Геннадий Семенихин - Космонавты живут на земле

Но Рындин сделал досадливый жест:

-- Подожди, Ваня, с комплиментами... Дальше след в этой самой электронной, как ты сказал, памяти теряется. Но ты тоже был в Ольховке и прятался у нашего знаменитого деда Телеги. Неужели дед ни разу ничего не говорил о семье Костровых: Это же коренная ольховская семья.

-- Нет, -- вздохнул огорченно Дробышев, -- ты же знаешь, какой он был, дед Телега. Из тех говорунов, у каких и слова-то клещами не выжмешь. Муций Сцевола по сравнению с ним ноль без палочки.

-- Да, осложняется дело, -- пробормотал Рындин и погрузился в долгое молчание.

Дробышев терпеливо ждал, зная, что старый друг призвал сейчас на помощь всю свою память. И не ошибся.

-- Вспомнил! -- негромко воскликнул Рындин. -- Агроном вышел из моего подчинения в феврале сорок третьего. Тогда отобрали самых стойких, в том числе и его, для работы в гестапо и горловской командатуре. Дальше мы с ним связь потеряли... Кажется, был слушок, что в тех местах перед самым своим уходом гитлеровцы расстреляли группу русских и украинцев, сотрудничавших с ними. Был ли в их числе Павел Костров, не знаю. Остался ли он честным советским человеком, нашим подпольщиком, или стал предателем, как утверждает эта бумага, тоже не знаю.

-- Но ведь ниточка уже протянулась, Егор, -- обрадованно прервал полковника Дробышев.

Рындин вмиг сбросил задумчивость:

-- Что такое? Ниточка? К черту ниточку! Мне канат нужен! Канат, понимаешь? Иначе Рындин не привык работать. А теперь спать. Утро вечера мудренее.

Вскоре они затушили свет.

Двое суток прожил майор Дробышев на квартире у своего старого друга. Полковник ни разу за это время не пригласил его к себе в управление, не обратился с каким-либо вопросом, хотя бы отдаленно связанным с делом, по которому приехал майор. Чтобы Ивану Михайловичу не было скучно, нашел для него и занятия и развлечения. На полдня отправил майора в гости к шахтерам, заставил там провести беседу о партизанском прошлом донецкого края, а потом спустился под землю и своими глазами посмотрел, "как теперь рубают уголек". Ворчливо при этом заметил: "Чтобы ты потом космонавтам рассказал".

После этой поездки Дробышев получил от шахтеров в подарок рыболовные снасти с подробнейшей консультацией о расположении удачных мест для ловли и наиболее удобных путях к ним. Вместе с шофером Рындина Дробышев поймал на второй день с полсотни мелких рыбешек и привез их в садке, пахнущем озерным илом. Были там и колючие ершишки, и красноперки, и подлещики. Поздним вечером он отворял хозяину дверь руками, облепленными рыбьей чешуей. Рындин восторженно зашевелил большими ноздрями, втягивая аппетитный запах.

-- Эка ушицей потянуло. Ай да молодец, Иван! Чую, что не терял времени зря.

Сняв китель, полковник прошел на кухню, заглянул в чугунный котелок, отдающий дымом, где варилась рыбешка, посоветовал подбавить перца и положить несколько ложек сметаны. Потом повторил:

-- Да, да, не терял ты зря времени, дружище.

Дробышев скосил на него настороженные глаза.

-- Не то что некоторые начальники, которые после истечения двух суток ничего не могут сказать членораздельного.

Рындин сел на табурет, широко расставив ноги, и сцепил перед собой большие сильные руки.

-- Ну, ну. Эти начальники не так уж плохи.

-- Что-нибудь установил? -- просиял Иван Михайлович.

-- Давай уху хлебать, -- предложил Рындин вместо ответа.

Сели ужинать. Квадрат окна синел плотными сумерками. От большой миски -- из нее они хлебали по-рыбацки, вдвоем, -- струился раздражающий дымок.

После ужина Рындин закурил и задумался.

-- Как совершенствуются наши функции. Когда-то среди них преобладали карательные и контрольные, а вот теперь...

-- Что теперь?.. -- не выдержал Дробышев, но Рындин остановил его холодным взглядом.

-- А то, что теперь вся наша работа действительно только на главное нацелена -- на охрану Советского государства, на борьбу с иностранными агентами. Одновременно мы занимаемся профилактической работой. Наши органы охраняют советского человека, его честь, достоинство и благополучие. Вот случилась беда у твоего майора Кострова, беда, о которой он ничего и не знает, и мой аппарат уже третьи сутки только этим и занимается. Все другие ела в сторону отложил, а они у меня тоже есть. -- Он очень шумно вздохнул и почесал затылок, сделав вид, что действительно вспомнил об этих самых делах.

-- Ты, быть может, все-таки что-либо расскажешь, Егор? -- обратился майор. По нахохленному, напускно-суровому виду друга он безошибочно угадывал, что Рындин уже чего-то добился, но говорить не хочет, считает, видимо, преждевременным посвящать его сейчас в подробности дела.

