Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

Заславскому с его регуляторами было вдохновить войско, как одну душу, решительным

движением. Ни дикая отвага таких людей, как Лащ, ни воинственный энтузиазм таких,

как Вишневецкий, не могли этого сделать под предводительством нравственно убогого

и своекорыстного двойника князя Василия. Бой тянулся вяло, безтолково и

т. п.

34

266

привел войско к тому, что оно, еще до прихода Орды, почуяло неопределенную

робость, а теперь, когда вместе с козаками гарцевали Татары, панская робость

получила свою определенность.

Пришли Татары! эти слова, передаваемые из уст в уста, значили: пришли

истребители коронного войска в Диких Полях и над рекой Росыо,—пришли те, которые

повели в неволю победителя Козаков под Кумейками и на Старце.

Но Орда пришла в незначительном числи?. К Хмельницкому вернулся сын Тимош,

И привел 4000 Татар, под начальством КарачЪ'бея. Тем не менее панское войско „упало

духом (straciиo serce)tt. По рассказу Адама Киселя, который, надобно помнить, был не

точен в реляции о своем гощинском погребе, региментари и полковники стали

советоваться в ноле па конях, „что делать далее". Когда дошла очередь до него, он,

велеречивый и велемудрый всегда, предложил три совета: или „удариться всеми

силами о неприятеля*, но это, по его мнению, была опасная крайность; или стоять всю

ночь в боевом порядке, а лагерь перенести под Константинов и, там окопавшись,

бороться с неприятелем выносчивоетыо (pуjњж na wytrwaи№ z niжprzyjacielem); или

же, „взявшись заруки*, отступать табором, а не то (это Киседь спрятал в самом конце

своей речи), бросивши возы (wozy porzuciwszy), брать что позначительнее на лошадей

да (взять лучшее) из пехоты, и, так построившись в порядке, ударить на одну Орду,

отделить ее от Козаков и... здесь уклонился он от слова бежать, и заменил его

хитроумно словами собраться с силами (resumere vires).

Так писал Кисель оффициально. По буквальному смыслу его слов, он бежать ые

советовал: он советовал только resumere

vires, а „для красоты слога" прибавил ударить на Орду

Но въ

словах бросивши возы сказано было все... *) „Последний совет (продолжал свою

реляцию ученик великого Жовковекого) понравился всем (miaи applausum od

wszystkich), и все должно было таким образом двинуться (а пехота-то?) до наступления

дня. Но, когда наступила ночь, не ведаю, какой последовал совет, что их милости

тотчас пустились комонником, бросивши всех и табор. Мне дали знать об этом только

на рассвете. Тогда, не нежа моей но-

*) В подлиннике это важное обстоятельство изложено темновато, а именно: „lubo

wozy porzuciwszy, со znaczniejszego braж na koni i piechoty, i tak porz№dnie

ustanowiwszy ze wszystkiem przeciwko Ordzie samej, odwaliwszy j№ od ozakуw, resumere

vires*.

.

267

дагры, бросился я на коня и пустился с моим полком той же дорогою... Вот как

совершилась эта несчастная трагедия! Войско бежало в рассыпную днем и ночью. До

сих пор некоторые очутились над Вислою. В бою не погибло больше трехсот

человекъ".

Николай Остророг весьма умно рассказывал, в письме к подканцлеру Лащинскому,

что он советовал отступить табором на основании Цецорской традиции, переданной

ему покойным коронным гетманом. Но дело в том, что триумвиры поддались панике

первые и побежали из лагеря опрометью, а вслед за главными предводителями

побежали воеводы, каштеляны, коммиссары, полковники, „побежало все" (писал

Остророг) „побросав знамена, артиллерию, табор и возы".

Уносимые безумием паники, жолнеры бросали о земь сабли, ружья, панцыри.

Нечего было делать и самым воинственным людям. Князь Вишневецкий, генерал

артиллерии Артишевский, предводитель королевской гвардии Осинский—должны

были бежать за другими.

Такова панская реляция Пилявецкого бегства. Козацкой реляции верить не следует.

