Елена Прудникова - Второе убийство Сталина
«…На лице Маленкова я увидел ужасное выражение — не то чтоб испуга, нет, не испуга, а выражение, которое может быть у человека, яснее всех других или яснее, во всяком случае, многих других осознавшего ту смертельную опасность, которая нависла у всех над головами и которую еще не осознали другие: нельзя соглашаться на эту просьбу товарища Сталина, нельзя соглашаться, чтобы он сложил с себя вот это одно, последнее из трех своих полномочий, нельзя. Лицо Маленкова, его жесты, его выразительно воздетые руки были прямой мольбой ко всем присутствующим немедленно и решительно отказать Сталину в его просьбе. И тогда… зал загудел словами: "Нет! Нет! Просим остаться! Просим взять свою просьбу обратно!"»
И далее: «Когда зал загудел и закричал, что Сталин должен остаться на посту Генерального секретаря и вести Секретариат ЦК, лицо Маленкова, я хорошо помню это, было лицом человека, которого только что миновала прямая, реальная смертельная опасность…»
Вопрос: чего так смертельно испугался Маленков?
Константин Симонов делает из увиденного следующий вывод: «…Почувствуй Сталин, что там, сзади, за его спиной, или впереди, перед его глазами, есть сторонники того, чтобы удовлетворить его просьбу, думаю, первый, кто ответил бы за это головой, был бы Маленков».
Наши начитавшиеся Оруэлла интеллигенты (и Симонов в их числе) вывели из этого крохотного отрывка целую теорию о том, что Сталин, совершенно сойдя с ума на старости лет, начал уничтожать своих соратников и что, если бы пленум не выдержал этой проверки на лояльность, то он превратился бы в «Пленум расстрелянных». В действительности все много проще, просто надо понимать изменившееся время. Если бы эта сцена происходила двадцать лет спустя, во времена Брежнева, то такая просьба действительно означала бы отставку вождя от государственных дел, ибо, перестав быть генсеком, он становился никем. Но Сталин не становился никем. Во- первых, он не был и генсеком — этот пост был давно упразднен, а являлся просто одним из десяти секретарей ЦК. То есть формально Сталин в партии давно уже не был первым по положению. А во-вторых, он и не думал снимать с себя должность главы Совета Министров, отнюдь! И в этом качестве он по-прежнему оставался бы главой государства. Более того, он оставался бы главой государства, где бы и в какой бы должности ни пребывал. В этой связи вспоминается старый исторический анекдот: в одном доме некий очень важный гость по случайности сел не во главе стола, а с краю. И, на предложение хозяина пересесть на почетное место, ответил: «Там, где я, там и почетное место!»
Просьба Сталина означала не отставку его от государства, а отставку партии от Сталина, а значит, отставку партаппарата от государства. И Маленков, который был вторым человеком в партии, это понял, и еще как понял! Люди перед глазами Сталина и за его спиной были единодушны в своем отказе, но по разными причинам. Если протест Пленума был в большей степени выражением любви к вождю, то для тех, кто сидел за его спиной, отпустить Сталина значило выпустить из рук государственную власть, став чисто политической силой. А что такое чисто политическая сила? Вон их у нас сколько, партий- то. Ну и что? Ни почета, ни власти, ни кормушки хорошей…
На том же Пленуме Сталин предложил и серьезные изменения в руководстве партией. Вместо Политбюро предполагалось избрать Президиум ЦК, совершенно другой орган. После отказа Пленума он, вынув из кармана листок бумаги, зачитал список тех, кого предлагал в члены (25 человек) и кандидаты в члены Президиума (11 человек). Подбор имен вызвал у соратников шок. Хрущев вспоминает (и поскольку он пишет не о Сталине, а о себе, то ему, хотя и условно, можно поверить): «Когда пленум завершился, мы все в президиуме обменялись взглядами. Что случилось? Кто составил этот список? Сталин сам не мог знать всех этих людей, которых он только что назначил. Он не мог составить такой список самостоятельно. Я признаюсь, что подумал, что это Маленков приготовил список нового Президиума, но не сказал нам об этом. Позднее я спросил его об этом. Но он тоже был удивлен. "Клянусь, что я абсолютно никакого отношения к этому не имею. Сталин даже не спрашивал моего совета или мнения о возможном составе президиума". Это заявление Маленкова делало проблему более загадочной. Я не мог представить, что Берия был к этому причастен, так как в новом Президиуме были люди, которых Берия никогда не мог бы рекомендовать Сталину. Молотов и Микоян также не могли иметь к этому отношения. Булганин тоже не знал ничего об это списке… Некоторые люди в списке были малоизвестны в партии, и Сталин, без сомнения, не имел представления о том, кто они такие».
Что поражает, так это безграничная самоуверенность Никиты Сергеевича, который пытается представить дело так, будто Сталин не мог без соратников шагу ступить. Где уж ему самостоятельно мыслить и самому подбирать кадры! Раз никто из Политбюро не сделал за него эту работу, значит, вождем вертят какие-то темные авантюристы или же у него совсем «крыша поехала».
