Дэвид Мёрфи - Что знал Сталин
Другая точка зрения, оправдывающая пакт о ненападении, была выдвинута советской пропагандой и до сих пор остается в официальных публикациях Российской Федерации. Сталин был убежден, что на протяжении 1930-х годов внешняя политика Франции и Великобритании, поддерживаемая Америкой, была основана на признании требований Гитлера, в надежде, что он повернется в сторону Советского Союза. Эта политика достигла высшей точки в позорном Мюнхенском соглашении сентября 1938 года между Германией и Италией с одной стороны и Францией и Великобританией — с другой, когда беспомощная Чехословакия была оставлена перед лицом германской военной силы. Ни Чехословакия, ни СССР не были участниками переговоров, в чем Сталин видел наступление другой, даже более опасной фазы в антисоветской программе Запада. Сталин продолжал не доверять Западным странам — в частности, их предостережениям о намерениях Гитлера в период между разгромом Польши и 22-м июня 1941 года. Отрицание Сталиным этих угроз и патологическая антипатия к Западу в большой мере оправдывались его верой, что по своей идеологии западные лидеры были полностью антикоммунистами, и поэтому были намерены преследовать антисоветские цели. Со второй половины 1920-х годов до «чисток» 1937–1938 года сообщения, поступающие Сталину от советских разведывательных источников и дипломатов в Великобритании, Франции, Соединенных Штатов, Польши, Чехословакии и других государствах, постоянно подкрепляли эти взгляды. [556]
Многие в Великобритании, Франции и Америке действительно боялись распространения коммунизма, но Сталин оказался неспособным или несклонным понимать причины, определяющие отношения Запада к советскому коммунизму. Его принудительную политику по сельскому хозяйству последовавший за ней голод, жестокие «чистки» 1937–1938 годов многие на Западе наблюдали с беспокойством и опасением. Более того, боязнь большинства французов и англичан новой войны, основанная на памяти об ужасных потерях в 1914–1918 годах, склонила их правительства к принятию требований Гитлера — несмотря на то, что многие, такие как Уинстон Черчилль, разглядели опасность и высказывались за более решительную антифашистскую позицию. Позднее, в сентябре 1939 года, когда Великобритания объявила войну Германии, и Черчилль вошел в кабинет министров, было совершенно невозможно, чтобы такой стойкий приверженец-антифашист присоединился к Гитлеру в нападении на СССР. Что касается Америки, то и Рузвельт никогда бы не отошел от своей антигитлеровской пробританской позиции, чтобы вторгнуться в СССР. Сталин слабо разбирался в политических реалиях в Западных странах, а его предубеждения увеличивались сообщениями от советских послов и резидентур разведки в Лондоне, Париже и Вашингтоне, которые поддерживали его заблуждения и раздували его страхи. Как же должны были такие интеллигентные люди, как Иван Майский в Лондоне и Соломон Лозовский в Москве, чувствовать себя, когда они механически повторяли «партийную линию» в переговорах с американскими и английскими дипломатами весной 1941 года? Но поступить по-другому означало обречь себя на смерть. [557]
Ни одна надежда Сталина не осуществилась — во многом, из-за непредвиденных событий. Оккупация Дании и Норвегии, за которой последовал провал обороны Голландии и Бельгии, полный разгром Британского экспедиционного корпуса и крах французской армии — все это произошло в течение апреля, мая, июня 1940 года — исключили возможность затяжного конфликта, который он рисовал в своем воображении. Однако самые важные причины провала марксистско-ленинского сценария и трагедия июня 1941 года заложены в личности Сталина, а его грубые ошибки — в оценках идеологически извращенной системы, которую он создал. Например, его «возвращение царского наследства» часто приводится в пример, как позитивный результат договора 1939 года с Гитлером. Почему же тогда Сталин немедленно восстановил против себя население территорий, которые он получил благодаря этому договору, жестоко вводя там для них сталинскую систему? Не было ли это действиями идеологического безразличия к факту, что эти люди никогда не знали советских коммунистических порядков, и что проводимые жестокие методы создадут базу для пополнения количества немецких диверсантов и шпионов? Или он верил, что его положение и его система не укрепятся, пока не будут навязаны?
