Лидерство: Шесть исследований мировой стратегии - Генри Киссинджер
Сочетание его спокойного характера и дружбы с Насером ограничило обычные стимулы для развития собственной политической базы - а он никогда не был прирожденным политиком. Он проводил больше времени в размышлениях и в некотором смысле в молитве, чем на трибуне. Его склонность к уединению наделяла его проницательностью и независимым мышлением, но также характеризовала его как одиночку.
Как и иностранные наблюдатели, многие египетские наблюдатели также считали, что Садат будет не более чем переходным лидером. Его коллеги по РСС , особенно влиятельный кластер во главе с Али Сабри, Шарави Гомаа, Сами Шарафом и генералом Мохаммедом Фавзи, воспринимали его как легко управляемого. Сабри был представителем египетской аристократии и считался логическим преемником Насера, поскольку занимал посты вице-президента, премьер-министра и начальника разведки. Гомаа был министром внутренних дел Насера, Фаузи - министром обороны, а Шараф - близким помощником президента, фактически его консильери. (В начале своего президентства Садат сохранит эти три должности, причем последнюю - в качестве государственного министра).
Чтобы стать формальным преемником, Садат должен был быть выдвинут на пост президента исполнительным комитетом Арабского социалистического союза (АСС), единственной политической партии Египта. Эта группа, при поддержке влиятельного Совета министров, согласилась выдвинуть его 7 октября 1970 года. Они согласились отчасти потому, что не могли договориться, кто из них может сыграть роль Насера, и потому, что считали Садата слишком слабым, чтобы бросить им вызов. Чтобы обеспечить свой контроль, они выдвинули пять условий его назначения, включая обещание править в тандеме с лидерами АТО и Национального собрания, среди которых выделялись союзники Сабри и Гомаа. По сути, эта когорта предоставила себе право вето на президентскую политику. Садат согласился, был выдвинут и должным образом избран.
Несмотря на подводные камни усилий покойного президента по достижению арабского единства, неадекватное состояние вооруженных сил и экономическую бесхозяйственность, которая подточила как частный, так и государственный сектор, Насер оставался любимой иконой египетского народа. Те, кто был разочарован экономической и политической ситуацией, которую он оставил после себя, искали, кого бы еще обвинить. Это бремя легло на плечи нового президента Садата.
Преемник харизматического лидера - задача, при самых благоприятных обстоятельствах не выполнимая; если политика может быть передана, то харизма неосязаема. Захватить воображение народа, который все еще оплакивал Насера, было маловероятно. А без контроля над работой своего правительства Садат знал, что будет марионеткой. Прежде всего, ему нужно было утвердиться.
В течение шести месяцев после своего избрания он принял ряд односторонних решений, которые шли вразрез с мнением тех, кто стремился наложить на него вето. Он отменил своим указом конфискацию и секвестр частной собственности, намекнул на мирный жест в отношении Израиля и объявил о заключении соглашения о федерации с Сирией и Ливией.
Сабри и Гомаа, шокированные тем, что новый президент вышел за рамки их соглашения, и под угрозой ослабления их власти в Национальном собрании, начали готовить военный переворот. Садат обнаружил заговор и уволил их. Затем заговорщики подали в отставку, надеясь спровоцировать конституционный кризис. Но Садат, опираясь на связи в Ассамблее, накопленные им с 1952 года и за годы пребывания на посту спикера, за одну ночь нашел замену на все вакантные должности во вновь сформированном правительстве.
Вместо того чтобы уступить требованиям своих оппонентов, как ожидалось, он одним махом сместил их, этот шаг стал известен как "революция исправления". В течение двадцати четырех часов он заключил в тюрьму большинство заговорщиков; девяносто один из них в итоге предстал перед судом. Такая решительность не была заметна в предыдущей карьере Садата, но она стала отличительной чертой его президентства. Каждый из его смелых и неожиданных шагов был намеренно рассчитан на достижение более масштабной стратегической цели. Как сказал в то время один высокопоставленный дипломат: «Они сильно ошиблись в оценке этого человека, если думали, что он будет уступчивым... Они забыли, что он носил бомбы в кармане, будучи молодым революционером».
Стратегическое терпение
Корректирующая революция укрепила власть Садата и освободила его от контроля своих коллег. Но он все еще был привязан к наследию Насера и египетским реалиям, и его сдерживали два противоречивых императива: чтобы сохранить народную легитимность, ему нужно было сохранить насеризм и связь с образом Насера; чтобы повернуть судьбу Египта вспять, ему нужно было отказаться от многих элементов программы Насера. Поэтому он решил подтвердить программу Насера, но постепенно, сначала незаметно, повернуть ее в новом направлении. Проводя курс, который выглядел как установленный, он скрывал свои истинные намерения.
В речи перед Национальным собранием вскоре после своего выдвижения 7 октября Садат заявил, что будет продолжать "идти по пути Гамаля Абдель Насера, что бы ни случилось и с какой бы позиции он ни выступал". Подтверждая внешнюю политику Насера, особенно в отношении Израиля, он будет стремиться к освобождению арабских земель от израильской оккупации, укреплению арабского единства и "полной защите прав палестинского народа".
Хотя внутренняя политика сыграет большую роль в восстановлении исторической роли Египта, Садат был убежден, что его способность воскресить действительно независимый Египет в конечном итоге будет зависеть от его внешней политики. Но когда он вступил в должность президента, он не подал ни малейшего намека на кардинальные изменения во внешней политике. Будучи преемником и наследником Насера, он не мог рисковать резким размежеванием, даже если в глубине души он думал об этом.
Первым шагом Садата стало подписание Договора о дружбе с Советским Союзом в мае 1971 года - политический шаг по сравнению с технико-экономическим шагом Насера, принявшего советскую помощь для строительства Асуанской плотины в 1956 году. В сентябре того же года он также кивнул в сторону панарабского наследия Насера, выполнив формальности по созданию федерации с Ливией и Сирией. На протяжении всего времени он продолжал критиковать Израиль и Америку, как это обычно делал Насер:
Главной стороной является [не Израиль, а опекун Израиля] - Америка. Она бросает нам открытый вызов во всем: вызов нашему существованию, вызов нашему достоинству, нашей независимости, нашей воле, каждой ценности, за которую
