Сергей Степняк-Кравчинский - Андрей Кожухов
- Что? Опоздал? - спросил он дрожащим голосом, заранее предвидя ответ.
- Нет, но я этого опасался, - сказал Ватажко. - Царь делает сегодня более длинную прогулку по случаю хорошей погоды.
Андрей вздохнул с облегчением. Слова Ватажко привели его в себя и почти уничтожили усталость, вызванную скорее нравственным напряжением, чем физическим.
- Ничего такого не случилось, что вас задержало? - справился Ватажко.
- Ничего решительно, - сказал Андрей. - Я буду ждать здесь, на скамье, - прибавил он, указывая на каменное сиденье возле тротуара. - Ступайте и пустите в ход часовых.
Оставшись один, Андрей поднял вверх правую руку. Он хотел убедиться в ее твердости. Не совсем! Пальцы немного дрожали. Он подождал немного и несколько минут спустя поднял ее снова. Он убедился теперь, что рука больше не дрожит.
Он был совершенно готов и спокойно ждал.
Еще несколько минут прошло, и он увидел высокую фигуру Зацепина, медленно направлявшегося к нему. Андрей поднялся ему навстречу. Зацепин должен был сообщить окончательный сигнал к действию.
Лицо Зацепина было торжественно и даже печально. Когда они очутились совсем близко друг к другу, он устремил на Андрея многозначительный и в то же время почтительный взгляд, сделав головою утвердительный кивок, похожий на поклон.
- Говорите! - произнес Андрей.
Он понял, что сообщение было благоприятное, но в такую серьезную минуту ему захотелось услышать что-нибудь еще более утвердительное.
- Царь вышел на свою обычную прогулку, - прошептал Зацепин.
Андрей кивнул головой и двинулся вперед, сделав едва заметное движение рукой Зацепину, чтоб он проходил.
Теперь настал его черед!
Он находился еще на расстоянии трехсот шагов от Дворцовой площади, когда попал в самый рои царских шпионов и охранителей. Некоторые из них стояли неподвижно на своих местах, другие следили за всеми улицами, ведущими к месту царской прогулки, чтобы не пускать туда посторонних, и заарестовывали всех мало-мальски подозрительных прохожих - мужчин и женщин. Один из охранителей, седовласый почтенный господин, которого Андрей никогда бы не принял за шпиона, подошел к нему.
- Потрудитесь, - сказал он вежливым, но решительным голосом, - пройти другой дорогой.
- Почему это? - спросил Андрей, подвигаясь, однако, на несколько шагов вперед.
- Здесь строго воспрещается проходить кому бы то ни было, - продолжал пожилой господин, идя с ним рядом. - Вернитесь тотчас же, если не хотите нарваться на неприятности.
Андрей пожал плечами.
- Но я ничего не вижу в улице, что мешало бы людям идти по ней, сказал он, напуская на себя удивленный вид и все более подвигаясь вперед.
Почтенный господин сделал знак рукой, и два молодца в штатском платье, стоявшие шагах в тридцати, бросились к Андрею, очевидно, с намерением задержать его. Положение Андрея становилось критическим. Он остановился, намереваясь вступить в препирательство со шпионами и надеясь выиграть еще несколько минут.
Но конспираторы хорошо рассчитали свои движения. В этот самый момент царская собака показалась в конце улицы, и шпионы мгновенно исчезли. Царь должен был проходить через минуту, и к этому времени дорога должна была быть свободной.
Андрей шел медленно и беспрепятственно достиг угла улицы.
Царь появился в эту минуту в нескольких шагах позади памятника Александра I, стоящего против дворца.
Из окна одного дома, выходящего на площадь, два молодых человека в сильном волнении следили за происходившим. Жорж был один из них. Он видел столкновение Андрея с тремя шпионами и уже считал дело пропавшим. Но вот показался всероссийский самодержец, заворачивавший за угол памятника, и навстречу ему двигался Андрей, спокойный, непоколебимый, как судьба. Завидев незнакомца, царь вздрогнул, но все-таки продолжал идти вперед.
С замиранием сердца, Жорж следил, как шаг за шагом уменьшалось расстояние между ними до тех пор, пока ему не показалось, что их разделяло всего несколько шагов... И все-таки ничего еще не произошло, и они продолжали сходиться... Чего же он ждет? Что бы это могло значить? Но Жорж ошибался: расстояние, казавшееся в перспективе таким ничтожным, на деле было еще шагов двадцать.