Личную ответственность Сталина за бесчисленные потери, понесенные в военные годы, особенно — в первые трагические месяцы войны, нельзя отрицать или преуменьшать. Однако, к сожалению, последующие российские правительства упорно скрывают правду, а Российская Федерация продолжает утаивать архивные свидетельства, которые, без сомнения, прольют свет на дела Сталина.
«Секретный доклад» Никиты Хрущева в 1956 году не раскрыл всего. Советские руководители, которые вскоре его сменили, стали сплачиваться вокруг мертвого «Хозяина», отказывая в открытом доступе к документам, или не разрешая публикацию материалов, критикующих действия Сталина в предвоенный период. Сразу же после падения советского режима появилась какая-то критика, но из-за отсутствия в ней существенной документальной основы, она в своем большинстве была неубедительной и не учитывала наиболее серьезные действия и ошибки Сталина. В последние годы защита Сталина и карательных органов, на которых он и его система держались, стала все более распространяться в России, в то время как доступ в ключевые архивы или открытая публикация их материалов практически прекратилась. Хотя это может показаться невероятным, но находящиеся в архивах материалы, которые официально выдавались и публиковались в середине 1990-х годов, позднее были вновь засекречены некоторыми организациями и не выдаются исследователям в их первоначальном виде — даже хотя эти исследователи имеют особые архивные справки.
Защитники роли Сталина винили широкую и всестороннюю программу германской дезинформации и лжи за то, что он отказывался принять разведывательную информацию от своих собственных служб, сообщавших о намерении Германии напасть на СССР, и за упорство Сталина, чтобы его военные специалисты не принимали никаких действий, могущих спровоцировать нападение немцев. Нет никакого сомнения, что германские усилия по преднамеренному обману, проводимые лично Гитлером, были очень эффективны. Они не только повели советскую разведку и дипломатию по ложному пути, но, похоже, сам Гитлер лично убедил Сталина, что Великобритания, а не Советский Союз, является главным врагом Германии. В то время как Сталин делился некоторыми из этих уверений с высшими военными руководителями, он, очевидно никогда не раскрывал точные детали или предел, до которого он верил и действительно действовал в вопросах, жизненно важных для обороны страны. Как можно объяснить его невероятную терпимость к годичной разведывательной программе Люфтваффе, которая в итоге обрекла его военно-воздушные силы на уничтожение 22 июня 1941 года и оставила беззащитные войска на убийственный расстрел с бреющего полета? Или его наивную веру, что совершенное на рассвете нападение было делом рук мятежных генералов Вермахта, действующих вопреки желаниям Гитлера? Если бы Сталин открыто обсуждал эти вопросы с высшими военными руководителями, они могли бы вывести его из заблуждения. Но это не было стилем Сталина — он был убежден, что лишь он располагает единственно верной информацией о германских намерениях, и держал ее про себя, говоря своим высшим военным только одно: «У меня есть другие данные».
Отбросив недальновидность Сталина и его наивное доверие Гитлеру, можно сказать, что важная причина успеха германской дезинформации лежит в системе, созданной Сталиным. Значение свидетельств, предоставляемых советскими службами разведки и безопасности, и подтверждаемых агентурой на железных дорогах, а также пограничными войсками, было чрезвычайным. В действительности, только разумное объяснение этой информации — избыточное количество средств переправы, снабжение паровозов приспособлениями, дающими им возможность использовать российскую ширину колеи, стремление Абвера добывать образцы советского топлива и смазки — было доказательством близкой подготовки нападения. Однако если Сталин не воспринял этой информации — что тут можно было сделать? Только он являлся конечным арбитром оценки достоверности информации. Мало кто из профессионалов-разведчиков решился бы противостоять Сталину. Воспоминание о терроре 1930-х годов было чересчур свежим, а высшее военное руководство было хорошо осведомлено о новой волне арестов, которые происходили в апреле, мае и июне 1941 года. С другой стороны, отдельные лица — такие, как военный атташе Тупиков и друг Берия посол Деканозов, упорно продолжали сообщать тревожные новости, даже зная возможную реакцию Сталина.