Однако все было проще. Следующим естественным шагом любого исследователя было бы посмотреть — а кто эти вновь избранные «неизвестные в партии люди». Итак, поименно: из старых членов Политбюро в Президиум ЦК вошли Берия, Булганин, Ворошилов, Каганович, Маленков, Микоян, Молотов, Сталин, Хрущев и Шверник. Новыми стали: В. М. Андрианов, А. Б. Аристов (партийные работники), С.Д.Игнатьев (с ним мы уже знакомы), Д. С. Коротченко (председатель Совмина Украины), В. В. Кузнецов (бывший зам. Председателя Госплана, председатель ВЦСПС), О. В. Куусинен (советский деятель, председатель президиума ВС Карело-Финской ССР, заместитель председателя Президиума ВС СССР), В. А. Малышев (заместитель председателя Совмина, был министром в различных областях машиностроения), Л. Г. Мельников, Н.А.Михайлов (комсомольский и партийный деятель), М. Г. Первухин («промышленный» министр, зам. предсовмина), П. К. Пономаренко (министр заготовок СССР, зам. предсовмина), М. 3. Сабуров (председатель Госплана СССР), М.А.Суслов (партийный работник), Д. И. Чесноков, М. Ф. Шкирятов (заместитель председателя Комиссии партийного контроля, работал в партконтроле с 1923 г.). Кого же Сталин мог не знать из этого списка? Министров? Членов Верховного совета? Или, может быть, зампреда Госплана? Кого?
Из этого списка видно еще и другое — то, что даже в самой партии власть уходила из рук собственно партаппаратчиков в руки людей, занятых делом. Отсюда совершенно ясно, что задумал Сталин, — отнять власть у партаппарата, передав ее людям дела.
Но может быть, в этом не было необходимости? Какая, в конце концов, разница, кто управляет страной — партийный ли аппарат, государственный ли, — лишь бы он управлял хорошо. Да, именно так, в этом-то все и дело — лишь бы управлял хорошо. Как формируется государственный аппарат? Конечно, тут, как и везде, полно и коррупции, и протекционизма, и пристраивания «родных человечков». Ладно, пусть в наши гнусные времена, когда все и везде прогнило, тупой сын министра станет директором завода — но он по крайней мере закончит соответствующий институт, а не два класса церковно-приходской школы и если захочет, чтобы завод приносил прибыль, то окружит себя толковыми помощниками. А при Сталине тупой сын министра сам директором завода работать бы не пошел, очень оно ему нужно, он-то знает, как Сталин и его наркомы работу спрашивают. Поэтому даже в наши гнусные времена, а уж при Сталине тем более, государственный аппарат просеивал и отбирал со всей страны специалистов. Таким же образом он и воспроизводился.
Однако партаппарат был совершенно другим организмом. Вспомним, кем были большевики до своего прихода к власти. Маломощной партией радикалов, частично политических болтунов, «революционеров», разрушителей всего до основания, частично сагитированных ими случайных людей — среди которых иной раз попадались и вполне приличные толковые работники, но не слишком часто, ибо любая радикальная партия в большинстве своем состоит все-таки из «революционеров». Такими были и меньшевики, и эсеры, и большевики, и анархисты — все! Но вот случилось невозможное, немыслимое — партия большевиков пришла к власти, и ее дореволюционное ядро сразу же, автоматически, стало основой и властных структур, и новой партии, то есть партаппаратом. И какими они были — неподготовленными, неприспособленными, неквалифицированными, — такими и остались, да еще в большинстве своем и «революционерами», разрушителями, неспособными ни к какому конструктивному труду. Все это так, но без «руководящей роли партии» в то время было не обойтись. Какой аппарат был, такой и был. Сталин прекрасно это понимал, называл такое положение «болячкой нашей работы», но исправить его не мог. И в таком виде аппарат и воспроизводился, призывая в свои ряды себе подобных.
Репрессии 1930-х годов подобрали старых революционеров, оставив на аппаратных должностях случайных людей, более или менее честных, более или менее испорченных властью и предоставляемыми ею возможностями, плюс к тому изрядное количество молодых карьеристов и молодых «идейных» революционеров. Первые были для государственного строительства бесполезны, вторые и третьи — опасны. Да, существовали исключения, такие, как, например, Берия, как сам Сталин, но это были именно исключения, которые не только не делали погоды, но, наоборот, пугали и раздражали основную массу партийных чиновников. Чтобы избавить партийную структуру от случайных людей, ввели номенклатурный принцип, когда низовые работники «избирались» по указке сверху, — однако много лучше от этого не стало, потому что в аппарат косяком поперли карьеристы. И, что хуже всего, потеря своего места в жизни означала для этих людей потерю всего. Директор завода, будучи снят со своего поста, пойдет работать рядовым конструктором или инженером, но он не пропадет, потому что он знает дело. А эти ведь ничего другого не умели! Неужели же Хрущев снова вернется на завод слесарем? Ну ладно, он хоть у станка стоял, а кем, спрашивается, станет Игнатьев? Разве что подсобником на заводе, ни на что большее он не пригоден. И когда Сталин раскрыл свои карты и аппарат понял, что его ожидает, он стал смертельно опасен.
