Марк Твен - Позолоченный век
Солнце зашло, а битва все длилась; зажгли газовые рожки, толпа, заполнявшая галереи, стала редеть, а спорам не было конца; потом, основательно подкрепившись, публика стала возвращаться, своим сытым и довольным видом еще больше раздражая томимых голодом и жаждой конгрессменов, - а перепалка продолжалась с прежним ожесточением. Оппозиция снова и снова умоляла объявить перерыв, но армия защитников университета неизменно проваливала это предложение.
К полуночи зал заседаний палаты являл собою зрелище, которое поразило бы всякого стороннего человека. Просторные галереи все еще были полным-полны, но яркие краски, делавшие их похожими на висячие сады, исчезли вместе с дамами; теперь тут оставались одни мужчины. Корреспондентские места пустовали, если не считать двоих - троих бдительных дозорных от пишущей братии, - вся она в целом ничуть не интересовалась прениями, которые почти сошли на нет: что-то болтали скучнейшие ораторы, да порой вспыхивала ссора из-за регламента; зато в комнате отдыха журналистов было необыкновенно людно - представители печати переговаривались, курили и были начеку в ожидании главного извержения парламентского вулкана, которое непременно совершится, когда настанет срок. Сенатор Дилуорти и Филип находились на дипломатической галерее, Вашингтон - на галерее для публики, полковник Селлерс - неподалеку от него. Полковник весь вечер носился по коридорам, ловил то одного, то другого конгрессмена, каждому что-то усердно внушал и был уверен, что изрядно потрудился и оказал законопроекту неоценимые услуги; но теперь усталость сморила его, и он - в кои-то веки! был тих и молчалив. Внизу несколько сенаторов расположились на диванах, расставленных для гостей, и беседовали с отдыхающими от трудов членами конгресса. Унылый оратор что-то говорил; председательствующий клевал носом; там и тут в боковых проходах стояли кучками депутаты и тихонько перешептывались; другие сидели в самых разнообразных позах, одинаково выражающих крайнюю усталость; иные, откинувшись назад, задирали на стол ногу, а то и обе; другие от нечего делать чинили карандаши; иные неизвестно зачем что-то строчили; иные зевали и потягивались; многие, навалясь грудью на стол, спали крепким сном и слегка похрапывали. С причудливо разукрашенного потолка потоками лился газовый свет, озаряя эту мирную картину. Ничто не нарушало тишины, если не считать нудной речи очередного оратора. Время от времени какой-нибудь воин оппозиции, не выдержав, сдавался и уходил домой.
Мистер Бакстоун подумал, что, пожалуй, теперь уже можно "перейти к делу". Он посовещался с Троллопом и еще с двумя-тремя единомышленниками. С галереи спустился Дилуорти, и они подошли к нему. Наскоро сверив записи и заметки, конгрессмены заняли свои места и разослали по всему залу посыльных с записками к друзьям. Друзья тотчас встряхнулись, зевнули - и оказались в боевой готовности. Улучив мгновение, когда очередной оратор кончил свою речь, с оскорбленным видом поднялся мистер Бакстоун и заявил, что противники законопроекта, очевидно, своими разговорами просто старались оттянуть время, в надежде таким недостойным способом утомить его сторонников и тем самым нанести ему поражение. Такое поведение, может быть, и прилично на дискуссии в захолустном клубе, но не подобает государственным мужам, оно неуместно в столь высоком собрании, как палата представителей Соединенных Штатов. Друзья законопроекта не только готовы выслушать точку зрения своих противников, но и от души желают этого. Они приветствуют самый полный, самый свободный обмен мнениями; но оратору кажется, что эту учтивость обратили во зло, поскольку некоторые джентльмены воспользовались ею в эгоистических и недостойных целях. Эта пустая болтовня слишком затянулась. Он предлагает прекратить прения.
Не успел мистер Бакстоун сесть, как разразилась буря. С десяток депутатов повскакали с мест:
- Прошу слова!
- Прошу слова!
- Прошу слова!
- К порядку! К порядку! К порядку! К делу! К делу!
Резкий стук председательского молотка перекрыл весь этот шум.
Вопрос о том, прекратить ли прения - эта ненавистная проволочка, - был поставлен и принят. Всякие дебаты, разумеется, немедленно прекратились. Победа No 1.
Затем поставлен был на утверждение доклад комиссии - и "за" было подано еще больше голосов, чем ожидали.
Слово опять взял Бакстоун и предложил в порядке отступления от обычной процедуры немедля приступить к первому чтению проекта.