Зазвонил телефон, и Рындин мягкими шагами отошел от обеденного стола, снял трубку. Голос его изменился, стал сердитым, едва только он выслушал говорившего.

-- Что вы там отсебятиной занимаетесь, Косичкин? Эту записную книжку я вам еще утром приказал закончить. Все отложите, всех сотрудников лаборатории мобилизуйте. Понятно? Утром все записи должны быть у меня на столе. К девяти ноль-ноль.

Полковник сердито бросил трубку на рычаг, словно она была во всем виновата. Возвращаясь к столу, проворчал:

-- Умники еще мне нашлись...

-- Ты о каких это записях говорил? -- не выдержал Дробышев.

Рындин рассмеялся и потрепал его шершавой рукой по щеке, как маленького:

-- Все будешь знать, рано состаришься, Воробышек. Завтра к девяти утра приглашаю тебя к себе в кабинет. Получишь подробную информацию.

Кабинет у Рындина был тесный. Большой письменный стол занимал добрую половину, мягкая мебель отсутствовала. Несколько стульев, приставленных к стенам, коричневый сейф -- вот и все. С одной стены пристальным взглядом проницательных глаз встречает посетителя Дзержинский, с другой -- улыбается прижмурившийся от солнца Ильич, прогуливающийся по кремлевскому скверику. Есть большое достоинство у этого кабинета: одна из его стен, остекленная от пола до потолка, фонарем выходит на улицу, отчего в любое время дня здесь необыкновенно светло, маленькая комната полна небом и солнцем.

В этот майский день солнце заливало большой донецкий город мириадами лучей, и на столе у Рындина чернильный прибор и серебряный стаканчик с карандашами отсвечивали веселыми зайчиками.

-- Садись, Иван, -- кивнул он Дробышеву и нажал вделанную в стол кнопку. Из приемной явился пожилой старшина.

-- Старшего лейтенанта Косичкина ко мне.

-- Ждет в приемной.

Косичкин оказался худощавым лысоватым немолодым человеком в роговых очках и синих нарукавниках, надетых на китель. Он молча разложил перед полковником несколько фотографий, отпечатанные на машинке тексты, пустую ржавую автоматную гильзу с торчавшей из нее выцветшей бумагой и металлическую форму, в которой лежала полуистлевшая записная книжка.

-- Самое главное -- патрон, -- сказал он тихо, -- потрясающе! В записной книжке тоже удалось многое восстановить. Однако особенно прикасаться к ней не рекомендую. Ветха до того, что может рассыпаться. Я вам нужен, товарищ полковник?

-- Спасибо, Косичкин, мы сами теперь разберемся. В следующий раз надо подобные экспонаты пооперативнее обрабатывать. А то целую неделю такие ценности держите, а начальник и не знает.

-- Так ведь текучка захлестнула, -- развел руками Косичкин.

-- Не слишком ли она вас часто захлестывает? В прессу еще не давали?

-- Нет, товарищ полковник.

-- Денька два-три подождите.

-- Слушаюсь.

Рындин сел в кресло и положил перед собой сцепленные руки.

-- Вот орел! Выдать бы ему по первое число, да что поделаешь, победителей не судят. Ну а теперь, Иван Михалыч, слушай. Кажется, мы с этой историей разобрались. И прежде всего потому, что диалектика не отвергает случайностей, -- проговорил Рындин, стараясь подавить в голосе торжествующие нотки, -- и случайности эти иной раз бывают таковы, что в их удачное совпадение даже с трудом веришь. Прежде всего о документе, который был послан вашему генералу. Председатель поселкового Совета Сизов его не подписывал.

-- Вот так да! -- подскочил Дробышев, и его глаза округлились от изумления. -- Фальшивка?

-- Выходит, -- подтвердил Рындин. -- Более того, подпись под этим документом ни жене Сизова, ни его пятнадцатилетнему сыну тем более не принадлежат. Из сотрудников Совета тоже никто не обладает похожим почерком.

-- Что ты говоришь! -- ахнул Дробышев. -- Как в детективе. Кому же понадобился этот грязный розыгрыш?

При обыске у него не отобрали огрызок химического карандаша. Он достал его из кармана форменных военных брюк и на всех стенах стал яростно писать. "Умираю коммунистом. Чекист Бахметьев", "Умираю коммунистом. Сын Родины, подполковник Бахметьев", "В органах орудуют враги народа, истребляют честных людей. Чекист Бахметьев", "Не верьте Берия. Чекист Бахметьев".

Обессилевшего, его выпустили из карцера. В кителе с оборванными погонами впереди конвойного солдата поднимался он по темной винтовой лестнице. По длинному широкому коридору ввели его в ту самую комнату, где шел первый допрос, и тот же следователь сидел за столом. Перед ним -раскрытая пачка папирос, ваза с печеньем и бутербродами, бутылка лимонада и наполовину наполненный красноватой жидкостью стакан. Глядя, как лопаются пузырьки в этом стакане, Бахметьев облизал распухшие губы.