Джеффри Хоскинг - История Советского Союза. 1917-1991
Для того, чтобы описать, как это происходило в действительности, потребовалось бы специальное исследование. Но наиболее существенные отличия югославской модели социализма от советской можно сформулировать следующим образом:
1. Структура государства в гораздо большей степени соответствует истинному пониманию федерации. На низшем уровне всенародно избираемые Народные советы, позже переименованные в коммуны, контролируют все местные дела, включая промышленные предприятия, и влияют — в достаточно широко очерченных пределах — на политику капиталовложений и производственный план. Это очень напоминает то, что в России 1917 г. люди, поддерживавшие советы, считали своей целью.
2. Промышленные предприятия несут ответственность перед своими работниками. По закону от 2 июля 1950 г. все рабочие предприятия должны были тайным голосованием избирать Рабочий совет, ответственный за контроль над общим управлением предприятием и за назначение директоров, осуществляющих ежедневное управление предприятиями. По духу это близко к декрету большевиков о “рабочем контроле” от ноября 1917 г.
3. Сельское хозяйство является в основном частным или кооперативным, а не коллективным. С марта 1953 г. крестьянам было разрешено выходить из коллективных хозяйств, что многие и сделали, получив обратно свои участки земли. Что касается коллективных хозяйств, то так называемые “генеральные кооперативы” помогали своим членам кредитованием, машинами и оптовыми закупками. Они также консультировали по вопросам агрономии и маркетинга. Такая структура могла появиться в результате развития нэпа в том виде, в каком это предполагал Бухарин и даже Ленин в конце жизни.
4. Народы Югославии получили совершенно реальные права автономии и образовали собственные национальные республики, которые в области экономики, культуры, образования и социального обеспечения проводили вполне самостоятельную политику. Это как раз то, что многие ожидали от воплощения в жизнь большевистского лозунга о “национальном самоопределении”.
Неясным остается, до какой степени столь серьезные изменения советской модели развития затронули структуру и функции Югославской коммунистической партии. На своем шестом съезде в 1952 г. она сменила название на Союз коммунистов и провозгласила, что теперь ее задачи сводятся к осуществлению просветительской деятельности, а не власти. Ее руководящий орган, который теперь назывался не Политбюро, а Исполнительный комитет, был преобразован таким образом, что все народы Югославии получили в нем равное представительство. Заместитель Тито Эдуард Кардель говорил даже об “отмирании партии”, в то время как Джилас в своей книге “Новый класс” предостерегал, что появление в Советском Союзе нового “правящего класса” в виде коррумпированных рвущихся к власти политиков не было исторической случайностью. Любая партия, обладающая монополией на власть, вполне может породить самовоспроизводящуюся олигархию таких монополистов. Впоследствии книга Джиласа была в Югославии запрещена, а сам он оказался в тюрьме. Эти события как-то не очень убеждают в том, что “партия отмирала”. Возможно, причиной этого стала сама разболтанность реформированной политической системы, которая нуждалась в связующем растворе, способном все же ее скрепить. Естественно предположить, что в последние годы жизни Тито был больше всего озабочен именно этой проблемой. Но в любом случае маловероятно, что в Югославии система номенклатуры функционировала точно так же, как и в Советском Союзе, поскольку кандидаты, выдвинувшиеся в ходе выборов из народных масс, все же должны обладать кое-какими талантами, кроме амбициозности и почтительности по отношению к начальству.
Так Тито в 1948 г. бросил открытый вызов Сталину. Впервые после смерти Троцкого подлинный социалист, пользующийся народной поддержкой, нарушил монополию Сталина на марксистское наследие. Даже в самом Советском Союзе, вопреки усилиям цензуры, люди начали понимать, что могут быть альтернативные варианты интерпретации социалистического учения. Повсеместно в Восточной Европе воздействие этих событий было еще большим, и Сталин поторопился усилить контроль над ней, проведя серию чисток и показательных, в духе Вышинского, процессов. Обвиняемые должны были, помимо прочих преступлений, сознаваться в своей приверженности “титоизму”.