Козаки не знали, как искренно признавались в своей трусости паны, и сочинили им

трусость менее постыдную. Всего характеристичнее писал один из панов-беглецов,

Львовский подкоморий Войцех Мясковский: он уверял бензского воеводу, Криштофа

Конецпольского, что неприятелю в этом случае послужили не столько грехи и

несчастная фортуна панов, сколько не слыханные чары, которых очевидность

доказывают верные знаки (czary niesиychane z wielkiej konjektury z widomych znakуw

posиuїyиy). „Ибо такой страх, такая констернация обняла нашихъ" (объясняет

почтенный воин), „что они летели во всю прыть, сколько хватило у лошадей силы,

твердя, что за ними гонятся уже Татары, от которых, по милости Божией, ничего

внезапного не произошло".

г Как именно началось незабвенное бегство, с кого именно началось оно,

допрашивать никто не мог, и никому не было охоты признаваться. Довольно с нас того,

что, но словам самих пановбеглецов, в стычках под Пилявцами пало не больше трехсот

человек, и что Пилявецкая победа досталась козакам без боя. Это подтверждает и

новейшая польская историография, тогда как нашей малорусской понадобилось дать

козакам-героям кровопролитную работу под Пилявцами и в два предшествовавшие

дни, и в день великого бегства *).

*) См. описание пилявецкого дела у Костомарова, в 4-м изд. „Богдана

Хмельницкого ".

268

.

Козацкие кобзари поступили еще лучше козацких историков: осеннее событие

отнесли они к весеннему празднику Преполовения, называемому Правою Середою (29

апреля), и воспели: что будто бы

................................. на Праву Середу

Гнали козаки Ляхив так, як бы череду.

Не в козацком обычае было гнать бегущего неприятеля, оставив нерасхватанною

добычу. В противность пословице, советующей стлать ему золотой мост, ои сам

постлал золотой мост козакам в виде покинутого лагеря. На этом мосту козаки, яко

воины-дикари, позабыли, что Польша теперь стоит перед ними, как говорили сами

Ляхи, настежь (olworem), и пьянствовали так мертвецки несколько дней, что еслиб у

беглецов хватило духу на них наступить, они были бы истреблены до ноги *). Вина

было выппто ими в четыре дня и четыре ночи столько, что, по словам современника,

его хватило было месяц при обыкновенном употреблении.

По современным известиям паны покинули в добычу козакам до ста двадцати

тысяч возов с лошадьми, 80 пушек и па 10 миллионов примерно разных

драгоценностей.

Уничтоженная паникою панская армия большею частью направлялась во Львов.

Князь Домипик Заславский, гонимый общим раздражением против него всех и

каждого, проехал через город в закрытой карете, и поспешил спрятаться в своем з&мке

Ржешове, польском замке даже по имени. В его лице, фамилия Острожских за

совращение в католичество отплатила католикам вечным позором и невознаградимым

Польским Разорением, превзошед шим Разорение Московское.

Вся Польша возопила против пилявецких беглецов. Шляхетский народ требовал

казни виновникам не слыханной в народах измены долгу воина и гражданина. Но для

казни стольких предателей отечества не хватало у неё палачей. Преступление осталось

безнаказанным по своей громадности.

Попировав скотски в покинутом панами лагере, козаки двинулись к Збаражу,

хорошо укрепленному городу и, не найдя в нем ниодной живой души, вспомнили, как

иезуиты, руками прозелита Кунцевича, выбрасывали из могил тела, похороненные не-

униятскимъ

*) Так погибла в последствия одна козацкая армия, вся поголовпо пья

ная.

.

269

священником. Один или два случая безумного фанатизма, оскорбив чувство

человечности, свойственное и людям просвещенным, и самым темным дикарям,

произвели широкую молву, которая проникла даже в землянки степняков, не видавших

от роду церкви, и вызвала из этих землянок чудовищных отмстителей за чудовищное

злоупотребление церковного права. Козаки Хмельницкого, осквернив и разорив

збаражские костелы, повыбросили из усыпальниц останки католических панов и

ксендзов, причем досталось и трупам православников, похороненным по-пански.

В числе поруганных ими усопших был и знаменитый примиритель Польши с

Турцией, князь Криштоф Збаражский. По сказанию збаражского стихотворца,

бежавшего из объятого ужасом города, сам Хмельницкий ругался над прахом князя

Криштофа и его княгини, говоря, что и мертвому льву надобно вырвать бороду. Не

предчувствовал он, что разогнанная им от плугов и токов шляхта хлынет опять на

места своей колонизации, и что над ним самим, в его Суботове, повторится дикая

расправа с мертвым львом.

Стоя в Збараже, Хмельницкий объявил своей козацкой раде, что намерен вернуться

в Украину, послать на сейм уполномоченных от Запорожского Войска и дожидаться