Годы признания
Есть поговорка: «Чтобы жить счастливо, надо жить долго». Мне 78 лет. Честно говоря, на столько я и не рассчитывал. Жизнь была иногда очень тяжелой, но ведь я не был исключением. Кому из порядочных людей (а я смею относить себя к таковым) было легко? Я не был одинок, был вместе со своей страной, своим народом... я могу быть счастливым.
Лев ГумилевПожалуй, спокойной и относительно благополучной можно назвать лишь четверть его жизни – последние двадцать лет. В 70–80-х гг. он текла спокойнее и устроенное, чем когда бы то ни было раньше.
Давно вернулась в "официальную литературу" А.А.; еще в 60-х гг. шла книга за книгой ее стихов. Где-то маячило второе рождение стихов отца. Еще в 1964 г. А.А. знала о предстоящей реабилитации Н. С. Гумилева. К ней заходил «очень высокопоставленный», по ее понятию, человек929, рассказавший, что «никакого заговора не было»930. Надо думать, что знал об этом и Л. Н.
В ту пору окололитературная интеллигенция питалась еще зарубежными изданиями Н. Гумилева, контрабандой попадавшими в СССР. В нашу страну он входил «через окраины»; первое крупное издание его стихов появилось лишь в 1988 г. в Тбилиси в издательстве «Мерани». Л.Н. знал о нем заранее от составительницы и автора очень хорошей биографии Н. С. – Веры Лукницкой, вдовы много раз поминавшегося нами Павла Лукницкого. В 1990 г. в Кишиневе появилась толстенная книга «Николай Гумилев. Золотое сердце России». Ее заключала интереснейшая «Семейная хроника», написанная Орестом Высотским – вторым сыном Н. С.
Впервые за долгие годы устроена его личная жизнь, впервые Л.Н. окружен заботой дома и не должен думать о быте. На работу он ходит редко: в статусе «с. н. с.» это и не требуется. Ходит в основном на «защитные» ученые советы, делает это с удовольствием, очень благодушно, по-хорошему расслаблено. Здесь уже нет «злых людей»; бороться стало просто не с кем. А эффектно выступить на защите всегда приятно, чтобы потом с удовольствием посидеть на кафедральном микробанкете. Геофак стал для него поистине «экологической нишей».
Но в 1973 г. эта благодать была временно нарушена самим Л.Н., вздумавшим стать «дважды доктором». Он представил свою диссертацию «Этногенез и биосфера Земли» на географический совет. Идея неплохая, оппоненты солидные: известный исследователь Средней Азии профессор Э. М. Мурзаев (Москва), заведующий кафедрой физической географии Пединститута им. А. И. Герцена профессор А. М. Архангельский и биолог профессор Ю. П. Алтухов.
Защита прошла хорошо, даже красиво, но вот в ВАКе начались неприятности, оттуда пришел отзыв «черного оппонента» с огромным количеством замечаний. Последовал вызов «на ковер» в Москву. Тогда еще был жив мой шеф – декан геофака профессор Б. Н. Семевский; не помню почему его не было в городе, и нам, довольно молодым в ту пору коллегам Л.Н., пришлось помогать ему в редактировании ответа «черному». Мы думали не столько о сути ответов; сколько о форме: не сорвался бы Л.Н. в столице, не стал бы спорить «на всю катушку»... И как в воду глядели – сорвался! В ответ на нелепый в эпоху интеграции наук вопрос: «А кто же Вы все-таки: историк или географ?», наш «подзащитный» наговорил много лишнего и был провален. В Ленинград вернулся смущенный и несколько виноватый; не столько из-за печального итога, сколько из-за того, что не выполнил обещания держаться «в рамках»...
Надо честно сказать, что, когда мы работали над ответом, я впервые всерьез познакомился с авторефератом Л.Н. и пришел в ужас – так небрежно он был написан и оформлен. Удивление вызывал и «ваковский номер» специальности: 07.00.10 – «история науки и техники». Почему «история науки»? Теория этногенеза – это сама наука. Увы, спросить сейчас некого. Благодушие и некоторая расслабленность подвели Л.Н., да, впрочем, он не сильно горевал по этому поводу.
Однако признание приходило к нему независимо от этих «деталей», а может быть, и потому, что любят у нас обиженных. К Л.Н. шли потоками письма со всех концов страны и из-за «бугра» от знакомых и незнакомых людей, каким-то чудом прослышавших о Гумилеве. На ленинградском ТВ был организован цикл его лекций, который слушали наши студенты и аспиранты, а Л.Н. витийствовал у карты с указкой, без всяких шпаргалок, все на память – даты, имена, названия. Все это он делал радостно, это была его стихия.
В 1985 г. вышел на защиту Константин Иванов – его самый близкий ученик. Тема его диссертации – «Эколого-географическое исследование сельскохозяйственного населения Нечерноземной зоны РСФСР», – на первый взгляд, имела мало общего с теорией Л.Н. Но это только на первый взгляд. На самом же деле исследовался механизм связи сельских популяций Архангельской области с «кормящим ландшафтом», т. е. это была типично «гумилевская тема», доказывающая прикладные возможности теории Учителя. Вместе с тем К. Иванов показал себя как верный помощник при подготовке работ Л.Н. В 1987 г. он редактировал книгу Гумилева «Тысячелетие вокруг Каспия», которая вышла через четыре года в Баку. С очными учениками Л.Н. не очень-то повезло: один из них – В. Ермолаев защитит диссертацию931 поздно, в 1990 г., а другой, будучи уже в высоком звании, говорят, в ответ на слова учителя, что он-то и продолжит дело Л.Н., сказал: «Своих дел хватает...»
«Устроенность» и признание Льва Николаевича дают ему возможность больше работать за письменным столом куда больше, чем раньше: за 1970–1975 гг. число статей (не считая их переводов за границей) перевалило за сорок. Радостью были переводы «Поисков вымышленного царства» за рубежом – в 1973 г. в Польше, а в следующем году в ЧССР, где книгу Л.Н. перевел Иван Савицкий – историк, сын «того самого» П. Савицкого!
Активность Л.Н. нарастала, а «пик» наступил в 1987–88 гг., когда было опубликовано 2 книги и 14 статей. Конечно, такие подсчеты всегда условны, поскольку, при самом уважительном отношении к автору, статьи долго «дозревают» в редакциях, а книги вообще пишутся годами. И все-таки многое переменилось в сравнении с безрадостными 50–60-ми гг. Статьи выходят и в СССР и за рубежом – в США, Англии, Италии, Венгрии, Польше. Их уже, как правило, не нужно «проталкивать», наоборот, часто ищут его, заказывают ему. В 1988 г. «выход Л.Н. в массы» стал вообще рекордным: полумиллионная армия читателей «Знамени» познакомилась с его «Автонекрологом»932.
Постепенно темой № 1 для Л.Н. становится теория этногенеза; она же и тема всей его жизни, поскольку отделить предыдущие «наработки» (а это – вся «Степная трилогия») от этногенеза невозможно, они слиты органично. Если в «урожайные» 1970–1975 гг. теме этногенеза посвящена половина его статей, то уже в 1978–1979 гг. – все вышедшие статьи. Сам Л.Н. говорил, что для создания теории ему «понадобилось почти на двадцать лет остановить востоковедческие студии»933.
