Польша или Русь? Литва в составе Российской империи - Дарюс Сталюнас
Потенциально евреи были «имперской нацией»: они не ставили перед собой никаких сепаратистских целей, не проектировали ни пяди империи как своей «национальной территории», получившая светское образование часть этой этноконфессиональной группы стремилась к аккультурации в российское общество[1119]. Однако правящей элите империи рациональные решения «еврейского вопроса» давались с трудом, особенно после того как в результате второго и третьего разделов Речи Посполитой России пришлось столкнуться с огромным числом евреев – в конце XIX века в Российской империи проживало более половины всех евреев мира. Препятствия при выборе места жительства, обучении в высшей школе, занятии определенной профессиональной деятельностью, доступе к государственной и военной службе и другие дискриминационные меры вели к росту среди евреев недовольства существующим режимом. Несмотря на то что, как показывают исследования последних десятилетий, власти не принимали участия в подготовке и не санкционировали еврейские погромы, начавшиеся в первые годы 1880-х и постоянно повторявшиеся в дальнейшем массовые всплески направленного против евреев насилия воспринимались ими как последовательная антиеврейская политика правительства. Существование черты оседлости привело к большой концентрации еврейского населения, особенно в городах и местечках, что в урбанизированных пространствах означало тяжелое материальное положение большей части евреев. Все эти обстоятельства предопределили непропорционально большое участие евреев и лиц еврейского происхождения (многие из которых разорвали все связи с еврейской общиной и не идентифицировали себя с евреями) в русском революционном и оппозиционном движении. Министр внутренних дел В. К. Плеве, утверждая, что в масштабах империи 40 %, а на западных окраинах 90 % революционеров были евреями, сильно сгущал краски, но не ошибался с точки зрения тенденции[1120]. Черта оседлости не только увеличивала уровень бедности и уменьшала возможности мобильности для еврейской общины, но в то же время способствовала сохранению замкнутости этой этноконфессиональной группы, то есть сохранению этнокультурной обособленности[1121]. Особенно сильными и массовыми были различные политические еврейские течения в Литве, поскольку здесь, как отмечал Давид Фишман (David Fishman), у общественно активных евреев было не слишком много возможностей присоединиться к русским политическим силам, поскольку численность русских была незначительной, а усилившееся с середины XIX века влияние на еврейское сообщество русской культуры и русского языка не позволяло интегрироваться в польское общество, поэтому евреи на бывших землях Великого княжества Литовского массово объединялись в еврейские политические организации[1122]. И еврейские национальные организации (сионисты, Бунд и другие), и различные общеимперские оппозиционные, в особенности левые, движения, в которых активное участие принимали и евреи, были важным дестабилизирующим империю фактором. Поэтому можно утверждать, что поставленная властями цель защитить христианское общество от предполагаемого негативного влияния евреев, с точки зрения самой власти, не была достигнута.
Что касается второй цели – «исправления» евреев, в последний период существования империи правящая элита на этот счет питала все меньше иллюзий. Порог «отверженной ассимиляции» только рос. После революции 1905 года появился ряд новых ограничивающих права евреев указов, в которых основным маркером принадлежности к еврейству была уже не религия, но этническое происхождение, поэтому в некоторых областях дискриминировались и сменившие вероисповедание, иногда даже в тех случаях, когда конвертитами были их предки[1123]. С началом Первой мировой войны положение евреев стало еще более тяжелым, особенно после того как евреи in corpore были обвинены в нелояльности и выселены из прифронтовой зоны[1124].
Литовцы в масштабах империи не представляли такой серьезной проблемы, как евреи, но и в этом случае политику «обрусения» в большей степени можно считать неудачной. Начавшаяся в конце XIX века бюрократическая переписка о целесообразности продолжения запрета литовской печати в традиционной графике показала, что часть высокопоставленных российских чиновников предлагала отозвать эту дискриминационную меру, поскольку выяснилось, что «обрусение» литовцев не удалось. Ученый комитет Министерства народного просвещения констатировал, что в результате запрета «оказалось, что этим способом были достигнуты результаты прямо противоположные и население, обыкновенно мирное и покорное, доведено почти до мятежа»[1125]. Еще отчетливее справедливость такой интерпретации стала видна во время революции 1905 года, когда те территории, где значительную часть населения составляли литовцы (Ковенская губерния, часть Виленской губернии и Сувалкская губерния Царства Польского), охватила не только социальная, но и национальная революция. Не горстка интеллигентов, но широкие массы крестьян массово изгоняли из литовских деревень русских учителей и чиновников[1126], и состоявшийся в конце 1905 года в Вильне Литовский съезд, позже названный Великим Вильнюсским сеймом, на который собрались 2 тысячи представителей, потребовал территориальной автономии Литвы в этнографических границах[1127]. Важно и то, что требование территориальной автономии было подкреплено историческими аргументами: литовский народ имеет право на политическую автономию, поскольку до конца XVIII века он имел свое государство – Великое княжество Литовское, то есть такую аргументацию можно было без особого труда использовать и для обоснования права на независимое литовское государство, но такое требование на съезде 1905 года не прозвучало и не могло прозвучать, поскольку этот съезд был легально проходившим мероприятием в «столице» Северо-Западного края, поэтому трезво мыслившие литовские общественные деятели прекрасно понимали, чем могло закончиться публичное объявление требования создания независимого национального государства. Тем более что многим из организаторов съезда в дальнейшем и так пришлось скрываться. При этом необходимо отметить, что в конце XIX – начале XX века литовская интеллигенция создание независимого государства считала делом будущего, предполагая, что для достижения этой цели требуется благоприятное международное стечение обстоятельств, например война[1128].
Формулирование уже в конце XIX века как цели национального движения создания независимого государства и массового участия литовских крестьян в национальной революции 1905 года диссонирует с встречаемыми в исторической литературе утверждениями о том, что, за исключением поляков, не было ни одной национальной группы, стремившейся выйти из состава Российской империи[1129]. Действительно, утверждения о массовости литовского национального движения и о формулировании его цели, предполагавшей создание национального государства, может казаться маловероятным предположением, особенно принимая во внимание то, что в масштабах империи литовскоговорящее общество того времени – в большинстве своем крестьяне и немногочисленная интеллигенция, у которой часто не было возможностей работать в Литве. Притом что в соседнем Прибалтийском крае также получившие массовый характер эстонское и латышское национальные движения сформулировали