Тут, по установленным правилам, Андрей должен был снять шляпу и оставаться с обнаженной головой, пока его государь и повелитель будет проходить. Но вместо того чтобы выполнить этот акт верноподданничества, Андрей опустил руку в карман, выхватил револьвер, прицелился и выстрелил в царя.
Пуля попала в стену дома, саженях в двадцати позади царя, почти под самый карниз. Андрей дал промах; револьвер сильно отдавал, и им нужно было целиться в ноги, чтобы пуля не перелетела через голову. Андрей открыл это слишком поздно. На секунду он стоял, ошеломленный неудачею, опустивши руки. Но в следующий же момент он бросился вперед, с бледным лицом и сдвинутыми бровями, давая выстрел за выстрелом. Царь, тоже бледный, подобрал полы своей шинели и пустился бежать из всех сил. Но он не потерял присутствия духа. Вместо того чтобы бежать прямо, он делал зигзаги и таким образом не давал своему преследователю возможности целиться. Одна только пуля пронизала капюшон его шинели, остальные же пролетели мимо.
Меньше чем в минуту Андрей израсходовал все свои шесть зарядов. Между тем куча шпионов, которых прежде не было видно, стала сбегаться со всех сторон и все увеличивалась. Жорж видел, как они, разъяренные, окружили Андрея. Сперва они все держались поодаль, боясь приблизиться к нему. Но, видя, что он безоружен и не оказывает никаких признаков сопротивления, они сразу набросились на него. Жорж только слышал их яростные крики и возгласы; закрыв лицо руками, он ничего больше не видел.
Андрея, полуживого, увезли в тюрьму. Но он оправился понемногу и в свое время был предан суду, приговорен к смерти и казнен.
Он погиб. Но дело, за которое он умер, не погибло. Оно идет вперед от поражения к поражению и дойдет до конечной победы, которая в этом печальном мире может быть достигнута только страданиями и самопожертвованием немногих избранных.
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА*
______________
* Роман впервые напечатан на английском языке в 1889 году в Лондоне, под названием "Карьера нигилиста", за подписью "С. Степняк". Предисловие написано ко второму изданию, вышедшему в 1890 году.
Выступить сначала политическим писателем, а потом романистом представляет известные неудобства, как я мог в этом убедиться по собственному опыту. Это все равно, что явиться в двух разных ролях в одной и той же пьесе: зрителю весьма будет трудно отрешиться от впечатления, полученного от первой роли, в то время как он будет смотреть исполнение второй.
Я могу только поблагодарить своих английских и американских критиков, которые отнеслись к моему роману как к художественному произведению с такой сердечностью, с такими снисходительными порицаниями и щедрыми, великодушными похвалами. Но почти все эти критики упорно желали видеть в моем романе нечто вроде политического памфлета* в повествовательной форме. Они усмотрели в этом романе выражение теоретической и практической программы русских революционеров и, естественно, упрекали его в том, что он является исключительно отрицательным в теории и узконасильственным в практическом отношении.
______________
* Памфлет - литературно-политическая сатира с резкими выпадами против отдельного лица или явления общественной жизни. Здесь автор имеет в виду свои политические брошюры.
Да будет мне дозволено сказать несколько пояснительных слов для будущих моих читателей. Если они не знают, что такое русские революционеры как политическая партия, не знают их весьма скромных, рассудительных и практических требований, причин, вызвавших их появление, и прочее, то сведений обо всем этом им придется искать в другом месте. Здесь же они увидят революционеров только как людей, а не как политических деятелей.
Будучи свидетелем и участником движения, поразившего даже врагов своею безграничною способностью к самопожертвованию, я желал представить в романическом освещении сердечную и душевную сущность этих восторженных друзей человечества, у которых преданность своему делу достигла степени высокого религиозного экстаза, не будучи сама по себе религией.
Общий интерес, представляемый этого рода изучением, отдалил меня от политических целей: моей единственной задачей было - верно изобразить известный тип современных людей, повторяющийся в наш благородный век повсюду в сотнях разнообразных форм.
Если я выбрал действующих лиц своего романа из числа людей, принадлежащих к крайней террористической фракции русских революционеров, и перенес его действие в эту среду, то только потому, что этот прием казался мне наиболее отвечающим моему художественному замыслу. Ведь только в вихре этой ужасной борьбы действующие лица романа могли во всей полноте проявить свои наиболее характерные особенности. Но я настолько же был далек от превознесения терроризма, как и от его порицания. Я только показал его или, лучше сказать, дал ему показаться - таким, каков он есть на самом деле, предоставляя читателю самому произнести свой приговор.
