Борис Черток - Книга 4. Ракеты и люди. Лунная гонка
– Прошу тишины в зале!
– А кто объяснит, что происходит, почему было 11 и вдруг дальность 15? Черток, Мнацаканян, Раушенбах, что вы сидите и ничего не делаете?
– За нас делает «Игла», – отвечает Мнацаканян.
– Если бы сидели в корабле, может быть, что-нибудь и делали, а сейчас надо слушать и не мешать, – это уже я сорвался.
– Сумасшедший дом, – тихо говорит Раушенбах, – только бы «Игла» не сошла с ума.
Не считаясь с нашей перепалкой, автоматический процесс сближения продолжался. Телеметристы, экипаж и НИПы вели по циркуляру доклады, которые обрушивались на жаждущих активных действий руководителей.
Человеку, не освоившему всю нашу аббревиатуру и внутренний жаргон, действительно казалось, что в передаче информации и управлении полетом «сплошной бардак» и распустившихся деятелей ГОГУ пора наказывать.
Однако в зале управления НИП-16 несмотря на 4 часа утра никто не дремал. Доклады из космоса, с НИПов и местные комментарии поступали в таком изобилии, что даже я не всегда успевал понять, где первоисточник информации.
Самой достоверной, конечно, была информация оперативно обрабатываемой телеметрии и доклады «Гранита» по «Заре». Они шли почти параллельно. Эстафета связи без провалов передавалась от НИПа к НИПу.
– Дальность 11, скорость 26 и 5.
Я не утерпел и сказал сидевшему рядом у микрофона Агаджанову:
– А полковник Воронов – молодец. Это только у нас в зале бардак, а связь в КИКе до самой Камчатки сегодня работает отлично.
– Да, нам с Борисом Анатольевичем повезло, – только и успел ответить Агаджанов.
Он был прав. Сотни невидимых и неведомых высоким руководителям офицеров и солдат КИКа на НИПах, узлах связи, радиостанциях спокойно и самоотверженно делали свое дело. Полковник Воронов руководил созданием, а затем и эксплуатацией всей структуры связи КИКа для всех космических программ. Он был заместителем начальника КИКа, но держался очень скромно и старался не попадать на глаза высоким гостям.
– Дальность 8, скорость 27 и 5; дальность 6, скорость 27; горят сопла ДПО; начали разворот корабля.
– Нельзя сближаться с такой скоростью, – заволновался Мишин. – Почему ничего не предпринимаете? Подскажите экипажу, что делать!
– Не надо ничего делать, сейчас будет торможение, – успокаивает Мишина Раушенбах.
– Разворот закончился; включилась СКД на торможение, работает двигатель, 5 секунд, 10 секунд, 13 секунд.
– Дальность 4, скорость 11; горят сопла ДПО, идет разворот.
– Дальность 3 и 5, скорость 10. Снова включили СКД. 10 секунд, 15 секунд, 20 секунд, 25 секунд, 30 секунд, 33 секунды – выключение; дальность 2 и 7, скорость 8.
– На фоне Земли наблюдаем цель, мелькают бортовые огни, дальность 2 и 5, скорость 8; цель наблюдаем в ВСК…
Ох, как тянется время! Не отпускает страх, что вдруг произойдет что-то непонятное. Уже 5 часов утра! Неужели вся эта бортовая автоматика лучше нас понимает, что и когда делать, и не ошибется? Нам, сидящим в зале на берегу моря, ничего не грозит. А что сейчас чувствуют они, «Граниты», несущиеся в космосе вокруг планеты на встречу с ДОСом?
В ответ на мой немой вопрос Николай Туровский передает записку Трегубу. Он читает и протягивает мне: «По телеметрии пульс у Шаталова и Елисеева за 100, у Рукавишникова 90!»
– Снова начали разворот; дальность 1600, скорость 8; работает двигатель 7 секунд; дальность 1200, скорость 4, снова разворот; дальность 950, скорость 2; снова работает двигатель – 5 секунд; разворот, мигают сопла ДПО.
– Видим объект; снова разворот, СКД работает 4 секунды; дальность 800, скорость 4.
– Я – «Гранит», цель наблюдаю хорошо и отчетливо. Это был последний доклад с корабля перед выходом из зоны связи. Башкин подходит к Раушенбаху и что-то шепчет.
– Башкин, Раушенбах, не секретничайте, а скажите нам, почему так туго идет сближение. Это ваша логика. По расчету, который мне дали, должны были дойти до касания еще в зоне связи, – говорит Мишин.
– Мы проверили запасы, – ответил Раушенбах. – На борту для сближения осталось запасов топлива всего на 13 метров в секунду для СКД и 20 килограммов для ДПО. Если они войдут сейчас в нашу зону, не состыковавшись, надо принимать решение об отмене. Рисковать запасами топлива на спуск нельзя.