Троллоп. Поддерживаю предложение!
Председательствующий. Предложение внесено и...
Крики. Перерыв! Поддерживаю предложение! Перерыв! Перерыв! К порядку! К порядку!
Председательствующий (неистово стуча молотком). Внесено и поддержано предложение объявить перерыв. Все, кто за это...
Крики. Голосовать! Голосовать! Поименным голосованием!
Решено было проголосовать поименно, объявлять ли перерыв. Это уже была война всерьез. Возбуждение достигло предела. Галереи разом забурлили, репортеры кинулись по местам, отдыхавшие конгрессмены толпой хлынули к своим креслам, иные нервные джентльмены повскакали на ноги, посыльные носились взад и вперед, - все ожило, все пришло в движение, взоры всех присутствующих загорелись неподдельным интересом.
"Это решает дело, - подумал мистер Бакстоун, - но пусть битва идет своим чередом".
Началось голосование, и все замерло, слышно было лишь, как выкликают имена и вызванные отвечают один за другим!
- За! - Против! - Против! - За!
Все замерло, ни движения, ни шороха; казалось, все в зале затаили дыхание.
Голосование закончилось, и, пока секретарь подсчитывал итоги, стояла мертвая тишина. На стороне университета оказалось две трети и еще два голоса!
Председательствующий. Действие обычной процедуры приостановлено, предложение принято. Объявляю первое чтение законопроекта.
Охваченные единым порывом галереи разразились бурными рукоплесканиями, и даже некоторые конгрессмены не в силах были сдержать свои чувства. Молоток председателя пришел на выручку, и затем раздался его громкий голос:
- К порядку, джентльмены! К порядку! Если публика еще раз нарушит тишину в зале заседаний, пристав очистит галереи!
Потом он поднял глаза - что-то привлекло его внимание. Все взгляды обратились в ту же сторону, и в зале начали хихикать. Председательствующий сказал:
- Пусть пристав объяснит джентльмену, что он своим поведением, которое отнюдь не оправдывается сегодняшней погодой, наносит оскорбление конгрессу.
Виновником кутерьмы оказался злополучный Селлерс. Он сидел на галерее в первом ряду, руки его и обмякшее от усталости тело чуть ли не перевешивались через барьер, и он спал крепким сном, недосягаемый для треволнений и гроз. Должно быть, неустойчивая вашингтонская погода повлияла на его сновидения, потому что во время пронесшейся бури аплодисментов он раскрыл свои огромный зонтик и преспокойно продолжал спать. Вашингтон Хокинс видел это, но он сидел слишком далеко и не мог выручить друга, а никто из сидевших поблизости не пожелал испортить такое редкостное развлечение. Только когда уже все взоры скрестились на полковнике, сосед растолкал его, - и великий фантазер, точно араб в пустыне, свернул свою палатку.
- Помилуй бог, - сказал он, - я становлюсь таким рассеянным, когда о чем-нибудь задумаюсь! Никогда я не пользуюсь в помещении зонтиком - разве кто-нибудь за мной это замечал? Что, я заснул? Неужели? И вы меня разбудили, сэр? Очень благодарен, да, да, очень вам благодарен! Зонтик мог выпасть у меня из рук и сломаться. Превосходная вещь, сэр, - подарок друга из Гонконга; у нас тут такого шелка не сыщешь, - мне говорили, что это настоящий Янг Хайсон.
К этому времени о происшествии с полковником все забыли, - в конгрессе снова разгорелся бой. Победа была уже не за горами, и сторонники законопроекта с жаром отдавались своему делу. Вскоре они предложили приступить ко второму чтению и добились его, - и после короткой ожесточенной схватки провели предложение палате в целом объявить себя комиссией. Председательствующий, разумеется, покинул свое место, и назначен был временный председатель.
Теперь спор разгорелся жарче прежнего, ибо уважение к палате, заставляющее соблюдать порядок, когда палата заседает как таковая, значительно уменьшается, когда она заседает в качестве комиссии по отдельному вопросу. Самая ожесточенная борьба поднялась, конечно, вокруг многоточия в тексте законопроекта, где следовало проставить сумму, ассигнуемую на покупку земли.
Бакстоун. Господин председатель, я вношу предложение проставить слова: три миллиона.
Хэдли. Господин председатель, я вношу предложение проставить слова: два с половиной доллара.
Клоусон. Господин председатель, я предлагаю проставить слова: двадцать пять центов, выражающие подлинную стоимость этого бесплодного и заброшенного пустыря.
