Геннадий Соболев - Тайна "немецкого золота"

Исполнительный Комитет групп СДПиЛ в России

Ф. Дзержинский

Бобинский

И. Уншлит

Петроград, 28 ноября 1917 г.

26 ноября 1917 г.

Комиссия, выбранная Исполнительным комитетом групп СДПиЛ в России для рассмотрения дела т. Якова Фюрстенберга-Ганецкого в связи со всеми теми обвинениями, которые возводились на т. Ганецкого буржуазной и социал-империалистической прессою, а также агентами старого Временного правительства, пришла к следующим выводам.

Обвинения эти разделяются на две категории: одни обвиняли Ганецкого в том, что он состоит агентом германского правительства и в качестве такового субсидирует немецкими деньгами большевистскую агитацию, другие сводили свое обвинение к тому, что т. Ганецкий, будучи представителем партии большевиков, в то же самое время занимался (во время войны) грязной и темной торговой спекуляцией, не стесняясь даже входить в столкновение с уголовными законами.

Первая категория обвинений — об агентстве германского правительства — базировалась обвинителями на одном факте:* на торговом и политическом (по мнению обвинителей) сотрудничестве с известным социал-империалистом германофилом Парвусом.

По отношению к этому комиссия пришла к убеждению, что факт личных сношений и совместных торговых операций отнюдь не влечет за собой факта политического сотрудничества. Личное знакомство и политическое сотрудничество — две разные вещи. Многие русские социалисты, также оборонцы (в том числе и Розанов), поддерживали личные сношения с Парвусом в то время, когда он был уже германским социал-патриотом, однако их никто не обвиняет в политическом с ним сотрудничестве. Одно указание на политическое сотрудничество Ганецкого с Парвусом делается Э. Гуревичем во 2-м номере листка «Без лишних слов». Там Гуревич рассказывает, что летом 1915 г. т. Козловский предложил ему по поручению Парвуса взять на себя редакцию большого марксистского ежемесячника, который Парвус обязывался финансировать. «Затем, — говорит Гуревич, — зимою 1915 г. (в декабре) в бытность мою в Стокгольме, ко мне снова явились Ганецкий и Козловский и повторили просьбу Парвуса о встрече».

Сам Гуревич здесь говорит только о том, что Ганецкий «повторил просьбу Парвуса о встрече». Не упоминает он ни словом о причастности Ганецкого к проектируемому издательству журнала. Т. Козловский в своем показании говорит, что предложение Парвуса об издательстве журнала он передавал Гуревичу летом 1915 г., что Ганецкий об этом не знал, что в декабре 1915 г., когда он (Козловский) вместе с Ганецким были у Гуревича, об издании журнала никаких разговоров не было и что все, что Ганецкий говорил о встрече Гуревича с Парвусом, сводилось к тому: «Интересно было бы, — сказал Ганецкий, — если бы встретились две таких полярных противоположности» (т. е. русский социал-патриот Гуревич и германский — Парвус). Показания Ганецкого об этом разговоре с Гуревичем совершенно совпадают с показаниями т. Козловского. Наконец, факт политического сотрудничества Ганецкого с Парвусом отвергается целым рядом товарищей, живших в это время в Копенгагене и принимавших участие в политической жизни. Тт. польские социал-демократы Лещинский, Гранас и Радек устанавливают, что, наоборот, Ганецкий из своих денег поддерживал издание в Польше, занятой Германией, той интернационалистской революционной прессы, которая боролась против германского империализма, за что жестоко преследовалась германскими военными властями. Розанов в своем показании по делу Ганецкого говорит, что в политической честности последнего он не сомневается.

Отвергая с негодованием всякие обвинения о состоянии Ганецкого в качестве германского агента, комиссия констатирует полную неосновательность обвинений Ганецкого в политическом сотрудничестве с Парвусом.

Другая категория обвинений — занятие торговлей во время войны, спекуляция и контрабандная деятельность. Помимо общих обвинений, обвинители указывают здесь на один факт: в конце 1916 г. Ганецкий был арестован датскими властями и наказан судебным порядком за вывоз без разрешения медикаментов. По показанию Ганецкого и Радека, а также свидетелей тов. Спиро и датского министра Стаунинга, дело обстояло так: экспедитор фирмы торгово-экспортной компании, где Ганецкий состоял заведующим, отправил без разрешения известное количество медикаментов в Россию, вывоз которых в это время был запрещен. О том, что медикаменты были отправлены без разрешения, Ганецкий не знал ничего. Но как ответственное лицо фирмы был арестован и наказан денежным штрафом без суда в административном порядке. По показаниям Розанова и других, все те лица из эмигрантской среды, которые знали Ганецкого в этом инциденте, отнеслись к нему сочувственно.

Ввиду всего вышеизложенного комиссия считает вышеуказанный факт не имеющим существенного значения для этого дела.