Ввиду более поздних событий, случившихся в Восточной Европе, совершенно закономерен будет вопрос, почему Сталин не вторгся в Югославию и не сокрушил Тито. Нельзя быть полностью уверенным в том, что на вопрос этот удастся найти исчерпывающий ответ, но все же можно предложить вниманию читателя два предположения. Еще в 1944 г., во время своих труднейших переговоров с Черчиллем, Сталин согласился, что Запад имеет в Югославии 50% влияния; исключение этой страны из Коминформа сделало ее статус двусмысленным. Тито, разумеется, обратился к Соединенным Штатам, чтобы получить оттуда то, в чем отказал ему Советский Союз. Следует также помнить, что в то время США обладали монополией на ядерное оружие — Сталин не мог не учитывать этот фактор. Во-вторых, Сталину было известно, что Тито не марионетка, почему и пользуется широкой народной поддержкой. Народ же Югославии привык воевать и стал настоящим специалистом по партизанской войне против иностранных оккупантов. Нет сомнения, что Красная Армия рано или поздно сломила бы это сопротивление, но лишь понеся значительные потери. К тому же в результате подобных действий международная репутация Советского Союза пострадала бы. Возможно, Сталин рассчитывал на внутренний заговор против Тито. Если так, то он просчитался: Тито пережил Сталина и остался живым свидетелем того, что можно построить иной вариант социализма. В будущем это должно было возыметь весьма серьезные последствия.
ХРУЩЕВ И ПРОЦЕСС ДЕСТАЛИНИЗАЦИИ
После 1953 г. в Советском Союзе начали твориться вещи беспрецедентные. Стало меняться само тоталитарное общество, причем не в результате давления извне, но вследствие своих собственных внутренних противоречий. Изменения достигли такой точки, что появились сомнения, допустимо ли это общество и впредь именовать тоталитарным. Можно предположить, что в последние годы жизни Сталина тоталитаризм достиг тех пределов, за которыми он уже не мог существовать, не подрывая при этом всех социальных связей общества. Мы уже могли убедиться, что система стала невыносимой даже для ее лидеров; на другом полюсе общества, в лагерях, она действовала не менее разрушительно.
Прежде всего разразился демографический кризис. Репрессии тридцатых годов и война привели к заметному сокращению численности населения, и прежде всего мужского. Теперь концентрационные лагеря доводили эту тенденцию до угрожающих размеров. Если воспользоваться весьма умеренными цифрами Роберта Конквеста, который оценивал среднюю численность населения лагерей после конца тридцатых годов в 8 млн. человек, то можно прийти к выводу, что от одной десятой до одной пятой части всего взрослого населения страны после войны находилось в заключении и работало в таких условиях, что наиболее вероятным исходом была преждевременная смерть. С таким положением нельзя примириться, не рискуя при этом серьезно ослабить промышленность и Вооруженные силы — вещи совершенно недопустимые для вождей великой державы.
В конце сороковых годов стало ясно, что вожди были обеспокоены сложившимся положением дел и пытались кое-что предпринять, чтобы исправить его. Начиная приблизительно с 1948 г., администрация лагерей начала улучшать продовольственное снабжение заключенных, увеличивая постепенно пайки и вводя туда большее количество мясных продуктов и жиров, — ее вынудил к этому слишком уж очевидный голод. Впервые зэки стали получать маленькую зарплату. В лагерях были открыты магазины, где заключенные могли покупать джем, маргарин, манную крупу, что несколько улучшило их питание. Тогда же начальству каждого лагеря было приказано составлять рапорт о смерти заключенных. Возможно, именно в результате этой меры администрация лагерей стала более внимательно следить за одеждой заключенных и их медицинским обслуживанием. Зэки стали немного лучше питаться и одеваться, улучшилось и состояние их здоровья.
Однако послабления коснулись отнюдь не всех. В 1948 г. было принято решение выделить особенно серьезных политических “преступников” в особую категорию и изолировать их в специальных лагерях “строгого режима”. Режим там действительно был чрезвычайно строгим, заключенные не имели права переписки и свиданий. К тому же заключенным лагерей строгого режима после окончания их сроков — в то время обычно двадцатипятилетних — не позволялось возвращаться домой. Они должны были оставаться в вечной ссылке поблизости от лагерей.