Я успокаиваю министра:
– Они там все прекрасно понимают. С Елисеевым мы успели такую ситуацию обговорить. Он рисковать не будет. С Шаталовым, я уверен, они примут правильное решение.
Мучительно тянется 30-минутный перерыв зоны связи.
– Внимание! Начинаем сеанс 83-го витка, готовность 5 минут!
– «Гранит», я – 36-й. Даю счет: раз, два, три, четыре…
– Я – «Гранит», слышу вас хорошо! В 4 часа 47 минут выполнили ручное причаливание. Прошло касание и механический захват. Началось стягивание. Но на 9-й минуте режим ССВП остановился, стягивание до конца не выполнено. Стыковка не идет. Почему, мы не понимаем. Посмотрите телеметрию. Подскажите, что делать?
– Где стыковщики?
Появились Живоглотов, Бакунин и Сыромятников. Бледные, волнующиеся. Они никак не ожидали, что из всех предполагаемых возможных отказов появится такой, которого никто не ожидал, и при наземной отработке ничего похожего не бывало.
Заикаясь от волнения, Живоглотов объясняет притихшему залу:
– Штырь, то есть штанга «активного» стыковочного узла, была выдвинута перед стыковкой полностью. Весь ход для полного стягивания шариковым винтом – 390 миллиметров. Стягивание началось нормально по команде автоматики. Прошли 300 миллиметров и остановились. Стягивающий механизм работал и пытался тянуть, но зазор между плоскостями «активного» и «пассивного» агрегатов не уменьшался. Он составляет 90 миллиметров. Возможные причины, очень предварительно:
ошибка в установке центрирующих штырей на 180 градусов;
технологическая ошибка при согласовании осей, что маловероятно;
гидроразъемы уперлись друг в друга, правда, это не 90, а 50 миллиметров;
электроразъемы, если уперлись корпусами, дают всего 30 миллиметров;
узел уперся в дополнительные усиливающие кроншнейны, мы их называем балконами. Но это проверялось на заводе очень тщательно;
возможна грязь на винте. Правда, грязи нужно очень много, чтобы намертво остановить винт;
образование льда при выходе в космос. Но дождя при старте не было. И под давлением винта лед бы растаял; наконец, возможна поломка боковых рычагов. Была очень сильная боковая качка сразу после захвата.
– Почему качка? Где динамики? Раушенбах! Почему были колебания? – требует ответа Мишин.
Меня пронзила неприятная мысль. Я попросил Павла Поповича, который непосредственно вел связь с «Гранитом»:
– Запроси «Гранит», какие были колебания при стягивании?
– Не надо запрашивать. Елисеев докладывал, что после «захвата» загорался транспорант «Сопла ДПО» и мигал секунд 30. В это время корабль сильно раскачивался.
Я понял, что дальнейшие допросы стыковщиков ничего не дадут, и, посоветовавшись с Раушенбахом и Трегубом, выложил Мишину и Керимову свою версию случившегося:
– Наиболее вероятно, что произошла механическая поломка по причине больших боковых колебаний. Систему управления мы не выключили. Сразу, как только произошло касание, прошло возмущение, которое датчики угловых скоростей отслеживали. Система управления пыталась убрать угловые отклонения, но «захват» уже состоялся, вместо успокоения началось раскачивание, но не вокруг центра масс, а на штанге, которая сцепилась с ДОСом в приемном гнезде. Мы что-то сломали. Продолжать попытки стыковки бесполезно. Надо принимать решение о расстыковке.
Однако оказалось, что не так-то просто дать команду на расстыковку, то есть команду дать можно, но это не значит, что космический корабль отстыкуется от ДОСа. По электрической схеме, над которой склонились Живоглотов, Вакулин и между ними втиснулись мы с Трегубом, получалось, что для расстыковки надо «танцевать от печки». Расстыковка пойдет, если до этого были состыкованы электрические разъемы и полностью выполнен режим ССВП – системы стыковки и внутреннего перехода.
Система была разработана в чисто автоматическом варианте, и в процессе выполнения промежуточных операций вмешательство человека не предусматривалось. Логика автоматики формально была правильной. После того как оголовок штанги «активного» узла попадал в приемное гнездо конуса «пассивного» узла, его захватывали защелки, выдававшие сигнал «захват». По этому сигналу начиналось стягивание «активной» и «пассивной» частей. Штанга втягивалась в «активный» узел шариковым винтом. Стягивание проводилось до стыковки электрических и гидравлических разъемов. После стыковки разъемов окончательное стягивание производилось специальными крюками, которые выдвигались из «активного» узла и притягивали к себе «пассивный», обеспечивая герметичность и прочность соединения двух космических объектов. Только после этого открывались защелки, удерживавшие оголовок штанги в приемном гнезде конуса. Штанга полностью убиралась в «активный» узел.