Обвинение, что Ганецкий занимался спекуляцией с целью взвинчивания цен, является также лишенным всякого основания. Никто никаких фактов, указывающих на это, не представлял. Наоборот, показания тт. Спиро, Лещинского, Гранаса и других говорят против этого. На вопрос, что заставило т. Ганецкого заняться торговой деятельностью, последний ответил, что недостаток средств к существованию для него и семьи является единственной этому причиной.

На основании всего вышеизложенного выбранная Исполнительным Комитетом групп СДПиЛ в России комиссии для разбора дела т. Фюрстенберга-Ганецкого в составе 3-х лиц — Б. Веселовского, К. Циховского и С. Пестковского — постановила:

1) Обвинение т. Ганецкого в том, что он состоял агентом германского правительства, считать абсолютно недопустимым.

2) Обвинение в том, что Ганецкий являлся политическим сотрудником Парвуса, абсолютно лишено всякого основания.

3) Обвинение в том, что Ганецкий занимался контрабандой, вполне опровергается. Административное взыскание, наложенное на него датскими властями за вывоз в одном случае не разрешенных к экспорту медикаментов, — факт чисто случайный.

4) Обвинение Ганецкого в том, что его торговая деятельность носила спекулятивный характер, является лишенным основание.

На основании всего вышеизложенного комиссия по делу т. Ганецкого считает его и впредь заслуживающим личного и политического доверия и не видит никаких препятствий к дальнейшей его партийной деятельности.

Б. Веселовский

С. Пестковский

К. Циховский

Петроград, 26 ноября 1917 г.

Дополнительные показания тт. Бухарина и Урицкого не вносят никаких существенных изменений в фактическую сторону дела, почему и комиссия остается при прежнем решении.

С. Пестковский, К. Циховский, Б. Веселовский

Петроград, 28 ноября 1917 г.

Еще до войны в Кракове, находясь в тяжелом материальном положении, я принужден был искать платного занятия. Когда я нашел уже должность, то все-таки ее не принял — по предложению товарищей (хотя должность в материальном смысле была очень удобная) — так как партийной работы было тогда очень много и было желательно, чтобы я посвятил партии все мое время. В начале войны материальное положение еще ухудшилось. В начале 1915 г. я с совместного решения с другими польскими товарищами, пребывавшими в Швейцарии (Красным, Кракусом, Черным) предложил тов. Венцковскому (в Варшаве) съехаться в Греции для установления партийных более тесных сношений. Для этого я выхлопотал у русской миссии в Швейцарии паспорт. Ответа долго никакого не было. Вдруг в мае получаю сведения, что в Копенгаген приехал адвокат Шишковский и требует моего приезда. На телеграфный запрос — в чем дело, он ответил мне, что устно расскажет, и прислал деньги на дорогу. Да и у меня не было сомнения, что у него есть поручение от партии (он был раньше членом партии, потом симпатиком). В Копенгаген я поехал через Францию и Англию (паспорт хранится еще за границей у меня). Здесь Шишковский заявил мне, что он состоит офицером русской армии и прикомандирован в Данию для военной разведки. Он хотел использовать время и делать коммерческие дела. Но, не имея ни времени, ни опыта, предлагает мне заняться этими делами, зная еще из приездов своих в Краков, что я в тяжелом материальном положении и искал занятий. Хотя он заявил мне категорически, что это будут его личные дела, которые абсолютно никакого отношения ни к его работе, ни к какому бы то ни было казенному учреждению иметь не будут, я отказал ему в своей помощи.

Еще до выезда своего из Цюриха я слыхал, что Парвус организует в Копенгагене научное общество. Там я мог получить место, равно как и жена моя. Но так как было опасение, что политические противники будут демагогически ставить упреки, что сотрудники этого научного общества работают совместно с Парвусом политически, то во избежание всяких лишних недоразумений решил места там не принимать. Парвуса лично я не знал. Мельком встречал его раза два в 1900 году в Мюнхене у тов. Карского. Познакомился с ним только в 1915 году в июле месяце в Копенгагене. Уже в Швейцарии слыхал, что он сделался немецким социал-патриотом. Но знакомые социал-демократы давали о его политической и личной честности самые лучшие отзывы. Напр[имер], тов. Рязанов детально рассказал, как Парвус нажил деньги в Турции, и прибавил, что не сомневается, равно как и Раковский, который очень хорошо знает Парвуса, что его деньги абсолютно не исходят из темного, нечестного источника. Будучи в тяжелом материальном положении, узнав, что Парвус и в Копенгагене делает дела, я обратился к нему и предложил свои услуги. Парвус вначале предложил мне деньги для моего личного оборудования в коммерции. Но, не имея опыта, я не хотел лично вести дела с чужими деньгами. Немного спустя было сорганизовано акционерное общество, и я был управляющим. Я получал очень скромное жалованье 400 крон в месяц (до войны — 200 рублей). Но должен был получать тантьему[783], причем имел право получать в счет этой тантьемы, что позволило мне содержать мою семью из 5-ти лиц.